вопросом на вопрос, и ее обезображенное красное лицо озарила улыбка. На первый взгляд странная реакция, решил Камышев. Но тут же понял, что улыбается его новая собеседница с грустью. — Изверги же на ней разъезжают, каких свет не видывал.
— Я слышал, уже человек двадцать пропало, — вставил «хозяин кладбища».
— Не стоит преувеличивать количество жертв, — сказал Камышев, строго посмотрев на него. — И, кстати, если вы сообщите известные вам подробности, это поможет милиции выйти на след преступников. Вас как зовут?
Валерий повернулся к женщине с красным лицом. Она пристально смотрела на него, словно оценивая, стоит ли говорить. Или даже вообще доверять.
— Валентина Ильинична Седова, — наконец, представилась женщина. — Я уборщица местная, за порядком слежу.
Для ясности она потрясла зажатым в руках инструментарием, а потом, предвидя долгий разговор, поставила ведро с веником и совком рядом с лопатой Кошкина.
— За оградку, кстати, вам, мил человек, спасибо, — неожиданно сказала Седова. — Видела я, как вы доски-то поправляли.
— Да было бы за что, — легко ответил следователь, не теряя, между тем, бдительности.
— Так и не надо было, товарищ милиционер, — неожиданно мрачно произнес Кошкин. — У нас тут есть кому за порядком следить, разобрались бы сами…
— Боишься теперь, что не выберешься, хозяин кладбища? — рассмеялась женщина, тоже использовав неформальное прозвище Кошкина. — Закрыли тебя?
— И не такие двери передо мной отворялись, — прошипел сторож. — А ты помолчи, краснолицая…
— Валентина Ильинична и Анатолий Максимович, — Камышев, решив поскорей прервать этот странный разговор, перевел взгляд с Седовой на Кошкина и обратно. — Я вас попрошу максимально подробно рассказать о том, что вы знаете о черной «Волге»…
Оба кладбищенских работника одинаково пристально смотрели на него, а когда следователь отвлекся на содержимое папки, чтобы достать чистые листы, ему показалось, будто мужчина с женщиной переглянулись. Словно бы подавали друг другу какие-то сигналы. Это не понравилось Камышеву, и он отступил на шаг. Мелькнула мысль, не задержать ли на всякий случай эту парочку, но потом растворилась, стоило только вспомнить отца. Тот всегда говорил, что милиционер — это орудие закона, он не может сам решать, кто прав, а кто виноват. Переступишь черту, начнешь судить, и никто не знает, куда тебя выведет кривая.
Вот и сейчас — интуицию к делу не привяжешь, а повода задерживать Кошкина с Седовой пока не было. А вот на дополнительный разговор в отделение их, пожалуй, пригласить стоит…
— У нас тут, товарищ милиционер, люди пропадают, — с заметным нажимом произнес Кошкин, протянув руку за лопатой и взяв ее за черенок левой рукой. — И мы, разумеется, поможем советским органам найти негодяев. Вот только что мы можем?
— Тебе же товарищ следователь говорит, чтобы ты о «Волге» рассказал, — женщина с красным лицом, повысив голос, направила на «хозяина кладбища» свой тяжелый взгляд. — Вот и давай, вспоминай… Наверняка ведь не все рассказал, ты же молчун известный. Но сейчас надо! Будешь темнить, может, просто так чью-то жизнь загубишь. И зачем тебе это?
Сторож и уборщица показались Камышеву довольно странными. А может, он придирается, и всему виной этот чертов туман на старинном кладбище? Вполне обычные советские люди, просто работа накладывает отпечаток, да и с милицией не все могут общаться без некоторого волнения.
— Извините, товарищ следователь, — Кошкин заметно расслабился и словно нехотя опять отпустил черенок лопаты. — Могу сказать немногое — никто из этой машины не выходит, а в окна не видно даже сколько там народу сидит. И номеров у нее действительно нет, это меня удивило. Рисунок только от ее колес странный… Резина будто бы лысая совсем, никаких узоров. А больше мне и сказать-то нечего.
Он смущенно пожал плечами, вновь в легкой улыбке обнажив свои синие зубы. Седова в этот момент быстро вынула руку из кармана ватника и зачем-то вытерла ее об и так изрядно засаленную одежду.
— А в милицию вы почему не звонили? — не отводя интересующегося взгляда от женщины с красным лицом, спросил Камышев «хозяина кладбища».
— Звонил как-то раз, в августе, к слову, — Кошкин снова пожал плечами. — Ваши приехали, а «Волги» уже и след простыл. Потом она долгое время вообще не появлялась. Жду вот следующего полнолуния, может, опять приедет постоять…
«Надо бы уточнить в календаре, — подумал Камышев, — и устроить засаду. Пусть и звучит как бред, но пусть уж лучше мы промахнемся, чем потом жалеть будем, что не попытались…»
По голой земле под аркой в этот момент что-то прокатилось, и следователь, опустив глаза, увидел красное яблоко. Крупное, спелое и наверняка сладкое. Он нагнулся, подхватил его и, распрямившись, посмотрел на Седову, которая стояла с вытянутой рукой — похоже, сорвала плод и выронила его. Их разделяло несколько шагов, и Камышев решил было подойти ближе, чтобы отдать плод, но уборщица покачала головой.
— Оставьте себе, — улыбнулась она. — Хорошее яблочко, вкусное. Вы не смущайтесь, что оно кладбищенское.
— Спасибо, — кивнул Камышев, с сомнением разглядывая крепкий наливной фрукт.
— Если что-то взять на погосте, — вкрадчиво заговорил «хозяин кладбища», — тем самым ты остаешься у него в долгу. Примета такая.
— И много вы их знаете? — усмехнулся Валерий, вновь отметив для себя любовь местных к суевериям.
— Много, — кивнул Кошкин. — До утра хватит.
Туман на городском кладбище словно бы становился гуще с каждой минутой, и Камышев почувствовал, будто его клонит в сон. Сторож опять улыбнулся, но уже не смущенно, а как будто бы хищно, оскалив свои синие зубы. А стоящая рядом с могилой Седова словно бы расплывалась в пятно. Красное пятно… Под ногами у Валерия кто-то прошмыгнул, и он, словно очнувшись от забытья, увидел черную кошку, несущую в зубах огромную серую крысу. Наваждение тут же пропало, уступив место прежнему легкому беспокойству.
«Сегодня точно надо пораньше лечь, — подумал Камышев. — И завтра подольше не вставать… Уже сплю на ходу».
— Жалко мне вас, — неожиданно пробормотала женщина с красным лицом, видимо, тоже заметив темные круги под глазами у следователя.
— Оставьте это для кого-то другого, наша работа слишком важна, чтобы себя беречь, — ответил Камышев. — Лучше распишитесь здесь, вот на этом листе. А вы — здесь. Это повестки, так что послезавтра жду вас обоих в городском отделении милиции. В десять утра. Пообщаемся более подробно.
Он протянул подошедшим к нему поближе Кошкину и Седовой повестки и ручки — хорошо, у него была привычка носить с собой запасную. Те недовольно вздохнули, как будто удивляясь решительности следователя, но подписи поставили, стоя под аркой. Уладив все формальности, Камышев попрощался с кладбищенскими работниками и поспешил прочь.
Смутное чувство давящего беспокойства преследовало его до самого тротуара, и как
