— Добрый вечер, Пал Палыч, я вот тебя караулю, — с подозрительной любезностью произнес Фрайер.
Они были на «ты», поскольку Сема мог говорить «вы» исключительно вышестоящим. Уселся на стул Знаменского, вынул из портфеля бумагу с печатями.
— Ознакомься, — из-за стола протянул бумагу, как просителю. — Мы забираем дело Рябинкина.
Тут Знаменский прямо рот раскрыл. В подобных случаях из прокуратуры присылали письменное указание, и дело — через канцелярию — отвозил спецкурьер. Но чтобы старший следователь прискакал сам! Да еще после работы! Да ждал под дверью! И совсем неправдоподобно, когда все это — Сема Фрайер! Некоторое время Знаменский подержал рот открытым. Сема улыбался чуть натянуто.
— Хорошо. Завтра отошлю, — сказал Знаменский.
— Нет, я заберу сейчас. Ты же видишь, постановление подписано самим.
Подпись прокурора города Знаменский видел. Но Рябинкина задержали утром, показания он давать отказался. В папочке сиротливо лежали материалы обыска и заявление потерпевших.
— У меня даже не подшито.
— Не волнуйся, дела шить не хуже вашего умеем! — и Сема заржал на всю Петровку.
Понимая, что бесполезно, Знаменский все же заупрямился. Кому бы другому с удовольствием отдал — загружен был под завязку и. «Ангарой», и прочим. Да и Рябинкина ему ткнули абы куда, и не вызывал тот у него аппетита. Однако Фрайер автоматически порождал желание сопротивляться.
— Что за спешка? То к опечаткам — и к тем придираетесь, а то…
— Не о чем спорить, — Сема нервно дернул головой. — У меня указание, у тебя постановление. Давай выполнять!
— Воля твоя, я доложу.
Скопин, которому Знаменский позвонил на дом, задумчиво покряхтел.
— Черт с ними, не будем связываться. Только составьте опись всего, что в деле, и пусть распишется…
Дело Рябинкина имело предысторию грязную и мутную.
С полгода назад двое дельцов — прозванных в своей среде Дринк и Финк — погорели с налаженным производством ремешков для наручных часов. Нелегальная шарага, естественно.
Это вообще была пора, когда вне государственных предприятий обильно произрастало изготовление разных недорогих и ходовых товаров. Самый знаменитый ловчила выпускал всего-навсего резинку для трусов — используя мастерские трудовой терапии при психолечебницах. Взяли у него рекордную сумму — семь миллионов с хвостиком.
Каких сбережений достигли Дринк и Финк, неизвестно. Но, попавшись, решили откупиться. И смогли. Причем мгновенно, их даже из КПЗ отделения милиции не успели переправить в тюрьму. А постановление на арест, санкционированное райпрокурором, выдрали из дела и заменили постановлением о прекращении следствия за недоказанностью и малозначительностью.
Освободить их потребовал ни много ни мало — первый секретарь райкома Галушко. Кричал, что прокурор и начальник милиции позорят район, попирают восстанавливаемую партией соцзаконность. Грозил поснимать погоны, растоптать и выгнать. Ну и поджали хвосты. Но количества экземпляров постановления они не знали, и молоденький милицейский следователь одно из них припрятал.
За акцию по «восстановлению соцзаконности» Галушко взял с жен Дринка и Финка 60 тысяч.
Между тем в Москве происходило очередное сокращение числа районов, и Железнодорожный с Куйбышевским объединили. Группировки их еще не сработались, куйбышевцы оказались второсортными и боролись с железнодорожниками. Это-то и подтолкнуло события дальше.
Галушко и начальник милиции были из железнодорожников, а начальник райобэхаэс — из противного лагеря. По своим каналам он добыл сведения, что Дринк и Финк отпущены за мзду. Если б историю удалось раскрутить, железнодорожники получили бы нокаут.
Мельком он доложил начальнику милиции (железнодорожнику): дескать, поступил такой странный сигнал — и бегом с пятого этажа. Встревоженный начальник глянул ненароком в окно, видит — обэхаэсник садится в машину.
— Куда поехал? — выскочил в приемную.
— В город, в ОБХСС, — ответила секретарша.
— Мать-перемать! — начальник ухватил китель и шинель и скатился кубарем по той же лестнице старинного здания без лифта напротив метро «Краснопресненская».
Комиссар милиции — который смахивал на сурового матроса — выслушал сообщение о Дринке и Финке с большим вниманием. (Был он ярый враг коррупции, что через некоторое время ему отлилось: начал интересоваться порядком распределения квартир Моссоветом — и тотчас отстранили от должности).
Конечно, персона типа Галушко почиталась в начале 60-х неприкосновенной, но комиссар решительно поднял телефонную трубку:
— У меня начальник ОБХСС Куйбышевского района. Острый сигнал.
— Знаю, — ответил шеф Петровки. — Мне как раз докладывают. Заходите.
Чудом спасся начальник раймилиции, не зря одевался уже в мчавшейся машине. Успел с обэхаэсником ноздря в ноздрю.
Вечером к Галушко, выходившему с работы, приблизились три фигуры.
— Вас немедленно просит прокурор города!
Струхнул секретарь: 60 тысяч топорщились в его карманах. Как сотрудники органов сумели ему внушить сомнение в надежности служебного сейфа, осталось тайной. Но действовали они дальновидно, санкции на обыск в кабинете им бы не получить ни в жизнь. А «прокурор просит» — допустимо. Понадеялся секретарь, что высокий пост обезопасит, поехал на Пятницкую. А там и говорят:
— Извольте показать, что в карманах.
Ход, рассчитанный на внезапность, — обыскивать Галушко не рискнули бы. Он растерялся и выложил кипы денег.
— Поясните их происхождение.
Галушко стал каяться. Полагал, что отделается отставкой. Вместо этого прямиком повезли в тюрягу. Туда же водворили Дринка и Финка.
В такой ситуации и возник Рябинкин в небесно-голубом костюме. Женам Дринка и Финка он заявил, что могущественные друзья за 60 тысяч (навязчивая сумма!) закроют дело, потому что руководство не желает скандала из-за ареста секретаря райкома. Жены поверили и раскошелились. Дальше Рябинкин разыграл историю, что 60 тысяч его вынудил отдать майор с Петровки, который каким-то образом обо всем проведал. Женам было предложено готовить новую порцию денег. Те посулились, но не поверили и донесли. Так Рябинкин и подзалетел.
Дома у него Знаменский нашел странный набор, достойный Остапа Бендера: папки с копиями различных юридических документов (постановления о прекращении дел, обвинительные заключения и т. д.). Человек явно занимался составлением досье на крупных дельцов — уже осужденных и гуляющих на свободе. Не забыты были в архиве и Дринк с Финком.
Содержимое этих папок Фрайер тщательно сверил с протоколом обыска. И утащил, оставив по себе некое облачко тухлятины. Чем-то оно приводило на память инцидент с «аферистом» Капустиным. Впрочем, задело Знаменского слабее, и он долго о Фрайере не думал.
Только года три спустя разразился гром. Похватали в полном составе следственный отдел Московской областной прокуратуры. Потом обнаружились и ответвления.
Главная банда, базировавшаяся в прелестном старинном особняке на Тверском бульваре, орудовала бесцеремонно. Наемные сыщики изыскивали компрометирующие материалы на денежных тузов. На основании их в облпрокуратуре создавали пухлые тома якобы ведущихся уголовных дел. Подшивались показания ложных свидетелей, многостраничные «заключения» бухгалтерских или строительных экспертов и прочая липа, которая местами соответствовала правде (сыщики не напрасно кушали хлеб с маслицем). Тут в «делах» были закладочки, дабы знать, что оглашать.
Намеченную жертву официально призывали на расправу. Жестко, напористо допрашивали, требуя признания. А затем неожиданно предлагали: нам — огромный куш, тебе — шагай на все четыре стороны. Не веришь? Айда со мной, поверишь.
И следователь (обязательно в форме) вел «обвиняемого» в покои с табличкой «Начальник следственного отдела». Покои были роскошные, с камином, где на этот случай невзирая на погоду пылал огонь. За необъятным резным столом восседал внушительный дядя (тоже в форме).
— Петр Петрович, — почтительно рапортовал следователь, — сопротивляется дуралей.
— Что ж ты, братец, — укоризненно басил дядя. — Сколько тебе сказано? Сто двадцать кусков? Вот и неси. Принесешь — можешь свое дело хоть у меня в камине сжечь.
— Да я… да вы… да больно дорого…
— Доложи дело, — командовал начальник.
Следователь, прыгая по правдивым местам, демонстрировал, что «нам все известно», после чего разыгрывался «добивающий номер». Начальник распоряжался по селектору: «Всех ко мне!» Кабинет заполняли упитанные молодые люди (в форме же). Именно контраст сугубой официальности обстановки и одежды с наглостью ночных налетчиков был наиболее впечатляющим средством.
— Вот, — начальник делал широкий жест, — все мои следователи. Честно при них обещаю: платишь — катись. Ребята, скажите ему, разве мы кого обманывали?