— Мне кажется, вы должны отдать нам свой пистолет, — рассудительно заметил Ван Гельдер.
— А как же я тогда буду с ними разговаривать, черт возьми? С библией в руках, что ли? Буду молиться за спасение душ? Нет, Ван Гельдер, для того чтобы забрать у меня пистолет, надо сначала убить меня.
— У вас есть кое-какие сведения, которые вы от нас скрываете? — осведомился де Грааф.
— Есть.
— В таком случае вы поступаете неосмотрительно, противозаконно, и к тому же невежливо.
Я сел в машину.
— Что касается осмотрительности — поживем — увидим. А вежливость и законность— для меня сейчас категории излишние.
Я завел мотор. Вам Гельдер шагнул было к машине, но я услышал, как де Грааф сказал:
Оставьте его, инспектор! Оставьте! Пусть поступает так, как считает нужным.
Моя манера вести машину при возвращении на Хайлер вряд ли расположила ко мне местных жителей, но мне было наплевать. Если бы я с такой скоростью мчался на обычной машине, я бы стал виновником многочисленных дорожных происшествий, но полицейская мигалка и сирена оказывали почти магическое действие, открывая мне зеленую улицу. Все машины на расстоянии полумили либо сбавляли скорость, либо совсем останавливались, прижимаясь к обочине. На какое-то время за мной увязалась полицейская машина — как будто я вел обычное такси! — но у шофера не было моих побудительных мотивов, и он благоразумно решил, что зарплата не стоит того, чтобы рисковать жизнью. Я знал, что они тут же свяжутся с полицейским управлением, но не боялся, что меня остановят: как только там станет известен номер машины, меня оставят в покое.
Я бы предпочел завершить поездку в обычной машине или на автобусе, так как моя желто-красная слишком бросалась в глаза, но в данный момент важно было выиграть время вопреки' благоразумию. Я шел на компромисс, проделав остаток пути на умеренной скорости, вид желто-красного такси, приближающегося к деревне со скоростью ста миль в час, вызвал бы удивление даже у известных своей невозмутимостью голландцев. Я оставил машину на стоянке, где началось заметное оживление, снял куртку с кобурой и галстук, подвернул рукава рубашки и вышел из машины, небрежно перебросив куртку через левую руку. Под ней покоился пистолет с глушителем.
Погода, славящаяся в Голландии переменчивостью, снова менялась, на сей раз — к лучшему. Когда я выезжал из Амстердама, стало проясняться, и теперь в почти безоблачном небе плыли только клочки ватных облачков, и под жарким солнцем от домов и полей поднимался легкий пар.
Я медленно (но не слишком) подошел к дому, который, по моей просьбе, Мэгги должна была держать под наблюдением.
Теперь дверь оказалась широко раскрытой, и я увидел, что внутри движутся люди, почти все — женщины в национальных нарядах. Время от времени кто-нибудь из них выходил и направлялся в деревню. Или какой-нибудь мужчина выносил коробку, ставил на тачку и уходил туда же. Видимо, здесь располагался центр какого-то кустарного надомного товарищества —'но какого именно, невозможно было определить. Что это совершенно невинный промысел, доказывал тот факт, что любого туриста, которому случалось забрести сюда, радушно приглашали войти и посмотреть. Все, кто заходил, вскоре выходили, так что в доме не должно было быть ничего зловещего. К северу от дома простирались луга, и в отдалении я увидел группу матрон в национальных костюмах, ворошивших сено для просушки. Мужчины Хайлера, видимо, уже выполнили свою часть работы, ибо ни одного из них не было видно.
Мэгги как сквозь землю провалилась. Я вернулся в деревню, купил дымчатые очки — массивные темные очки, скорее привлекавшие внимание, чем служившие маскировкой — поэтому, наверное, их и носят многие, а также бесформенную соломенную шляпу, в которой я постеснялся бы быть найденным мертвым за пределами Хайлера.
Конечно, тем самым я вряд ли приобрел идеальную маскировку, так как даже грим не мог скрыть белые шрамы на моем лице, но все-таки она до некоторой степени изменила мою внешность, и я не думаю, что сильно выделялся среди бродивших по деревне туристов.
Хайлер — небольшая деревенька, но доведись вам разыскивать человека, не имея его координат, и если он, к тому же, разгуливает по улицам, то даже самая крохотная деревушка покажется вам удручающе большой. С быстротой, на которую я только мог отважиться, чтобы не привлечь внимания, я прочесал все улицы и закоулки, но нигде не нашел Мэгги.
Я уже впадал в отчаяние, пытаясь подавить внутренний голос, с холодной настойчивостью твердивший мне, что я опоздал. К тому же, мое настроение усугублялось тем, что приходилось притворяться праздношатающимся туристом.
Потом я стал обходить все лавки и кафе, хотя я не очень-то надеялся найти там Мэгги, если принимать во внимание ту задачу, которую она должна была выполнять. Однако я не мог позволить себе упустить ни малейшей возможности.
Обход ничего не дал. Потом я стал передвигаться концентрическими кругами, если вообще этот термин применим к лабиринту запутанных улочек Хайлера, и на окраине, наконец, нашел Мэгги — живую, здоровую и невредимую. Чувство облегчения сразу же смешалось у меня с сознанием собственной глупости — и я даже не мог сказать, что сильнее.
Ведь я нашел ее именно там, где и следовало искать в первую очередь, если бы я пошевелил мозгами: я же сам велел ей наблюдать за домом, но не отрываться от группы туристов. Она так и поступила. Она стояла в большой, полной народа, лавке сувениров, рассматривая товар в лавке, но почти не видя его, взгляд ее то и дело устремлялся на дом, стоящий от лавки в тридцати ярдах. Меня она не заметила. Я уже собирался войти в лавку и заговорить с ней, как вдруг мое внимание привлекло нечто, заставившее остановиться.
По улице шли Труди и Герта. Труди, в розовом платье без рукавов и в длинных белых перчатках, припрыгивала, как ребенок, ее белокурые волосы развевались, на лице играла улыбка. Герта в своем экзотическом наряде важно шествовала за ней, неся в руке большую кожаную сумку.
Я не мог, не имел права обнаружить себя. Я быстро вошел в лавку, но не подошел к Мэгги что бы ни случилось, нельзя было, чтобы они увидели нас вместе. Поэтому я встал за высоким выдающимся стендом и стал глазеть на видовые открытки, пережидая, пока Труди с Гертой не пройдут мимо.
Но они не прошли. Возле входной двери Труди вдруг остановилась, взглянула на стекло витрины и схватила Герту за руку. Через несколько секунд она уговорила Герту войти в лавку, и пока та оглядывалась вокруг, закипая, как вулкан перед извержением, Труди уже подскочила к Мэгги и схватила ее за руку.
— А я вас знаю, — выкрикнула Труди с восторгом. — Я вас знаю!
Мэгги повернулась в ее сторону и улыбнулась.
— И я вас знаю. Хелло, Труди!
— А это — Герта! — Труди повернулась к Герте, которой все это явно не нравилось. — Герта, вот моя подружка, Мэгги!
Герта угрюмо осклабилась. Труди сказала:
— Майор Шерман — мой друг.
— Знаю, — ответила Мэгги, улыбаясь. — Вы ведь тоже мне друг?
— Конечно, Труди!
Та была в восторге.
— У меня здесь много друзей. Хотите с ними познакомиться? — Она уже почти тащила Мэгги к двери, указывая куда-то пальцем на север, и я понял, что она имеет в виду женщин на лугу.
— Посмотри, вот там!
— Я уверена, что все они очень славные, — вежливо заметила Мэгги.
Какой-то любитель открыток стал теснить меня, давая понять, что я должен посторониться и уступить ему место. Не знаю, что именно он прочел в моих глазах, как бы то ни было, он поспешно ретировался.
— Они — славные друзья, — продолжала Труди. Потом кивнула в сторону Герты. — Когда мы с Гертой приезжаем сюда, мы всегда привозим им кофе или что-нибудь вкусненькое. — И добавила: — Пойдем, Мэгги, я познакомлю тебя с ними. — Видя, что та колеблется, с тревогой спросила: — Ведь ты и вправду мне друг, да, Мэгги?
— Конечно, но…
— Они такие славные люди, — сказала Труди умоляющим тоном. — И такие счастливые. Они любят музыку. Если мы будем себя хорошо вести, они даже станцуют нам хей…
— Хей?
— Да, Мэгги. Это старинный деревенский танец. Его танцуют в пору сенокоса. Ну, Мэгги, пожалуйста! Вы все — мои друзья. Пожалуйста, пойдемте! Ради меня, Мэгги!
— Ну хорошо, — согласилась Мэгги, улыбаясь против своей воли. — Только ради тебя, Труди. И только ненадолго.
— Ты прелесть, Мэгги! — Труди сжала ей руку. — Ты мне очень нравишься.
Все трое вышли. Переждав немного, я тоже осторожно вышел из лавки. Они отошли уже ярдов на 50, миновав дом, за которым следила Мэгги, и вышли на луг. Уборщицы сена находились по меньшей мере на расстоянии 600 ярдов, воздвигая свой первый стог поблизости от строения, которое даже издали можно было принять за старое и очень ветхое гумно. Я еще слышал их голоса, среди которых отчетливо выделялся голос Труди, а сама она шла по лугу своей обычной походкой, подпрыгивая, как ягненок в весенний день. Труди никогда не шла спокойно она всегда передвигалась вприпрыжку.
