– Вопрос руководства мы не обсуждали, – ответил Ван Вейтерен. – В любом случае, я уже пообещал раскрыть это дело до пятницы.
Баусен посмотрел на него с недоверием.
– Отлично, – сказал он и начал набивать трубку. – На этом и порешим. Ты разговаривал с родителями?
– Да, с госпожой Мёрк, – кивнул Ван Вейтерен.
– Все прошло хорошо?
– Не особенно. Да и почему все должно было пройти хорошо?
– Ты прав, все давно уже летит в тартарары.
– Я смотрела телевизор, – сказала Сюнн. – О вас не очень хорошие отзывы.
– С чего бы это? – проговорил Мюнстер. – Пахнет чем-то вкусным. Что у нас на ужин?
– Цыпленок по-креольски, – ответила жена и поцеловала его. – Ты думаешь, ее убили? – шепнула она ему в ухо; все же есть пределы тому, что можно говорить при детях, даже если это дети полицейского.
– Не знаю, – пробормотал он и снова почувствовал, как в нем поднимается холодная волна отчаяния.
– Папа, ты был в телевизоре! – закричала дочка и укусила его за бедро. – А я купалась в дожде.
– Ты купалась в море, дура, – поправил ее брат.
– У нас есть еще снотворное? – спросил интендент.
Ван Вейтерен откинулся на подушки и взял рапорт Мельника. Взвесил его на руке и закрыл глаза.
«Жуть, – подумал он. – Полный кошмар».
Вернее, немножко стыдновато. Где-то среди этих проклятых бумаг таится ответ, а он никак не может его найти. Тридцать четыре страницы, в общей сложности семьдесят пять имен… он подчеркнул их все и пересчитал несколько раз – женщины, любовницы и потенциальные любовницы; старые друзья и однокурсники; коллеги; соседи; товарищи по гольф-клубу… вплоть до самых поверхностных знакомых и даже случайных фигур, которым довелось пересечься с Морисом Рюме всего-то один или пару раз. И события: поездки, экзамены, зачеты, прием на работу, вечеринки… Новые адреса, конгрессы, лечение от наркомании… Все это отражено здесь, на этих густо исписанных страницах, все четко и скрупулезно изложено комиссаром Мельником на языке фактов. Вне всяких сомнений, шедевр следственной работы, но он ничего не смог из этого извлечь. Ни единой зацепки!
Где же она?
Что, черт возьми, заметила Мёрк?
Или все объясняется проще – возможно, она располагала знаниями, которых не было у других? Ведь могло быть так? И сам он, если разобраться, пока еще не достиг точки Боркманна?
На ночном столике лежали ее блокноты с записями. Три блокнота, которые он так и не смог открыть. Что-то мешало ему сделать это. Если там действительно ключ к разгадке, то почему убийца оставил их лежать в квартире? У убийцы было предостаточно времени, и он, похоже, не из тех, кто полагается на авось…
А если инспектор Мёрк, вопреки всем предположениям, по-прежнему жива – разве это не грубейшее вторжение в частную жизнь? Покушение на ее глубоко личное пространство? Пока блокноты закрыты, он не мог знать, какого рода мысли она доверяла страницам… Так или иначе, для него эти мысли явно не были предназначены.
Кстати, не распространяются ли ограничения и на тот случай, если она мертва?
Пожалуй, да. И даже в большей степени.
Закрыв глаза, Ван Вейтерен некоторое время прислушивался к шуму дождя. Дождь лил уже почти сутки. Тонкие навязчивые струи продолжали срываться с непоколебимо спокойных небес. Свинцово-серых и непроницаемых. «Неужели погода здесь никогда не меняется?» – подумал он.
Между прочим, весьма подходящий фон. Вечное падение, вечное движение. Безнадежное топтание на месте. Волны в мертвом океане…
Колокола на церкви Святой Анны пробили полночь. Он вздохнул, открыл глаза и в четвертый раз впился в рапорт из Арлаха.
40– А что мне оставалось делать? – вздохнул Вильмотсен, разглядывая лей-аут.
– Ну да, – констатировал выпускающий редактор. – Если уж мы отпечатали двойной тираж, то можем позволить себе делать все в двойном размере.
Новость об исчезновении инспектора Беаты Мёрк в связи со сложившимися обстоятельствами стала проверкой на прочность для верстальщика Вильмотсена, колдовавшего над газетой «де Журнаал». Противоречивые понятия «важная информация» и «крупные буквы» на этот раз никак не удавалось втиснуть в заданные рамки, и впервые за восемьдесят лет существования газеты пришлось сделать сдвоенную первую полосу. Чтобы не изменять своему долгу информировать население. Чтобы не снижать ценность той чудовищной драмы, четвертый (или пятый?) акт которой разыгрался в идиллическом Кальбрингене.
ОЧЕРЕДНАЯ ЖЕРТВА? – было написано наверху, поверх несколько мутноватой фотографии улыбающейся Беаты Мёрк.
КТО ВИДЕЛ КРАСНУЮ «МАЗДУ»? – вопрошалось ниже и там же констатировалось, что:
ПОЛИЦИЯ В РАСТЕРЯННОСТИ, УМОЛЯЕТ О ПОМОЩИ.
Внутри газеты более половины места уделялось свежайшим подробностям в деле Палача. Иллюстраций оказалось предостаточно: аэрофотоснимок парковки возле коптильни (на котором белым крестиком было отмечено место, где Мёрк припарковала машину, – с вечера воскресенья машина находилась в подвале полицейского участка, после того как криминалисты из Сельстадта потратили восемь часов на ее обследование); пляж и прилегающий к нему лес; еще снимки Мёрк, а также Баусена и Ван Вейтерена во время пресс-конференции. Ван Вейтерен – откинувшийся на стуле, с закрытыми глазами: в состоянии, напоминающем скорее глубочайший покой, как мумия или йог, полностью погруженный в себя, вдали от тщеты и безумств этого мира… Невольно возникал вопрос: действительно ли такие вот фигуры обладают достаточной компетентностью для того, чтобы вычислить и обезвредить преступника необычного формата, с каким пришлось столкнуться в этот раз?
Случалось ли ранее нечто подобное? Это же просто неслыханно – похищена и, вероятно, убита инспектор полиции! В разгар следствия! Куда же мы катимся? Вполне оправданный вопрос.
Текстовые материалы имели самую разную окраску: от холодной констатации в передовице, что отцы города в сложившейся ситуации должны снять с себя полномочия и объявить новые выборы, до многословных и пустопорожних рассуждений о том, является ли преступник сумасшедшем (хладнокровным психопатом) или террористом (членом тайной секты), – а также изложение по-прежнему наиболее популярной версии о самом обычном, честном гражданине. Респектабельный отец семейства, ваш сосед по лестничной площадке с загадочным прошлым…
Наиболее серьезными (и самым полезными с точки зрения следствия) были настойчивые призывы полицмейстера Баусена к общественности незамедлительно сообщать полиции малейшие сведения, которые могут иметь отношение к делу.
Особенно важным представлялось проследить действия инспектора Мёрк в течение часа – с 18.15 до 19.15 пятницы, то есть с того момента, как она покинула отель, и до того, как отправилась на пробежку и попалась на глаза комиссару Ван Вейтерену. Эти шестьдесят минут – если бы только удалось установить, куда направлялась в этот период Беата Мёрк на своей красной «мазде» или без нее… «если он не сам дьявол, тогда мы точно возьмем его», – дословно цитировал Герман Шальке слова полицмейстера.
Около четырех часов вечера в тот трудный понедельник Баусен и инспектор Кропке заперлись в кабинете последнего, чтобы систематизировать уже поступившие сигналы – не менее шестидесяти двух прямых наблюдений плюс около двадцати косвенных свидетельств самого разного характера. Интенденту Мюнстеру было поручено принимать и расспрашивать неиссякающий поток свидетелем, которых поначалу регистрировали и сдерживали в приемной Банг и фрёкен де Витт.
Чем занимался комиссар Ван Вейтерен, никто доподлинно не знал. Он покинул полицейский участок, чтобы «провести некоторые дополнительные исследования», но в чем они заключались, оставалось тайной. Однако он твердо пообещал вернуться к обязательному совещанию, проходившему в семнадцать часов. На 19.30 была назначена пресс-конференция; этот момент был выбран в угоду региональному телевидению, которое в это время давало обычную сводку новостей. «Все, кроме прямого эфира, будет воспринято зрителями как предательство и нарушение журналистской этики», – было заявлено с некоторым нажимом, и, хотя Баусен многое мог бы сказать юному гению телевизионщику о законах и праве, он вынужден был проглотить свои возражения и пойти навстречу.
– Иезуиты проклятые! – прорычал полицмейстер, положив трубку. – Инквизиторы в шелковых галстуках, черт бы их всех побрал!
Однако в сложившейся ситуации ему ничего не оставалось, кроме как глотать одну за другой горькие пилюли.
41– Это что еще за чертовщина? – спросил Ван Вейтерен, наклонившись над столом.
– Карта, – пояснил Кропке. – Булавки отображают передвижения инспектора Мёрк и ее «мазды»… вернее, нескольких красных «мазд».
– Да, у нас в городе их несколько, – пояснил Баусен. – Похоже, в пятницу вечером по городу колесили… еще две из них… помимо, собственно, ее машины.
