Ознакомительная версия.
Он чувствовал усталость. Снял перчатки, выпил минеральной воды, съел хлеба с козьим сыром и, улегшись прямо на полу, закрыл глаза и на несколько минут расслабился.
«Аллах акбар бисмилля арахман арахим…» Мусульманская молитва потекла в голове монотонной ритмичной мелодией. Ему нравилось так отдыхать. В своей новой жизни он полюбил перебирать четки, курить кальян. К фанатичным мусульманам его трудно было бы причислить: он не совершал намаз по пять раз в день, мог выпить (другое дело, что потребность в алкоголе испытывал крайне редко) и с удовольствием заказывал в ресторане свиной шашлык. Но с молитвой сроднился, что ли, — она успокаивала. В принципе можно было медитировать и другим способом. Ему не было дела до «очищения ислама», до возмездия всем «неверным» и победы панисламизма в планетарном масштабе. И на идеи «чистого государства» на основе шариата ему было тоже плевать. Он пришел не в ваххабизм, а к ваххабитам. Принял ислам не потому, что разочаровался в христианстве или страдал от безбожия. К исламу и ваххабизму Ларина привела скука.
Он учился на юрфаке, наверное, потом мог бы поступить в аспирантуру, все-таки отец — профессор, завкафедрой, светило юриспруденции. Сын — так себе. На детях гениев природа отдыхает. Это в принципе все понимали: и отец, и Ларин, и окружающие. Ну пусть не гений, но и не дурак же. И были отцовские связи, возможности. И диплом бы защитил, диссертацию бы написал, и работа бы нашлась непыльная. Только все это Ларину было глубоко неинтересно — плыл по течению, пока плылось, и другого пути вроде не было.
Небольшая отдушина — занятие йогой, которой он занимался много и с душой. Впрочем, восточные практики, хоть Ларин в них и преуспел, составляли ничтожную часть его жизни — семейной и студенческой, которая вольно-невольно была расписана на годы вперед.
Но, видимо, не суждено ему было состариться в тиши кабинетов, растратить жизнь по аудиториям. Христос ли, в которого он не верил тогда, Аллах ли, в которого не особенно верил сейчас, или Его величество Случай столкнули Ларина с Серегой Сватовым.
Друг детства Серега Сватов пришел к нему, Ларину, на свадьбу. С перебинтованной рукой и лицом в серую точечку от пороховых ожогов. Серега воевал в Приднестровье, в добровольческом казачьем отряде, приехал домой залечивать раны, а после — снова туда.
Это был шанс. Шанс вырваться из осточертевшей рутины.
Скупые и невнятные Серегины рассказы разбудили в Ларине что-то глубокое, но истинно мужское, звериное. Он отчетливо понял, что хочет настоящей опасности, хочет крови, хочет воевать и убивать. Не исполнять священный долг перед какой-то там обобщенной родиной, не отстаивать чьи-то там геополитические интересы, а воевать ради самой войны. В этом был смысл, который не требовалось объяснять самому себе. Сватов оставил Ларину телефон вербовщика. Однокашник по юрфаку Олег Смагин, тоже бывший на свадьбе, покачал головой и посоветовал выбросить этот телефон.
Но Ларин бросил все остальное — молодую беременную жену, родителей, нелюбимую работу. Особенно не рефлексировал. Просто однажды ночью собрал вещи и ушел, никому ничего не объясняя. Он не собирался возвращаться, он сжигал за собой все мосты. И с тех пор действительно ни разу никому не написал, не позвонил, не поинтересовался, что там с родственниками, ищут его или считают погибшим, родился ли у него ребенок… Наверно, родился. Ну и что? Все это осталось в той, другой жизни. Много чего осталось.
Нельзя сказать, что решение, принятое однажды, было непоколебимо. Человек есть человек. Но как-то, выздоравливая после тяжелого ранения, Ларин впервые за долгое время много читал. Его внимание привлекла история, которая случилась в одной из стран бывшей Югославии. Во время послевоенной разрухи один человек, оставив дома семью — мать и жену с ребенком, пустился из родной деревни в дальние края попытать счастья. Через семь лет, разбогатев, он возвратился на родину. Его мать и жена содержали маленькую деревенскую гостиницу. Он решил их удивить, изменил внешность, и родные его не узнали — ни мать, ни жена. Шутки ради он притворился, будто ему нужна комната. Женщины увидели, что у него много денег. Они отравили его, а труп бросили в реку. Ну и ограбили, конечно. И уже тогда, разбирая документы, поняли, кто был приезжий. Мать повесилась. Жена бросилась в колодец. Ларин перечитал эту историю много раз. С одной стороны, она была неправдоподобна, с другой — вполне естественна. Наверно, решил Ларин, этот человек заслужил свою участь. Никогда не надо притворяться. Надо оставаться тем, кто ты есть.
Впрочем, это все было потом. Сначала он прошел необходимую подготовку, которая длилась три месяца. Но еще до этого было боевое крещение: он брал ювелирный магазин. Те, кто отправил его на «учебу», хотели увидеть парня в экстремальной ситуации.
Ювелирный находился в Питере, на Васильевском острове.
Ларин сидел с напарником в машине, держал в руке китайский «тэтэшник» и слушал последние инструкции. Напарник, дюжий мужик за сорок, был в деле уже давно, рассказывал спокойно и буднично:
— Я приглядываю за персоналом. Ты хватаешь менеджера, тащишь его в офис и заставляешь отдать бриллианты. Мы здесь — только из-за этих камешков, и точка. Мы не будем вскрывать витрины, а значит, сигнализация не должна сработать. Мы будем там четыре минуты, и ни секундой больше. Все рассчитано. Все понятно?
— Почти. А что, если менеджер не захочет отдавать бриллианты?
Напарник усмехнулся:
— В таких магазинах, как этот, каждый метр застрахован. Так что им незачем оказывать сопротивление. А если появляется какой-нибудь перец, воображающий, что он Джеки Чан, нужно просто взять пистолет и врезать ему рукояткой по морде. Чтобы он сразу с катушек слетел. Все пугаются, он падает, кричит, кровь из носа хлещет. Сечешь?
Ларин кивнул.
— Вот. После такого никто из них и слова лишнего не скажет. Конечно, может возникнуть какая-нибудь стерва, начнет орать, и все такое. Тогда надо просто посмотреть на нее так, будто ты сейчас врежешь ей как следует. Вот увидишь, она сразу заткнется. А вот если менеджер все-таки заартачится, это совсем другая история. Вообще-то менеджеры попусту геройствовать не станут. Но если какой-нибудь окажет сопротивление, то это значит, у него действительно есть яйца, и его уже придется ломать по-настоящему. — Напарник вытащил охотничий нож с множеством зазубрин и кровостоком. — Если захочешь узнать что-нибудь, а он откажется говорить, просто отрежь ему палец. Держи.
— Какой? — хладнокровно спросил Ларин, будто лекцию конспектировал. Нож положил в карман.
— Мизинец. А потом скажи, что следующим будет большой палец. После такого он выложит тебе все, даже то, что он любит носить женское белье.
Бриллианты взяли без проблем. Нож в дело пускать не пришлось. Пистолет тоже. И слава богу, потому что, как потом оказалось, он мог выстрелить только один раз, со второго разрывало ствол. Своего инструктора-напарника по этому делу Ларин больше никогда не встречал. Это было не просто ограбление ради денег.
Это было ограбление ради оружия. Кроме того, своей долей Ларин оплачивал будущее обучение.
Следующие полгода Ларин провел в Турции. Инструкторы разговаривали с ним по-английски. Он овладевал разными видами стрелкового оружия, учился водить летающий и плавающий транспорт. Для чего это все ему может пригодиться, оставалось только гадать, но Ларину нравилось. Его учили маскироваться в маленьком поселке и находить будущую жертву в большом городе, уходить от погони и преследовать, брать заложников и оставаться в живых, став заложником, он учился спать по два часа в сутки и есть через день. Он мог превратить в смертельное оружие любой подручный материал. Из него сделали амфибию.
Он изменился, стал неразговорчив. Болтать всегда плохо. Еще хуже рассказывать то, что действительно с тобой происходило, даже самые невинные вещи. Лучше больше улыбаться — молча.
Через шесть с половиной месяцев (две недели он отдыхал на Кипре, прислушивался к соотечественникам, от которых отвык, но в контакт ни с кем не вступал, даже проституток брал только средиземноморских) его вернули в Россию, и он получил первый контракт.
Первое убийство было вполне рядовым. Он приехал в Москву, поселился в гостинице, прожил там три дня и застрелил через глазок какого-то мужика. Правда, добраться до квартиры оказалось не так-то просто. Дом охранялся. Пришлось пробраться через канализационную шахту и кое-что испортить. Из нужной Ларину квартиры вызвали сантехника. Сантехника он убивать не стал. Оглушил, ввел долгоиграющее снотворное и спеленал скотчем. В дом прошел без помех. В ответ на вопрос: «Кто там?» — приставил ствол с глушителем к дверному глазку и нажал на спуск. Риск, конечно, был, далеко не все ранения в голову оказываются смертельными. Но, как написали на следующий день газеты, пуля выбила глаз и прошла через мозг, вылетела через затылок и застряла (вот ирония судьбы) в портрете хозяина квартиры, висевшем на стене в прихожей. Ну еще бы! До того как приступить к работе, Ларин проверил пистолет, простреливая толстую пачку журналов.
Ознакомительная версия.
