Он достал из аппарата сим-карту и разрезал ее ножницами.
Ну, раз они требуют… В конце концов, сменные машины в нужных местах расставлены, прикрытие организовано…
Он закрыл глаза и в сотый раз представил маршрут движения.
Что ж, можно и начинать.
День был чудесный. Солнце светило ярко, но не назойливо. Плетнев и Ирина шли по улице. Вася с мороженым в руках то обгонял их, то возвращался и напевал:
Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать…
Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать…
Плетнев засмеялся:
— Откуда он, хотелось бы понять, Гребенщикова знает? Это ведь два поколения назад модно было.
— У меня дома сегодня по радио звучало, — улыбнулась и Ирина. — Вот мальчик и запомнил. Он у вас вообще очень восприимчив.
Плетнев заинтересовался:
— Преподаватель консерватории слушает рок-музыку?
— Ничто человеческое нам не чуждо.
— Повезло Турецкому, — кивнул Плетнев. И тут же смутился, потому что в данных обстоятельствах его фраза прозвучала, мягко говоря, двусмысленно. Турецкий все-таки в больнице. Но Ирина, кажется, отреагировала вполне благосклонно — просто благодарно кивнула.
Возвращаясь к недавнему разговору, Плетнев сказал:
— И все-таки мне неудобно оставлять его у вас.
— Да бросьте, Антон! Абсолютно никакой проблемы в этом я не вижу. Вася спокойно может побыть у меня. Все будет замечательно. Я с удовольствием за ним присмотрю… Не будет мне это в тягость, уверяю вас, — добавила Ирина, заметив, что Антон едва заметно нахмурился. — Не может же, в конце концов, ребенок жить в офисе! Да еще днем мотаться с вами по городу — тоже удовольствие ниже среднего… Слушайте, ну что вы все время хмуритесь, скажите уже, в чем дело?
Плетнев вздохнул и объяснил, что его мучило:
— Понимаете, какая штука… Я два года каждую ночь видел, как Васька со мной. А на деле оказался совсем не готов к этому.
Ирина пожала ему кисть руки:
— Это жизнь, ничего не поделаешь. Дайте себе время, и все наладится. Я уверена, вы окажетесь прекрасным отцом. К тому же он так вами восхищается, вы для него — настоящий кумир.
Плетнев тяжело вздохнул:
— Самое невыносимое для человека — утратить самоуважение, а самое худшее, что можно сделать с человеком, — это унизить его. Унижение страшнее смерти… Господи, каких же я дров наломал…
— Да хватит уже мучиться! Нельзя так жить. Вы себя угробите. Неправильно это. Вот… — Ирина задумалась. — Возьмите японцев.
— А что японцы?
— Японцы к своей жизни относятся по-другому, нежели мы. У них нет потребности все время, по кругу, возвращаться и возвращаться к каким-то событиям. Они переживают свои исторические события без внешних рефлексий. Это народ, живущий в предчувствии, не в прошлом. Но правда, — тут она засмеялась, — в предчувствии катастрофы.
— Вот видите…
— Да нет, вы все не так поняли.
— Спасибо вам, Ирина Генриховна, — сказал вдруг Плетнев.
— Просто Ирина. Даже лучше Ира, — улыбнулась она.
— Ира… Но я все-таки не понимаю, зачем вам все это… беспокойство?…
— Господи, да как вы можете так говорить?! Или вы в своих горячих точках совсем разучились, уж простите за банальщину, элементарные вещи понимать?! И как вы можете называть беспокойством собственного сына?!
Плетнев смешался и даже побагровел.
— Извините. В самом деле, пургу какую-то несу…
— Так-то лучше. — Она искоса посмотрела на него и сказала скорее себе, чем ему: — У вас наверняка не было качественной психологической реабилитации.
— Была, — возразил Плетнев. — Два года в клинике судмедэкспертизы Сербского и еще год с бутылкой. Как видите, вполне здоров.
Ирина покачала головой. На ее взгляд, если кому-то и нужна была опека, то как раз не мальчику, а его отцу.
Плетнев продолжал:
— Ваське сейчас девять лет… Едва ли наберется месяца три, когда мы были вместе. Представляете? Я удивляюсь, как он вообще меня вспомнил.
Ирина улыбнулась:
— Это как раз просто. Он очень вас любит. И верит вам. Вам повезло, у вас очень славный сын… Скажите, Антон, я давно уже хотела спросить, а его мать, ну в смысле — ваша жена…
Плетнев вдруг остановился. Ирина тоже. Вася этого не заметил и унесся далеко вперед.
— Она умерла. Три года, три месяца и двенадцать дней.
— Простите, я не знала…
— Ничего. Спрашивайте все, что считаете нужным. Спрашивайте.
— Ну, хорошо. А это было как-то связано с вашей работой?
Плетнев каким-то подчеркнуто будничным голосом объяснил:
— С тем, что я попал в психушку? Конечно…
Я был в очередной командировке. А в это время двое подонков изнасиловали и убили мою жену. Я узнал об этом, приехал — и понял, что их не найдут. Их и не особенно искали… И тогда их нашел я. — Он криво усмехнулся. — После этого и состоялось мое знакомство с вашим мужем. Вот такая история, Ира.
Ирина побледнела:
— Господи, какой ужас! Простите меня, я же ни чего не знала.
Плетнев увидел, что сын далеко впереди.
— Ничего. Пойдемте?
Они шли по Фрунзенской набережной. В полусотне метров от своего дома Ирина подала руку Плетневу.
— Ни о чем не беспокойтесь, занимайтесь свои ми делами, а если что, звоните в любое время. И обязательно приезжайте к нам ужинать. Договорились?
Плетнев кивнул. Вася с деловым видом протянул ему руку:
— Пап, не переживай! А если что понадобится, звони.
Ирина и Плетнев засмеялись. Плетнев поцеловал сына в макушку и пошел к машине.
Магазин, находившийся неподалеку от общежития, о котором вспомнил Турецкий, в самом деле назывался «Микромашина». Слева от входа висела вывеска:.
РАДИОУПРАВЛЯЕМЫЕ МОДЕЛИ
АВТОМОБИЛЕЙ, КАТЕРОВ,
САМОЛЕТОВ, ВЕРТОЛЕТОВ
ЗАПЧАСТИ
АКСЕССУАРЫ
Турецкий вошел в магазин и потребовал директора. Директора не было, пришлось довольствоваться беседой со старшим менеджером. Турецкий продемонстрировал ему фотографии «контейнера», взлетевшего с крыши детского сада (хорошо хоть успели сфотографировать!). Снимки были, может, и не слишком удачные, но менеджер все равно уверенно опознал новинку — радиоуправляемый самолет К-117. Они поступили в продажу две недели назад. Уже было продано шесть штук. И из них пять — на прошлой неделе.
Меркулов, помнится, сразу предположил, что «контейнер» был радиоуправляемым. А он, Турецкий, возразил, что «контейнер» мог быть еще круче — с изначально заложенной программой. Это он, конечно, погорячился — к чему такие сложности?
Турецкий показал фотографии возможных покупателей: каскадера Буцаева, режиссера Плотникова, оператора Фицпатрика, продюсера Казакова, студентов Ермилова, Клементьева, Вени Березкина, киноведа Кости и Шумахера. Вызванный для процедуры опознания продавец ткнул пальцем в фото Клементьева, сообщив, что хорошо запомнил молодого человека, поскольку тот проявил недюжинное знание предмета, да и вообще было видно, что парень неравнодушен к технике.
Это было уже кое-что. Конечно, не прямое доказательство, ведь самого самолета у Турецкого в наличии не было, чтобы идентифицировать его с проданным в «Микромашине»… Все же хотелось как-то понадежнее убедиться в причастности Клементьева. А вдруг совпадение, вдруг был покупатель, похожий на студента операторского факультета?
Турецкий вышел на улицу и закурил. Посмотрел на часы: 10.48. Студенты должны быть на занятиях. Хотя, конечно, совсем не факт. Творческие люди запросто могут ни в какие формальные рамки не укладываться и спать до обеда.
Александр Борисович решил тоже побыть немного творческим следователем. Он узнал в справочной телефон операторского факультета ВГИКа и перезвонил туда. Коверкая слова, представился сотрудником немецкой киностудии, которая хочет предложить студенту Клементьеву стажировку. Вопрос творческий. Вопрос престижа и денег. И одновременно вопрос очень срочный! Уж будьте так любезны. Секретарша унеслась разыскивать Клементьева. Минуты через четыре в трубке раздался взволнованный мужской голос:
— Алло?
Турецкий выключил мобильник. Ему было стыдно, но совсем немного. Если он окажется прав, то скоро очень-очень стыдно будет уже господину Клементьеву.
Александр Борисович пересек улицу Галушкина и вошел в общежитие. Дальше все было просто. Он нашел коменданта по фамилии Богосян, объяснил ему, что был недавно в общежитии и кое-что тут потерял. Скорее всего потерял, потому что, согласитесь, неприятно было бы думать, что могло случиться иначе. Кража — это несмываемое пятно на репутации такого уважаемого вуза. Комендант слегка позеленел и обещал всяческое содействие. Богосян отыскал нужные ключи, и через несколько минут они были в блоке, где жили четыре оператора, в том числе и Клементьев. Никого из них дома не оказалось. В общем предбаннике Турецкий сразу обратил внимание на антресоль, на которой громоздились разнообразные авиамодели.
