Мюнстер запустил руки в карманы, зажал под мышкой тонкий портфель, и, пока они пересекали наискосок неровную поверхность площади, на него вдруг нахлынуло ощущения абсурдности бытия, свойственной ему, бытию, неоспоримой иррациональности.
Вся их работа, все их действия в этом маленьком спящем прибрежном городке в воскресное утро представлялись какой-то нелепостью. Как сказал кто-то из умных, «при свете дня все убийцы кажутся какими-то бледными». Немыслимым казалось, что они снова идут в полицейский участок, бог знает в который раз, чтобы усесться за овальный стол в зале заседаний с грязно-желтыми стенами, закатать рукава и снова начать обсуждать, кто же этот маньяк.
Тот, кто бродит среди всей этой идиллии и отрубает головы ближним своим…
Тот, из-за кого весь город скован страхом и чьи поступки вот уже много недель остаются чуть ли не единственной темой для разговоров…
Тот, кого они с комиссаром и всеми остальными просто обязаны вычислить, чтобы все это наконец прекратилось…
И что люди скажут завтра, черт побери?
«Все это совершенно абсурдно, – подумал Мюнстер, щурясь на солнце, которое стояло высоко над медной крышей полицейского участка. – Или дико, если использовать слова Беаты Мёрк».
Самым загадочным, самым непостижимым оставалось то, что же могло приключиться с ней.
Неужели она и вправду лежит в этот момент с отрубленной головой где-то в окрестностях городка? Постепенно загнивающее тело, которое ожидает, пока его обнаружат. Можно ли вообще представить такое? Та, которую он почти…
Мюнстер сглотнул и поддал ногой по пустой пачке от сигарет, которую музыкально одаренный дворник явно пропустил.
А вечером он снова увидит Сюнн и детей.
И как получилось, спрашивал он себя, что Сюнн приняла решение приехать сюда без всякого предупреждения – ее просто озарило, как она объяснила по телефону, – как раз в этот момент?
Без четверти восемь в пятницу вечером.
Что буквально по минутам совпадает с тем, когда…
За долгие годы совместной работы комиссар Ван Вейтерен два или три раза заводил с ним разговор о повторяющихся паттернах. О скрытых связях, непостижимой хореографии и прочих явлениях… детерминантах, что бы ни подразумевалось под этим словом, однако тут нечто совершенно иное…
Он поежился и придержал дверь безмолвствующему оракулу.
– Мы взяли его, – сказал Баусен.
– Кого? – спросил Ван Вейтерен и зевнул.
– Подворского, само собой, – ответил Кропке. – Сидит у нас в камере. Задержали его в порту полчаса назад.
– В порту?
– Да. Он был в море, ловил рыбу – со вчерашнего утра… во всяком случае, с его собственных слов. Взял лодку напрокат у Саулинена – похоже, он время от времени это проделывает.
Ван Вейтерен опустился на свой стул.
– Вы уже допрашивали его? – спросил он.
– Нет, – ответил Баусен. – Он понятия не имеет, в чем дело.
– Отлично, – сказал Ван Вейтерен. – Пусть посидит еще немного.
– Согласен на сто процентов, – кивнул Баусен. – В этот раз нам точно не следует торопиться.
Фрёкен де Витт вошла в зал с подносом.
– Поскольку у Сильви по воскресеньям закрыто… – пояснила она и сняла пленку с двух ароматнейших пирогов.
– С ежевикой? – спросил Баусен.
Фрёкен де Витт кивнула, пытаясь скрыть улыбку.
– Ирма, ты неподражаема, – с чувством сказал Баусен, и все остальные благодарно пробормотали что-то в знак согласия.
– Что нового со вчерашнего дня? – спросил Ван Вейтерен, вытирая уголки рта.
– Я переговорил с Мельником, – сказал Баусен. – Он продолжает разрабатывать ту драку в кабаке… однако, по его мнению, там мало что удастся узнать. Уголовное дело возбуждено не было… он нашел только одну свидетельницу, которая видела, как все происходило, но она, естественно, понятия не имеет о причине ссоры. Возможно, это была просто пьяная свара, начавшаяся из-за ерунды, а потом вышедшая из-под контроля. Как бы там ни было, лучше всего попытаться выжать что-нибудь из самого Подворского.
Ван Вейтерен кивнул.
– А эта история со взрывом? – спросил Мюнстер.
– Как мы и говорили вчера, похоже, что все это лишь случайное совпадение. Блэве не был близким другом Рюме в Арлахе. Ни один из них не имел известных нам связей с Испанией, а взрыв бомбы и впрямь был организован террористами. ЭТА[4] взяла на себя ответственность за взрыв, а они это делают только в том случае, когда действительно сами организуют теракт.
– А Грета Симмель вообще не поняла, о чем толкует Банг, – вставил Кропке.
– Что само по себе еще ничего не значит, – уточнил Баусен.
– Стало быть, совпадение, – сказал Ван Вейтерен, глядя в свою пустую тарелку. – Да, с таким приходится иметь дело достаточно часто, как я уже говорил.
Баусен раскурил трубку.
– Что-нибудь еще, прежде чем мы возьмемся за Подворского?
Кропке откашлялся.
– Ну, ничего особенного, – проговорил он. – Так, пустяк. Я тоже пробежался сегодня утром по той дороге, по которой бежала Мёрк.
– И что? – спросил Баусен.
– И тоже ничего не обнаружил, – сказал Кропке.
– Естественно, – усмехнулся Ван Вейтерен.
– Итак, Подворский, – сказал Баусен. – Какую стратегию выберем?
Мюнстер оглядел сидящих вокруг стола… Кропке, Мосер и Баусен. Ван Вейтерен и он сам. Ассистент Банг, видимо, проспал, или же полицмейстер решил не лишать его выходного – вполне логичная мера, если подумать.
Ван Вейтерен взял слово:
– Если вы не возражаете, я хотел бы провести первый допрос лично, вместе с интендентом Мюнстером.
На лице Кропке отразилась тень неудовольствия, но полицмейстер молча кивнул и пошел за магнитофоном.
38Вид у Эугена Подворского был весьма недовольный.
Когда Кропке и Мосер привели его в кабинет для допросов, изборожденное морщинами лицо пылало от негодования. Чтобы проиллюстрировать свое мнение о происходящем, он постучал огромными кулачищами о стол.
– Немедленно снимите с меня эту хрень, черт бы вас всех побрал! – прорычал он.
Ван Вейтерен кивнул. Кропке расстегнул наручники и вместе с Мосером покинул помещение.
– Пожалуйста, садитесь, – сказал Ван Вейтерен. – Меня зовут комиссар Ван Вейтерен.
– Да мне плевать, как тебя зовут, – зло проговорил Подворский и сел. – Какого черта вы устроили весь этот цирк?
– Я намерен допросить вас по поводу убийства Хайнца Эггерса, Эрнста Симмеля и Мориса Рюме.
– Какого черта? – изумился Подворский. – По второму разу?
Ван Вейтерен сделал знак Мюнстеру включить магнитофон. Мюнстер нажал на кнопку, и комиссар проговорил все формальные фразы. Подворский отвечал в основном фырканьем или руганью, однако после того, как ему предложили закурить, начал выказывать – во всяком случае, по мнению Мюнстера – какую-то готовность к сотрудничеству.
– Хорошо, – сказал он. – Только давайте быстрее, чтобы поскорее покончить с этим. У меня там полтонны рыбы лежит и гниет.
– Что вы делали в пятницу вечером? – начал Ван Вейтерен.
– В пятницу? – переспросил Подворский. – А с какой стати ты спрашиваешь меня, что я делал в пятницу? С тех пор как шлепнули последнего, прошло ведь порядочно времени…
– Если ты будешь отвечать на вопросы, вместо того чтобы повторять их, дело пойдет куда быстрее, – сказал Ван Вейтерен. – Мне показалось, ты спешишь.
Подворский открыл было рот, но потом закрыл его.
– Хм… стало быть… – проговорил он и задумался.
Ван Вейтерен сидел с непроницаемым лицом.
– Вечером в пятницу – ничего особенного, – наконец решился Подворский. – Ходил к Саулинену договориться о лодке. Он дал мне ключи и все такое. Затем поехал домой. Пожалуйста, следующий вопрос.
– Что ты делал в ту ночь, когда убили Симмеля?
– Это я уже рассказывал полицейскому в юбке. Я был дома и спал. Это мое обычное занятие по ночам.
– Кто-нибудь может это подтвердить? – спросил Мюнстер.
– Мои кошки, – сказал Подворский.
– А когда умер Рюме? – продолжал комиссар.
– Когда это было?
– В ночь с восьмого на девятое.
– Черт его знает. То же самое, скорее всего.
– Ты знал Хайнца Эггерса?
– Нет.
– Есть алиби на время убийств Эггерса?
– Я был в Чадоу. Хватит спрашивать меня о том, о чем я уже говорил в прошлый раз!
– Хорошо, – проговорил Ван Вейтерен. – Что ты делал в Арлахе в марте восемьдесят третьего года?
– Что?
– Что слышал.
– В Арлахе в восемьдесят третьем?
– Ну хватит придуриваться, – фыркнул Ван Вейтерен. – Ты ведь, черт возьми, неделю провалялся в больнице.
– Ах, вот что, – пробурчал Подворский. – Вспомнили ту долбаную историю? Какое она имеет отношение ко всему этому?
– Кто здесь задает вопросы – ты или мы?
Подворский застонал:
– Черт бы тебя побрал с твоими вопросами!
– Тогда придется сделать перерыв, – сказал Ван Вентерей. Он отодвинул стул и поднялся. – Я слыхал, что в некоторых странах едят тухлую рыбу. В Швеции, если я не ошибаюсь…
