— Не думаю, — прервал Корнилов, — что была прямая зависимость. Видите ли, этой работой занимается коллектив аналитического отдела в целом и, если вы полагаете, что уволенный за неслужебное использование транспорта шофер мог таким образом отомстить…
— А что, были такие шоферы?
— Вот уж не знаю.
— Чисто теоретический вопрос. Могла ли деятельность покойного войти в противоречие с интересами кого-либо в окружении Президента или в кабинете министров?.. Короче, мог он оказаться опасным для сильных мира сего? — Турецкий пер как танк.
— Нет. Разумеется, нет, — рассмеялся Корнилов без особого энтузиазма.
— Наверное, немало найдется людей, желающих работать в аппарате Президента. Простите, если я рассуждаю, как обыватель, но от должности Невзорова отдает явной синекурой.
Корнилов замялся, и по лицу аппаратчика невозможно было понять, то ли ему уже изрядно надоел не слишком деликатный следователь, то ли действительно тут есть что скрывать.
— Обычно в подобных ведомствах с приходом нового руководителя приходит и его команда…
— То есть Невзоров ваш человек?
— Нет, я пришел на этот пост недавно, и, поскольку Президент был доволен работой аналитического отдела, я не стал ничего менять.
— Тогда кто, собственно, рекомендовал Невзорова?
— Есть бумага, подписанная Президентом, и боюсь, больше мне нечего сказать.
— Выходит, лично Президент был заинтересован в Невзорове?
— Все может быть, — уклончиво ответил Корнилов.
— Могу я взглянуть на его рабочие записи?
— Дело в том, что это секретная информация. Необходимо оформить соответствующее разрешение, получить допуск.
— А на личное дело?
— Это в кадры, а вообще, поговорите с его коллегами, возможно, они больше расскажут вам о нем как о человеке. — И он с нажимом добавил: — На мой взгляд, мотивы его убийства лежат вне его служебной деятельности.
— А вам известны какие-либо факты о личной жизни Невзорова? — тут же ухватился Турецкий. — Ну, может быть, о нем ходили определенные слухи? Одним словом, на основании чего вы сделали свой вывод?
— Какие факты, какие слухи, господин Турецкий! — произнес Корнилов с видом оскорбленной чиновной невинности. — Не выводы, а мнение мое, — (очевидно, в администрации Президента эти понятия существенно различаются, подумал Турецкий), — основано на простом исключении. Служебная деятельность Олега Юрьевича не могла послужить причиной трагедии… — И после секундной паузы Корнилов уже с видимым облегчением добавил: — Чтобы упростить вам задачу, я попросил сотрудника службы безопасности… — Он нажал кнопку в столе, и через полминуты в кабинете появился серьезный плотный мужчина в бежевом костюме долларов за пятьсот. — Знакомьтесь, Белов. Он проводит вас в отдел кадров и к аналитикам. Если возникнут проблемы, обращайтесь прямо ко мне.
Сказать-то он это сказал, но во взгляде и интонациях открытым текстом читалось, что нехитрыми своими вопросами Турецкий его достал и что уж он постарается, чтобы эта беседа оказалась последней.
Личное дело Турецкому показали буквально издали на вытянутых руках, разумеется, с собой не дали и копию сделать тоже не позволили. Послужной список Невзорова был достаточно краток. Служил в армии, два высших образования: юрфак МГУ и заочно психологический, работал в ПЯ № 768 и с июля 96-го в администрации Президента. Что такое ПЯ № 768 Турецкий не знал, но спрашивать не пытался. Даже если знают, не скажут. Очевидно, какой-то закрытый НИИ или что-нибудь в этом роде.
Сотрудники аналитического отдела выглядели отнюдь не ботаниками в очках. Все трое усердно изображали бурную деятельность, переписывая что-то с экранов компьютеров на бумагу и обратно. Белов представил им Турецкого и остался стоять у двери. Что-то это сумрачное заведение здорово напоминало. Пожалуй, «Замок».
— Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью, — негромко пропел Турецкий, но никто не отреагировал.
У окна стоял чистый стол, очевидно, принадлежавший убитому. Ящики были демонстративно выдвинуты и зияли пустотой. На столе портрет Невзорова в траурной рамке и одинокая белая гвоздика.
Турецкий занял место убитого в удобном кресле и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Что за человек был Невзоров?
Ответа не последовало, коллеги отвлеклись от своих занятий, но высказаться никто не пожелал. Турецкий пригляделся к аналитикам и, выбрав наименее морально устойчивого, направил атаку на него. Парень лет двадцати трех усиленно прятал глаза и разглаживал и без того гладкую, полированную поверхность стола. Возможно, он слишком близко к сердцу воспринял смерть сослуживца, а возможно, просто боялся сболтнуть лишнее и предпочитал даже не смотреть на Турецкого.
— Когда вы в последний раз его видели? — осторожно начал «важняк», и парень под испытующими взглядами четырех пар глаз окончательно смутился и сник. Судорожно сглотнув, он хрипло произнес:
— Не помню, — но вдруг, как бы спохватившись, что плохая память странная черта для аналитика, поправился: — Наверное, в последний его день на работе… перед отпуском.
— Вы были близки с ним, встречались вне службы?
— Не-е-ет. — Парень усиленно замотал головой.
— А на работе?
— Нет, Невзоров всегда работал самостоятельно.
— От кого он получал задания?
— Очевидно, от Корнилова или от самого… Президента.
— То есть этого вы не знаете?
— У нас серьезная организация, а не футбольная команда, — гордо заявил аналитик и, довольный собой, оглядел коллег, ожидая одобрения. — Мы, конечно, играем в пас, но у каждого свое конкретное направление, и сводить наши отчеты — прерогатива начальства.
Парень немного расслабился, полагая, что его гневная отповедь остудит пыл Турецкого, но «важняк» только разошелся.
— Каким же, интересно, образом вы попали на эту замечательную работу?
— А какое это имеет значение?
— Это тоже секретная информация?
— Если вы думаете, что у меня влиятельные родственники или друзья родственников — ошибаетесь.
Его бы, конечно, вытащить в прокуратуру и прижать хорошенько, но уже поздно. Его теперь так настращают, что он слова не скажет.
— А у Невзорова?
— Не знаю.
— Кто определяет степень секретности ваших изысканий?
— Не знаю.
— И все же?
— Мы.
— Сами?
— Нет.
— Но вы?
— Да.
— А еще кто?
— Не знаю. — Парень был на грани нервного срыва.
— Были ли аналитические записки Невзорова только для внутреннего употребления или, может быть, попадали в какие-то иные структуры?
— В секретариат СНГ.
По мнению Турецкого, ничего крамольного не прозвучало, но по напряженным взглядам остальных аналитиков он понял, что услышал то, чего не должен был услышать. Вспотевший вдруг «предатель» бросился что-то писать, давая понять, что от него больше ничего не добиться. Белов вышел за дверь. Турецкий попрощался и, поблагодарив за содействие, тоже откланялся.
— Я навел справки, — сказал Белов, возвращая на место телефонную трубку. — Советники в секретариате СНГ, с которыми контактировал Невзоров, сегодня утром отбыли в Бишкек на закрытое совещание. Совещание продлится как минимум шесть дней.
Квартира Невзорова на Большой Грузинской улице напоминала склад и выглядела нежилой. Получив жилплощадь почти год назад, Невзоров перевез разобранную мебель и ящики с вещами, но все так и пылилось в углах. В спальне стоял диван и телевизор, а в холодильнике два пакета давно прокисшего молока. Значит, Невзоров здесь практически не жил, возможно, наведывался изредка. Турецкий бегло осмотрел комнаты и, не обнаружив ничего заслуживающего внимания, отправился к матери убитого.
Он заранее готовил себя к рекам слез и увещеваниям поймать как можно скорее извергов-убийц. Но Римма Константиновна Невзорова оказалась стойкой женщиной и держалась вполне сносно.
— Видите ли, я врач, и мне часто приходится видеть смерть. Не то чтобы я привыкла, просто уговариваю себя, что это рано или поздно происходит с каждым. С Олегом — слишком рано.
Она проводила Турецкого в комнату, скромную, но очень уютную. Портреты Турецкого сегодня просто преследовали. Правда, украшением этой комнаты служило не лицо Президента и даже не фотография Невзорова. Одна стена комнаты была увешана снимками совсем маленьких детей: ревущие, надутые, веселые, спящие, сосущие и жующие детские мордочки.
— Я работаю в Центре репродуктивной медицины… это мои питомцы, дети, которых могло не быть, — объяснила Невзорова. — Хотите кофе?
— Нет, спасибо, не беспокойтесь.
— Наоборот, это помогает отвлечься, я сварю. Это хороший кофе, Carte Noire.
Когда появился кофе, Турецкий достал бланк протокола допроса, собственно, только ради того, чтобы не смотреть в покрасневшие глаза матери убитого, которые не скрывали, что она не верит ему, Турецкому, не верит, что он способен найти убийц ее сына. Собственно говоря, даже не верит, что он вообще будет искать. Тем не менее он задал свой первый вопрос:
