— Думаешь, твоя машина здесь хорошо смотрится? — спросил Станислав. — Хотя... — он указал на “БМВ”, стоявший в углу двора. — Москва — город чудес.
— Выходи. — Гуров вылез из машины, запер ее и вошел в подъезд, миновал лифт, и они пешком поднялись на пятый этаж. Они не успели позвонить, как дверь открылась, и сухонькая, опрятно одетая старушка молодым голосом сказала:
— Здравствуйте, молодые люди, проходите, пожалуйста. Для меня гости — большая радость.
Гуров долго вытирал ноги, а Станислав снял туфли.
— Здравствуйте, Александра Матвеевна, — сказал жизнерадостно Гуров. — Разрешите представить вам моего друга Станислава.
— Очень приятно, очень приятно. Садитесь, будьте любезны.
— Спасибо. — Гуров положил на стол, который был уже накрыт на троих, объемистый пакет, достал из него половину батона “Любительской” колбасы, банку шпрот и банку сардин, бутылку. — Дорогая Александра Матвеевна, вы проговорились, что в юности обожали портвейн. Я сделал что мог, но за качество портвейна не отвечаю, наверняка отличается от того напитка, который изготавливали до революции.
— “Любительская”! Почти натуральная “любительская” колбаса! — Хозяйка всплеснула тоненькими ручками. — А что это ваш друг все время молчит?
— Он страшно стеснительный, не обращайте внимания. Знаете, Александра Матвеевна, мы среди своих так и называем его — Молчун.
— Станислав, не стесняйтесь, пожалуйста. — Хозяйка взяла опера за руку, хотела подвести от окна к столу.
— Большое спасибо, хозяюшка, я лучше постою. — Он внимательно изучал двор и центральный подъезд. — Ворот гаража не видно. А в доме существует лифт от лестничной площадки в гараж?
— Не знаю, — признался Гуров.
— А какого черта... пардон, мадам. — Стас поклонился хозяйке. — Моя гувернантка приехала из Рязанской губернии.
— Бросьте, Станислав, сегодня и не такие слова приходится слышать! — Хозяйка махнула рукой. — Я, признаться, многого и не понимаю.
— Ужасно, Александра Матвеевна, я молчу оттого, что у меня с современным языком плохо. Вот мой начальник, он по городскому жаргону блестящий специалист.
— Но я вижу, что Лев Иванович по происхождению дворянин, — удивилась хозяйка. — Мы недавно беседовали на такие интересные темы. Он читал мне Флобера, правда, в переводе.
— А как он говорит по-французски! — Стас закатил глаза, мельком глянул в окно и крикнул: — Быстро! Мать твою!
Гуров хотел поклониться хозяйке, но Стас так дернул его за плечо, что они вылетели на лестничную площадку. Хозяйка лишь услышала топот, даже не топот — оперативники пропрыгивали лестничный проем за раз, перехватывали перила и снова прыгали.
Когда они выскочили во двор, сели в машину и выехали в переулок, охранник уже запирал ворота, а черная машина не очень уверенно и ловко поворачивала на Садовое. Неумелость водителя выручила оперативников, позволила приблизиться метров на шестьдесят.
Станислав довольно хохотнул, ткнул большим пальцем в заднее стекло, а указательным в переднее, Гуров согласно кивнул.
За ними вел “Волгу” Котов, позади него виднелся серый “Москвич” Нестеренко, а впереди, перед черной “Ауди”, громыхало Садовое. Даже хорошему водителю не всегда просто выехать на Садовое из переулка, как повезет.
Гуров мигнул левым поворотником, а правыми колесами залез на тротуар. Оперативники несложный маневр поняли, обогнали “Пежо”. Машины встали в том порядке, как хотел Гуров.
Он вынул из кармана кепку, надел темные очки и сказал:
— Приляг на сиденье, приятель, нас догоняет машина с охраной, могут знать в лицо.
Станислав опустился на сиденье до предела и недовольно пробормотал:
— Друг мог бы быть откровеннее, черт побери, а не играть в казаки-разбойники.
— Скоро сам все увидишь, если хочешь знать, я боюсь сглазить.
Они пробились по Брестской, вывернули на Ленинградку, свернули в переулок. Здесь машина с Верой и Платоном припарковалась, “шестисотый” с охраной продвинулся чуть дальше и тоже встал. Гуров остановил “Пежо” чуть раньше, “Волга” и “Москвич” проехали мимо.
Нестеренко, поставивший “Волгу” впереди, шел уже в обратном направлении, Станислав приспустил стекло и услышал недовольный голос Валентина:
— Они вошли в загс, но он же в это время закрыт. Загс — не рынок.
— Однако деньги берет не менее охотно, — ответил Гуров.
— А ларчик просто открывался, — прокомментировал Станислав. — Как ты догадался?
— Я не догадывался. Мужик вернулся из Америки вчера, женщина могла победить либо сегодня, либо никогда, — ответил Гуров. — Отбой, всем в контору.
* * *
— Теперь, Гриша, ты понимаешь, чем отличаешься от Гурова? — Станислав расхаживал по кабинету и грозно поглядывал на флегматично сидевшего Котова, который совершенно на него не обращал внимания и разговаривал сам с собой:
— По мысли Льва Ивановича, вскоре начнут убивать.
— Начнут, но отнюдь не вскоре, — заметил Гуров. — Хочу я того или не хочу, придется идти к Петру. А ты, Стас, сильно самолюбивый стал, и откуда это в тебе? Вроде раньше не было?
— Всегда было! Всегда! Но раньше я вынужденно признавал твое лидерство, а недавно мне показалось, что я сравнялся с тобой.
— А чего ты сегодня разозлился, другого времени выбрать не мог? — удивился Гуров.
— Зачем болячку ковыряют? Корку содрать, очиститься, и чтобы больнее было, — ответил Стас, успокаиваясь.
— Я тоже от ребят секретов не держу, — заметил Гуров. — Мы с тобой на противоходе работаем. Ты мне порой не веришь, я злюсь, адреналин вырабатываю. Мне своего не хватает, получается, я от тебя подкармливаюсь. А потом, кто меня в большом кабинете скрутил, практически спас? Так я что, тельник на себе должен рвать, плакаться?
— Ты и тельник не носишь, — уже совсем миролюбиво сказал Стас.
— А зачем? Когда нам одного на двоих хватает. И, должен заметить, ты мне изрядно надоел. Что Петру докладывать? Мне одному идти или отправимся вдвоем?
— Начальству всегда надо докладывать правду, — входя в кабинет, риторически произнес генерал Орлов. — И не следует кричать в кабинете так, что слышно в лифте. — Он прогнал с места Станислава. — Плохо ли, хорошо ли, историю с ребятами вы закончили. Никто не виноват, что их не убивали напрямую, а давили исподтишка. За нравственность всех россиян милиция отвечать не может.
— А за свою собственную нравственность? — спросил Гуров.
Вопрос был заурядный, хотя тон сыщика генералу не понравился. Но он был старый матерый волк, ни одна шерстинка на его дубленой шкуре не вздыбилась. Петр продолжал говорить, словно никакого вопроса не задавали:
— Вы тут решали, вдвоем вам ко мне идти или по одному. Отвечаю: двое на меня, старого, слишком много. Лева, шагай со мной. Стас, просмотри всю документацию, а вы, ребятки, — он взглянул на Котова и Нестеренко, — обождите чуток, у меня, кажется, для вас одно дельце наклевывается.
Когда они вошли в кабинет генерала, он недовольно спросил:
— Ну, что еще?
— Платон Викторович Сергеев и Вера Кузьминична Махотина, ныне Сергеева, сегодня зарегистрировали брак, стали законными мужем и женой. Они прожили, не регистрируя отношений, свыше трех лет. Брак был оформлен в загсе за два часа до его открытия. Я бы вас просил, господин генерал-лейтенант, чтобы сегодня же проверили, был ли оформлен брачный договор. И чтобы при проверке даже запаха милицейского никто не почувствовал. Я в данных вопросах не понимаю, существует ли соответствующая книга регистрации, имеются ли копии договоров, где они хранятся.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Орлов севшим голосом и безнадежным тоном.
— Мне в высшей степени наплевать на этого мужика, хоть бы он и не родился совсем. Но громкое убийство со скандалом, прессой, беспочвенными обвинениями в ваш адрес мне не нужны, — сказал Гуров.
В анализе происходящих вокруг миллионера событий Гуров имел перед Орловым неоспоримое преимущество. Начальник главка контролировал десятки дел, многие из которых были взяты на контроль министром, а то и помощником Президента. Орлова на все просто физически не хватало, и дела, которые вели сильные оперативники, генерал смотрел мельком, рассчитывая, что старшие групп ошибки не допустят. И уж почти не заглядывал в бумаги, подписанные Гуровым. А Гуров, в свою очередь, никак не мог привыкнуть к тому, что дело ведет он один и помощи от начальника и друга ждать нечего. Орлов даже не помнил всех фигурантов по делу сына Сергеева, не говоря о том, что совершенно не имел времени для анализа их взаимоотношений.
Последняя фраза Гурова больно ударила генерала, возразить, посоветовать, одернуть полковника Орлов не мог, он лишь болезненно поморщился и сказал:
— Повтори, пожалуйста. Они поженились, я понял. При чем тут брачный контракт?
