— Цветков убит, — сказал Меркулов. — Отчасти поэтому я здесь.
— Черт!.. Чего-то такого я и боялся. Как это случилось? Где его нашли?
— Вчера вечером на Лосином острове, с пулей в голове.
— Следы заметают… Что же так не везет-то, а?! Константин Дмитриевич, а вы сами знали этого Цветкова? Кто он был, откуда вообще взялся?
— Не знаю… Какой-то карьерист, не так давно из провинции. — Заметив, как нахохлился Щеткин, Меркулов добавил: — Я это говорю совсем не на твой счет, Петр. Просто действительно про него мало что… Колокатов больше знает. Они не раз сотрудничали.
Щеткин оживился:
— Колокатов? Дима Колокатов?! Ваш помощник, верно? Он меня недавно допрашивал. Да и вообще, мы тыщу лет знакомы… еще с юрфака… Константин Дмитриевич, выпустите меня!
— Что ты несешь, Петр?
— Но я здесь совершенно бесполезен, поймите!
— Звучит довольно наивно, — буркнул Меркулов. — С точки зрения юриспруденции, в СИЗО тебе сейчас самое место. Да и потом, как будто это мне решать. Не в силах я тебя выпустить, уж прости.
— Как вы не понимаете, я должен выйти отсюда! Сделайте что-нибудь, придумайте! Мне и нужно-то всего лишь несколько часов!
Несмотря на весь драматизм ситуации, Меркулов не выдержал и засмеялся:
— Ты точно не в себе.
Щеткин ответил с вызовом:
— Считайте, что так. Я сошел с ума! И если завтра меня обнаружат в камере с перерезанными венами, это будет на вашей совести… Мне теперь терять нечего!
Меркулов по-прежнему улыбался:
— Не шантажируй меня, это бесперспективное занятие. — Однако глаза его заблестели, он явно что — то обдумывал.
Щеткин продолжал гнуть свое, хотя, кажется, не очень верил в возможность согласия Меркулова.
— Мне нужно несколько часов… У вас в прокуратуре есть предатель, и если вы еще не догадались, кто это, то только потому, что не хотите себе в этом признаться. Нет, я не могу поверить, чтобы вы об этом не думали.
— И что, позволь спросить, ты намерен делать, — ну так, чисто теоретически, если выйдешь отсюда?
— Я возьму его с поличным… А потом можете делать со мной что угодно. — Щеткин, наклонившись к Меркулову, спросил тихо: — Безо всякой юриспруденции, скажите по совести, Константин Дмитриевич, вы-то сами мне не верите, так?
— Я здесь не для того, чтобы верить или не верить, — излишне громко, как показалось Щеткину, сказал Меркулов. — Что заслужил, то и получишь, можешь не сомневаться. На этот счет существует одна история. В Париже… хм, похоже, у меня сегодня какое-то французское настроение… Так вот, в Париже во времена гильотины повели на казнь одного осужденного. Было холодно, а путь оказался долгим. По дороге конвоиры остановились, чтобы подкрепиться вином. Будучи людьми добрыми, они протянули бутылку приговоренному. Он взял бутылку и, посмотрев на нее, сказал: «Надеюсь, ни у кого из вас нет заразной болезни». И только тогда выпил. Через полчаса его голова скатилась в корзину.
— Ну, спасибо…
— Чем богаты.
Меркулов поднялся и вышел из комнаты. В коридоре он сказал конвоиру, стоявшему возле двери:
— Отвезите подследственного на Большую Дмитровку — в Генпрокуратуру.
Конвоир растерялся. Не то чтобы это требование было из ряда вон: людей вывозят из СИЗО — на следственные эксперименты или к высокому начальству, но все это происходит согласно заранее подготовленным документам, а тут…
— Что вы смотрите, сержант?! — зарычал Меркулов. — Щеткин готов дать показания, но только мне лично, в моем кабинете! Я что, перед вами отчитываться должен о ходе следствия?! Я не могу тут терять время на всякую чушь!
— Я… я должен получил приказ от начальника смены, а он…
Меркулов неожиданно смягчился и кивнул:
— Правильно, служба есть служба. Пять минут вам на все формальности, сержант. И чтобы через пять минут подследственный был в машине. Все ясно?
— Так точно. Но… как же охрана?!
— Поедете следом. — И, заметив секундное замешательство конвоира, Меркулов цыкнул: — Выполнять немедленно!
Через пять минут машина тронулась, а еще через полчаса Меркулов заперся с подследственным в своем кабинете. Попросил секретаршу приготовить две чашки чая и бутерброды и предупредил, что в ближайшие несколько часов его ни для кого нет, хоть позвонит сам Президент Российской Федерации.
Когда Клавдия Сергеевна принесла поднос с чаем и бутербродами, Меркулов спросил:
— Колокатов у себя?
— Он у генерального, помогает готовиться к совещанию.
— Что, у генерального своих помощников нет? — недовольно сказал Меркулов. К секретарше реплика, впрочем, не относилась, она и сама понимала. — Все ясно. Вы свободны.
Щеткин подошел к окну. Посмотрел вниз, покрутил головой.
— Ничего себе… Меркулов спросил мрачно:
— Ты хоть понимаешь, на что я иду? Щеткин, подумав секунду, кивнул.
— Сколько тебе нужно времени?
— А… сколько времени вы можете меня допрашивать?
— Я-то могу хоть весь день, — сказал Меркулов. — Но так, чтобы это не вызвало подозрений у конвоя… я их отправил в комнату отдыха покамест…
Так что часа два-три, думаю.
Щеткин тяжело вздохнул. Зазвонил телефон.
— Константин Дмитриевич, — сказала секретарша, — вы просили напомнить о совещании. В конференц-зале уже уйма народу, кажется, они вот-вот начнут. И секретарша генерального мне только что звонила.
Константин Дмитриевич знал, что сегодня у генерального прокурора должно было проходить межведомственное совещание с участием руководителей силовых и правоохранительных структур, посвященное борьбе с коррупцией в их же собственных рядах. Присутствие Меркулова было настолько само собой разумеющимся, что даже не озвучивалось.
Меркулов помнил свой последний разговор с генеральным на эту тему.
«Еще в советские времена выпестовался целый клан — „чиновничество фактически несменяемое, привилегированное, стоящее над народом“… Знаешь, кто сказал? Ленин Владимир Ильич!» — пояснил генеральный.
«А что! И не дурак ведь был, между прочим».
«Очень даже не дурак», — авторитетно подтвердил генеральный.
— Так что мне сказать? — напомнила секретарша о своем существовании.
— Я не пойду, — сказал Меркулов после недолгого раздумья. — Если будут еще звонить, скажите, что у меня нет времени, потому что провожу важный допрос по реальному делу о коррупции в органах.
При этих словах Щеткин невольно втянул голову в плечи.
Меркулов посмотрел на него и сжалился.
— Даю четыре часа, — сказал он. — Это потолок.
Щеткин оживился:
— Шесть, Константин Дмитриевич, а? Давайте шесть!
— Это невозможно. Четыре с половиной. Что еще потребуется?
— Машина. Деньги, наверно…
Меркулов достал из кармана ключи, кинул Щеткину:
— Черная «Волга». Номер на брелке. — Потом вынул из бумажника пять тысячных банкнот.
Щеткин сунул деньги в карман. Открыл окно. Меркулов сел за стол. Отхлебнул чаю. С любопытством следил за Щеткиным, примеряющимся, как поудобней вылезти из окна.
— Что за тип ты, Щеткин? И какого черта я тебе верю, вот скажи на милость?
Щеткин оскалился:
— Просто у вас интуиция хорошая…
— Поживем — увидим. Но если ты через четыре с половиной часа не будешь здесь…
— Давайте через пять, — предложил неисправимый Щеткин и оскалился.
— Нет, вы посмотрите, он еще и улыбается! — поразился Меркулов.
— Помню, я читал Александра Дюма: невзгоды — это четки, нанизанные на нитку нашей судьбы, мудрец спокойно перебирает их. Правда, хорошо сказано?
Меркулов махнул на него рукой. Посмотрел на бутерброд.
— Пожевать не хочешь на дорожку?
Щеткин покачал головой и, не теряя времени, вылез на карниз.
Меркулов доел бутерброд, включил телевизор погромче и прилег на диван. «Хоть высплюсь, — подумал он. — Пять часов…»
Щеткин потянулся к водопроводной трубе. Перелез, ухватившись за нее двумя руками. Труба как-то нехорошо хрюкнула, но Щеткин уже продолжил свое движение — рядом была пожарная лестница. Правда, она обрывалась, не доходя до первого этажа.
Он добрался до нижней перекладины и повис.
Щеткин вспомнил, как давняя знакомая учила его простейшим приемам медитации. Вероятно, это сейчас было не совсем то, что нужно, но он хотел хоть как-то успокоиться. Он на четыре счета вдохнул через нос, на два задержал воздух и на восемь — медленно выдохнул ртом, уговаривая себя, что так из него выходят все проблемы и неприятности, прошлые, настоящие и будущие… Ну просто нету их… Неприятности, конечно, никуда не делись, но, как ни странно, удалось успокоиться и взять себя в руки. Бешено колотящееся сердце стало биться спокойнее. Щеткин невольно улыбнулся. Ну надо же… Что ж, теперь главное — пятки не отбить.
