– На похоронах один его товарищ мне рассказывал, что Женя незадолго до смерти говорил ему: «Я пережил такое мужское унижение, которое никогда не забуду». – Алла Владимировна не замечала слез, ручьями текущих по ее щекам. – Я даже представить себе не могла, что мой сын так страдает, он ведь ничем со мной не делился. Просто констатировал факты: Соня теперь с нашим тренером, Соня собирается рожать… Спокойно так говорил, без эмоций. Я и подумать не могла, что все так серьезно. А Женя достал где-то таблетки, много… Меня даже в Москве в это время не было, я была в экспедиции, на Валааме, на съемках. Его муж нашел, когда вернулся с работы. Конечно, меня вызвали, я сразу же примчалась, уже утром следующего дня была дома, подняла на ноги самых лучших врачей, но они ничего не смогли сделать. Вернее, они сделали все, что могли. Но Женечка все равно умер. Доктор сказал, что, если бы не то осложнение на сердце, его бы вытащили.
Каменская переждала пару минут, давая Алле Владимировне возможность успокоиться.
– Вы говорили, что на похоронах Жени были его друзья, – осторожно начала она подбираться к самому главному. – Вы с кем-нибудь из них были раньше знакомы?
– Ну конечно, – кивнула Томашкевич. – Иногда кто-то из товарищей по спорту приходил к Женечке, партнерша его, Соня, приходила тоже. Но я с ними редко сталкивалась, ведь свободного времени у ребят было совсем мало, и оно обычно не совпадало со временем, когда я дома. На похоронах было много народу, но я мало на что обращала внимание тогда и мало что помню. Вот только слова Жениного товарища запомнила, очень больно они меня ударили.
– А после смерти сына кто-то из его друзей поддерживал с вами отношения?
Томашкевич отрицательно покачала головой и горько расплакалась.
«Все, – сказала себе Настя, – пора прекращать эту пытку воспоминаниями, надо совесть иметь».
Она встала с неудобного низкого пуфика без спинки и почувствовала, как мучительно заныла спина. Уперев кисти рук в поясницу, она сделала несколько шагов по комнате, повернувшись спиной к плачущей актрисе, и только теперь обратила внимание на большое количество висящих на стенах однотипных картин, без сюжета, похожих на орнамент и выполненных в какой-то неизвестной ей технике.
– Какие интересные работы, – вежливо сказала Настя, чтобы сменить тяжелую для Аллы Владимировны тему разговора на что-нибудь более нейтральное. – Никогда ничего подобного не видела. Эти орнаменты что-то означают? В них есть какой-то смысл?
Томашкевич перестала плакать.
– Они мне нравятся, – ответила она, вставая с кресла. – Я специально покупаю работы этого художника, они вносят успокоение в мою душу. Даже не могу объяснить почему.
Актриса казалась вполне успокоившейся, глаза были сухими, и только пальцы, судорожно мявшие мокрый платочек, выдавали недавние горькие слезы. Надо уходить, подумала Настя. Но все-таки нужно еще раз спросить. Потому что внятного и точного ответа на самый главный свой вопрос она так и не получила. Не знает ли Алла Владимировна, может быть, кто-то из друзей ее сына до сих пор горюет о Жене и хотел бы отомстить тренеру, который «посадил» ему сердце?
Томашкевич пожала плечами. Похоже, вопрос ее не испугал, во всяком случае, никаких новых признаков волнения Настя в ее лице не заметила.
– Я вам уже говорила, что ни с какими друзьями сына не общаюсь. Да и в те времена, когда Женя тренировался, почти не знала их. Горько это признавать, но я вообще мало вникала в Женечкину жизнь, потому что как раз в то время меня вдруг после многих лет застоя начали активно приглашать сниматься, у меня был очень плотный график, много поездок, ведь тогда денег ни у кого не было, и снимали, где подешевле – в провинции, в сельской местности, в бывших союзных республиках. Я постоянно была в экспедициях. Так что – увы – ничем вам помочь не могу.
– Алла Владимировна, – Настя уже взялась за ручку двери, собираясь уходить, но все-таки решила задать еще один, самый последний вопрос, – вы считаете тренера Болтенкова виновным в смерти вашего сына?
Актриса смотрела на нее задумчиво и спокойно.
– Да, – твердо ответила она, – считаю. Он, безусловно, виновен.
«Да уж, – озадаченно думала Настя Каменская, идя по извилистому переулку в сторону Мясницкой, где оставила машину, – вот как раз про такие результаты и говорят: ни два – ни полтора».
* * *
До дома оставалось еще минут пятнадцать езды по относительно свободным вечерним улицам, и когда позвонила Эля, Антон легкомысленно сказал:
– Конечно, вы можете уходить, я буду через пятнадцать минут. За пятнадцать минут с ребятами ничего не случится.
– Я могла бы дождаться вас, – неуверенно проговорила няня, – но нам надо успеть в аэропорт встретить рейс, мама Александра возвращается…
Антону совершенно неинтересно было выслушивать, откуда там возвращается мама Александра Андреевича Трущева и почему заботливому сыну непременно нужно встречать ее вместе с будущей новой женой.
– Поезжайте, Эля, – раздраженно перебил он ее. – Все будет в порядке, я скоро подъеду.
Когда Сташис парковался возле своего дома, машины Трущева уже не было. Значит, уехали. Вот и ладно. Встречаться с женихом своей няни у Антона не было ни малейшего желания, хотя они и были знакомы, и отношения у мужчин сложились вполне доброжелательные. Антон привычно поднял голову и бросил взгляд на окна своей квартиры: на кухне свет погашен, в его комнате тоже, и окно детской темное. Горели только окна гостиной.
«Небось мультики смотрят или в компьютерные игрушки играют», – с нежностью подумал он.
В подъезде, обычно хорошо освещенном, почему-то было темно. Опять какой-то обормот выкрутил лампочку. А может, перегорела, просто заменить не успели.
Ощущение чего-то твердого, упиравшегося в спину и диаметром весьма напоминавшего ствол пистолета, пришло одновременно с тихим сдавленным шепотом:
– Не суйся в это дело, не копай. Оставь все, как есть. Иначе пожалеешь.
Ах, как хорошо сценаристам, придумывающим истории для художественных фильмов! И писателям в общем-то тоже неплохо. Разворот, удар, быстрое приседание, проведение приема… Красота! Зритель доволен, читатель счастлив. Только почему-то никто не придумывает истории об отце-одиночке, которого дома ждут двое маленьких детей и который обязательно, ну просто обязательно должен как можно быстрее вернуться, пока малышня, во-первых, не начала бояться и, во-вторых, ничего не натворила. Можно, конечно, проявить геройство и ввязаться в драку. И даже вполне возможно, что в этой драке майор полиции Сташис одержит верх. Возможно, но не гарантировано. Потому что непонятно, кто стоит у него за спиной, какого он роста и веса, какова его подготовка и какое у него имеется оружие. Отец, у которого двое маленьких детей, не имеет права идти на такой бессмысленный риск. Если с ним что-то случится, дети окажутся на попечении государства, ибо никаких близких родственников у Сташиса давно уже нет.
– Тебя кто прислал? – негромко спросил он, стараясь говорить спокойно, чтобы не нервировать стоящего за спиной мужчину.
– Не твое дело. Твое дело – сидеть тихо и не соваться, куда не надо. Все понял, многодетный папаша?
– Конечно, – усмехнулся Антон, – не тупой же. Может, уберешь волыну, нормально поговорим?
– Не о чем мне с тобой говорить. Будешь вести себя правильно – будешь в порядке. Договорились?
– Договорились. Да мне не больно-то и надо, своя шкура дороже. Иди, не бойся, оборачиваться не стану.
За невидимым незнакомцем закрылась дверь, а Антон еще некоторое время постоял в неосвещенном подъезде, пытаясь проанализировать впечатления. В каком направлении шел звук голоса? Сколько шагов сделал незнакомец, прежде чем закрылась дверь? С какой частотой он дышал? На какой высоте держал пистолет? По всему выходило, что роста он пониже среднего, во всяком случае, намного ниже рослого Антона. Примерно, 165–167 сантиметров. И количество шагов, по которому легко рассчитывается длина ног, соответствует.
Он посмотрел на часы. Дети ждут. Им пообещали, что папа вернется через пятнадцать минут, а прошло уже двадцать с лишним.
Но он все равно достал телефон и позвонил Эле.
– Когда вы выходили, свет в подъезде был? – спросил он.
– Нет, лампочка, наверное, перегорела, – спокойно ответила няня. – Когда я привела Васю с тренировки, все было в порядке.
– Дайте, пожалуйста, телефон Александру Андреевичу, – попросил Антон.
Эля умела не задавать ненужных вопросов, и уже через мгновение в трубке раздался низкий твердый голос Трущева:
– Слушаю вас, Антон.
– Пока вы ждали Элю – не заметили, в подъезд не входил невысокий мужчина, рост примерно сто шестьдесят пять, возможно, оглядывался или вел себя нервозно?
Трущев задумался буквально на пару секунд.
– Был такой. Видел я его.
– Описать можете?
