— Давай лучше я, — предложил Гриша.
— А какая разница? — поразился Рогов.
— На удачу, — пояснил Стрельцов. Палец на кнопке он держал долго.
— Не открывают, — сделал правильный вывод Василий. — Если он там, так и не откроют.
— Точно!
— Надо здесь караулить.
— Точно!
Господа огляделись. Большая лестничная площадка, на которой не было ничего, кроме старинной мебельной тумбы, прекрасно просматривалась из дверного глазка.
— Здесь глупо светиться, — заметил Рогов.
— Точно, — согласился коллега.
Он осторожно подошел к тумбе, открыл дверцы.
— Пусто… Поместишься?
— Издеваешься?
— А я помогу.
— Ёшкин кот!
Рогов посмотрел на тумбу. Потом на Стрельцова. Потом опять на тумбу, потом опять на Стрельцова. Все не мог понять, издевается коллега или нет. Потом крякнул и нехотя забрался внутрь. Гриша аккуратно прикрыл дверцы.
— Хорошо устроился?
— Как у Кио в цирке.
— Тогда сиди, а я выше поднимусь. Приятной засады.
И, не пуская мглу ночную,
На золотые небеса
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса!
Юля, опьяневшая от шампанского, от присутствия друзей, от белой ночи, от осознания значительности ушедшего дня, от… От себя самой, великолепной и удивительной. Она декламировала Пушкина, подняв к небу руки, — рукава платья падали, Юля любовалась своими локтями и запястьями и удивлялась, как это Антон не понимает, насколько она прекрасна…
Одна заря между тем действительно сменила другую, и белая ночь предстала во всем своем трогательном величии. Жидкое золото изливалось с небес сквозь фольгу облаков, и нежный свет струился, словно стал видимым воспетый Пушкиным эфир.
Многие туристы, приезжая в Петербург на белые ночи, уезжают, так ничего и не поняв. Дождавшись позднего заката, полюбовавшись сапфировым багрянцем, они недоумевают: ну да, красиво, но вовсе не так сногсшибательно, как настаивают на том впечатлительные поэты. Этим туристам никто не объяснил, что настоящее чудо начнется на рассвете, буквально через полчаса, когда короткая полоска тьмы исчезнет, словно ее сдернет рука кого-то, кто сидит очень высоко…
Видели ночь, гуляли всю ночь до утра!..
Валера бил по струнам гитары, ребята, взявшись за руки, кружились вокруг и распевали стихи другого любимого Юлиного поэта, Дима невесть откуда вытащил еще одну бутылку шампанского, вызвав настоящую бурю восторгов, и только Антон выглядел грустным и задумчивым. Как Пьеро.
— Медный Всадник! — возвестил Валера, протягивая руку так, как протягивал ее восседающий на коне Петр. — Самый знаменитый монумент лучшего на свете города! Кто что про него знает?..
— Я частушку знаю! — закричала заводная Оля, самая смелая девчонка в классе, розовощекая, немножко пухленькая, но очень привлекательная.
У Петра Великого
Близких нету никого!..
Только лошадь да змея —
Вот и вся его семья!
Все засмеялись. Дима открыл шампанское. Бутылка мгновенно опустела, и ее насадили на один из кольев опоясывающей памятник ограды, едва отыскав свободный.
— А знаете, — сказал вдруг Валера, — что выпускники Дзержинки, когда получают лейтенантские погоны, надраивают этому коню…
Валера что-то шепнул на ухо Диме, тот расхохотался.
— До блеска! — громко закончил Валера. — Такая у них морская традиция.
— Ты и нам предлагаешь?..
— Валер, мы тоже знать хотим, — Лена капризно поджала губы, сделала вид, что обижается.
— Путеводитель купите, — посоветовал Дима.
— А фрунзенцы, — вступил обычно молчаливый Саша, — на памятник Крузенштерну тельняшку натягивают. У меня отец там учился.
— Могу свою кофту снять, — засмеялась Оля, — только, боюсь, на Петра не налезет.
Все с интересом стали оглядывать Олю. Действительно, не налезет…
— Может, попробуем? — предложил Дима.
— Легко, — ответила девушка, вызывающе глядя Диме в глаза. — Снимать?
Дима выдержал ее взгляд.
— Давай попозже. Тут народу много…
Оля хихикнула: «О'кей, попозже».
— Давайте просто залезем и сфоткаемся на память.
Идея понравилась. Вчерашние одноклассники полезли на памятник. Нет, не на сам памятник, туда лестницу надо, — на постамент.
— Пошли, — потянула Юля за руку по-прежнему насупленного Антона.
— Не хочу, — выдернул он руку.
Юля пожала плечами и побежала вслед за всеми. В туфлях на каблуках лезть наверх было сложно, и в какой-то момент она споткнулась. Валера протянул ей руку, потащил, Юля села с размаху, высоко махнула ногами, подол ее платья задрался…
Антон закрыл глаза.
— Эй, Тоша, — услышал он спокойный голос Валеры. — Щёлкай!..
Анатолий Павлович Шишкин прибыл в главк в хорошем настроении. Выходные они с женой провели на даче. Жена копалась в огороде, Анатолий Павлович поправил забор, сходил на рыбалку. Безрезультатно, правда, но хороший сиг нашелся в магазине в райцентре. Так что опилки, привезенные для коптильни, даром не пропали… Посидели с соседом, выпили «Синопской», обсудили погоду, футбол, политику, сосед рассказал свежий анекдот. Подъезжая к главку, Шишкин думал: не забыть бы парням его рассказать. А тут — такая новость…
В кабинете он застал Любимова и Виригина. Любимов читал какой-то документ, а Виригин пытался работать за компьютером, но голова его все время заваливалась на плечо. Пахло легким перегаром. Ночь была бессонной.
— Всем здравия желаю… Макс, ты что, в засаде сидел?
— Не, там Игорь, Вася, Гриша и постовые из района. В двух адресах, — ответил вместо Веригина Любимов.
— Сменить бы их, — пробормотал сквозь дрему Виригин.
— Сейчас договорюсь, — кивнул Шишкин. — В двух словах: какие новости?
— Ну, главную ты знаешь, — Любимов смахнул бумаги в стол. — Я тебе, Палыч, весь вечер звонил. Никто не отвечал.
— Мы с женой на даче были, а утром вернулся — дежурный обрадовал.
— Ну вот. А мы с Максом в «Кресты» ездили. Пытались выяснить, кто «ствол» передал. Весь наряд там на уши поставили…
— И что?
— Глухо, — сонно буркнул Виригин.
— Кедрова в суд три цирика отправляли. Обыскали его, оформили и конвойникам передали. Все честь по чести, — пустился в подробности Любимов.
— Кто-то из них? Из цириков?
— Только если все трое в сговоре, — покачал головой Жора. — Но это сомнительно. В суде тоже отпадает. Я с судьей говорил.
— Выходит, все-таки конвойники? — сделал вывод Шишкин.
— Один, — зевнул Виригин. Он все никак не мог проснуться. Встал, проверил, есть ли вода в электрочайнике, нажал кнопку, сунул нос в банку с растворимым кофе…
— Тот, что живой и невредимый. Малышев фамилия. Второй вряд ли при делах, иначе бы пулю не схлопотал.
— Вася сомневается, что это он, — вступил Виригин. — Слишком, говорит, губошлеп. Он и впрямь губошлеп, но больше вроде некому… Если только не раненый. Кедрову что — он мог и в помощничка пальнуть. С другой стороны, Наумов-то сам пушку выхватил, стрелять вроде пытался… Так что…
— Малышев, больше некому! — решительно подытожил Шишкин. — Где он?
— Мы с Максом его отпустили.
— Не понял, — удивился Шишкин. — Почему?
— Сделали вид, что поверили.
— На пустом месте его хрен «расколешь», Палыч, — пояснил Виригин.
— Смотря как колоть! Давайте его… обратно.
— Погоди, Палыч, пусть лучше успокоится.
— Чего ждать-то? Пока Кедров сам придет?
— Мы за ним «наружку» пустили, — сообщил Жора, — вместе с уэсбэшниками. Они и телефон обещали послушать.
— Это все… — Шишкин махнул рукой, — для кино хорошо.
Отдохнув на природе, он набрался сил и рвался теперь в бой.
— А чего мы теряем? — рассудил Любимов. — Кто-то ведь его нанял, не сам же он инициативу проявил. Вдруг проявится. У Кедрова, кстати, подельник есть, которого он не сдал… Крепкий кедр: я со следаком говорил, работали жестко, в том числе и неформально, а не сдал.
— Подельник и нанял, — предположил Виригин. — Долг отрабатывает.
— Ладно, уговорили, — нехотя согласился Шишкин.
— Я бы и за адвокатом «ноги» поставил, — продолжал Жора. — Без связи с волей такой фокус не провернешь.
— На всех ног не хватит.
— А что, Палыч, они, что, ангелы с крыльями? Или альтруисты? Тоже люди.
— «Адвокаты тоже люди!» — громко продекламировал Виригин, отпивая из кружки горячий кофе. — И подпись: Г. М. Любимов. И в вестибюле повесить на красном фоне…
Его зажигательная речь была прервана очередным зевком.
— Ну, лады, давайте и адвоката… Макс, ты чего зеваешь-то? Если в засаде не был?
— Я дочку до утра ждал. Юлька школу закончила.
— Поздравляю, — Шишкин хотел добавить: «С тебя бутылка», но что-то его удержало.
