— Брось, Станислав, мне стыдно, об авторитете я даже не думал, — признался Гуров.
— Потому как уверен в себе, чужое мнение для тебя... — Станислав вздохнул. — Ты сам себя оцениваешь и судишь.
— Ты прав, Станислав, — Гуров кивнул. — Хотя и слегка недопонимаешь, что я свой горб тащу, порой тяжело мне. И сомневаюсь я в себе, и мнение ваше ценю, и похвала приятна, а если хвалят, так раздражаюсь, останусь один — кляну себя за то раздражение. Я, друг мой, самый обычный, живой, тщеславный, сильный и слабый. — Он не очень весело рассмеялся. — Я рад, что ты сидишь напротив и прикрываешь меня.
— Даже во сне прикрываю. — Станислав перечитал написанное, сколол страницы, перебросил на стол Гурова. — Взгляни, поправь и отнеси девчонкам, пусть срочно напечатают. Мне сбегать нетрудно, но, если передаст Крячко, бумагу сделают завтра, передаст Гуров — документ изготовят через сорок минут.
— Не прибедняйся. — Гуров был благодарен другу, что он смял излишне откровенный разговор. — Ты у девушек в авторитете.
— Точно, потому и напишут завтра, а тебе бумага нужна к девятнадцати. Не забудь получить резолюцию Петра и отпиши свой разговор с Игорем Гойдой, мол, работаем под руководством прокуратуры.
— А это зачем, разговор и разговор? — удивился Гуров.
— Говорю, отпиши, значит, отпиши. Я пошел в сортир. — Станислав быстро вышел и в коридоре сказал: — Как дитя малое! Ей-богу!
* * *
К девятнадцати Нестеренко сообщил, что у них результатов пока нет, оперативники надеются на вечер, когда вернется народ с работы. Гуров, признаться, иного и не ожидал, отправился к Орлову утвердить план оперативных мероприятий.
— Бумага, — сказал Орлов, наложил резолюцию, не читая.
— Пошли к Бодрашову. — Гуров уложил документы в папку.
— Иди сам, меня не приглашали, — ответил Орлов. — Розыск ведешь ты, курирует нас генерал-полковник, у меня главк и масса дел.
— Как-то не по-людски. — Гуров не боялся начальства, но при Орлове чувствовал себя увереннее.
— Сказано, иди, — буркнул Орлов. — Чаще повторяй “да”, “есть” и “слушаюсь”.
— Слушаюсь. — Гуров щелкнул каблуками и вышел.
— Я тебя буду ждать, — сказал вслед Орлов, хотя сыщик генерала уже не слышал.
Дверь приемной была открыта, за столом сидел дежурный офицер, который, увидев Гурова, вскочил и почему-то весело сказал:
— Здравствуйте, Лев Иванович, вас уже ждут.
— Здравствуйте, капитан, — ответил Гуров. — Таким тоном приглашают к накрытому столу.
— Приятно видеть...
— Спасибо, — перебил Гуров и прошел в тяжелые двери.
Хозяин сидел без мундира, с приспущенным галстуком, махнул сыщику рукой, продолжая писать, сказал:
— Располагайтесь, знаю, вы сидеть не любите, чувствуйте себя свободно, можете курить. — Его красивое тяжелое лицо поблескивало от пота. — Все! — Он захлопнул папку, положил в сейф. — Минуточку, полковник, — и скрылся за портьерой.
Вскоре генерал вышел, сыщик понял, что он умылся: в кабинете пахнуло отличным одеколоном.
— Результатов, надо понимать, пока ждать не приходится. — Генерал взял у Гурова папку, прошелся по кабинету, листая на ходу. — Все планы составляются под копирку. Я в оперативных делах профан. — Генерал поднял голову, встретился с сыщиком взглядом, заметил в его глазах смешинку, скупо улыбнулся.
Они мгновенно обменялись информацией: “Я знаю, ты мне не веришь, и знаешь, что я это знаю, но таковы правила игры”.
— План не роман, конечно, пишем одно и то же, — ответил Гуров. — По любому делу необходимо выполнить сумму определенных действий, возможны варианты. Названия и действия одинаковые, исполнения разные. Оценка полученной информации — момент решающий.
— В этом моменте вы и сильны, — сказал генерал, бросил папку на стол. — Оставлю, могут поинтересоваться. Для постороннего написано солидно и красиво. Особенно умиляет упоминание агентуры. К кому и кого вы собираетесь подводить? Или станете вербовать в среде? Шучу.
— Разговор матерого опера, — ответил Гуров. — А вербовка в среде вполне возможна. Это как карта ляжет. Только я формально и официально вербую лишь пустышку для галочки. А с нужным человеком надо сблизиться, доверительно поговорить, телефончик свой оставить.
— Тут вы специалист. Ваши первые шаги? Естественно, свидетели падения?
— Естественно. Ищем, как обычно, свидетеля падения ребят с крыши, момент наиглавнейший.
— Если вы рассчитываете найти человека, который видел, что в момент падения третьего на крыше не было, и вам разрешат закрыть дело, списать на несчастный случай, — генерал вздохнул, — вы глубоко заблуждаетесь, уважаемый. Народ требует найти убийцу.
— Им бы Ежова или Берию в начальники, в момент бы разыскали, — сказал Гуров. — Вышинский бы захлебнулся от восторга.
— Вы убеждены в несчастном случае? — В голосе генерала слышалось недовольство.
— Я ни в чем не убежден, даже ничего не предполагаю, — ответил Гуров. — Таков мой принцип работы. Мы только начали собирать, точнее, разыскивать факты.
— И долго намереваетесь разыскивать? — Генерал сел в кресло.
— Зависит от везения и господа бога. Но меня нельзя запугать и бессмысленно шантажировать, господин генерал-полковник. — Гуров достал сигареты и закурил.
— Наглость у вас наследственная или благоприобретенная? — поинтересовался генерал.
Гуров увидел глаза замминистра и неожиданно понял, что его элементарно испытывают на прочность. Генерал хочет знать, как далеко пойдет розыскник, какой прессинг выдержит. Гуров почувствовал, что бывший борец, ныне большой начальник, не противник, а союзник.
— Полагаю, наглость у меня врожденная и десятилетиями вытренированная, — ответил Гуров.
— Хороший сплав, друга ради принципов похороните.
— Принципы — понятие отвлеченное, — ответил Гуров.
— Честь, жизнь — очень конкретны.
— Глупости, Алексей Алексеевич. — Гуров открыто улыбнулся. — Смотря чья честь и чья жизнь.
— Повторяю, народ желает узнать, кто конкретно убил невинных детей, — генерал слегка повысил голос.
— Народ желает получить зарплату и выпить стакан водки. А если господин Сергеев со товарищи желают скандала, они его получат. А преступник либо существует, либо нет. Если он существует, то мы его установим. И очень возможно, что господин Сергеев подбросит мне пару миллионов долларов, чтобы я имя преступника быстренько забыл.
Грозное лицо генерала просветлело, он обаятельно улыбнулся, посмотрел заинтересованно.
— Неужели вы сегодня, не располагая никакими фактами, можете предположить, кто убийца? — На лице генерала появился совершенно детский интерес.
— Я могу с некоторой долей вероятности назвать имя заказчика, — ответил Гуров. — Только договоримся раз и навсегда, Алексей Алексеевич, вам я докладываю только доказанные факты. Мои предположения являются моей личной собственностью, которой я никогда не делюсь ни с начальником, ни с другом, ни с любимой женой.
— У вас удивительно красивая жена, полковник.
— Ходят такие слухи, генерал, — ответил Гуров, решив, что если начальник опускает слово “господин”, то умышленно и не желая унизить, а, напротив, призывая к сближению.
— Какие слухи, сам видел, и неоднократно. Лев Иванович, между нами, красивая жена — это хорошо или не очень?
— Если красивая и любимая, так врагу не пожелаю. Конечно, можно привыкнуть. Ведь тигр красавец, а его чуть ли не за хвост дергают. Я с Марией всегда настороже, живу, случается, даже счастливо. — Гуров окинул генерал-полковника оценивающим взглядом. — Вы Сергеева видели? Он сына любил или на его смерти желает заработать дивиденды?
— Кабы я знал, — Бодрашов пожал широкими плечами. — Работайте, Лев Иванович, вы человек умный и удачливый.
— Извините, забыл, господин генерал-полковник, группе необходима машина. Есть свой транспорт, но одной машины не хватает.
Видимо, генерал нажал кнопку вызова, так как дверь распахнулась, вошел дежурный офицер.
— Василий Петрович, распорядись, чтобы с завтрашнего дня за группой Льва Ивановича закрепили машину. Переговори с начальником гаража, узнай, что требуется — письмо, телефонограмма, распоряжение черта? Но чтобы машина была. Понял?
— Будет сделано, господин генерал-полковник, — ответил дежурный и исчез.
* * *
Нестеренко и Котов стояли у подъезда многоквартирного дома, на противоположной стороне улицы вдоль тротуара тянулся невысокий, в рост человека, зеленый металлический забор, далее газон, небольшая стоянка для машин. И, наконец, дом, сложенный из светлого кирпича, большие сверкающие окна, лоджии не иссечены веревками, на которых полагается сохнуть белью. Лифчиков и трусиков нет, хорошо, но ведь и ни одного цветка не видно. За зеркальными окнами кое-где светлые занавесочки, в некоторых — массивные шторы. Красивый дом, солидный и молчаливый, будто неживой. Но на воротах парень с кобурой на боку и ленивыми глазами. Он давно заметил оперативников, наблюдает, хотя и догадывается, глаз-то наметанный.
