5
Семнадцатилетний Володя Трофимов выволок из электрички велосипед, стащил его с платформы по деревянным ступенькам и весело начал крутить педали. Он любил ездить на дачу к деду, где был огромный участок с теннисным кортом, бассейн и где ему предоставлялась полная свобода. Дед был крупным воротилой, Володя это прекрасно знал, недаром же и в городской квартире, и на даче всегда маячили два-три телохранителя, а оба автомобиля имели бронированные стекла и мощные движки. Когда-то, когда мальчик учился в восьмом классе, один из подручных деда услышал, как кто-то из одноклассников, обращаясь к Володе, назвал его Трофимом, что было вполне нормальным, так как школьные прозвища чаще всего переделывались из фамилий. Отозвав Володю в сторонку, он сказал:
– Скажи своим дружкам, чтобы придумали тебе другую кликуху.
– Почему? – удивился Володя.
– Потому что Трофим – это имя. С большой буквы. Его заслужить надо. Твой дед его носит. Понял?
Володя тогда сделал вид, что понял, но с тех пор стал внимательнее присматриваться к деду и его окружению. Отца своего мальчик помнил плохо, его убили, когда Володе было шесть лет. Когда через несколько лет мать собралась снова выходить замуж, дед сказал невестке:
– Хочешь уйти из моей семьи – скатертью дорога, но внука оставишь со мной. Тебе одной его не вырастить, а чтобы сын моего Николая рос рядом с чужим мужиком, с отчимом, я не допущу. Решай.
Мать помучилась некоторое время, но замуж все-таки вышла, и с тех пор мальчиком безраздельно владел дед, великий и могущественный Илья Николаевич Трофимов, которого все называли просто Трофимом.
От станции до дедовой дачи было почти десять километров, и Володя с удовольствием думал о предстоящей быстрой езде сначала по широкой дороге, а потом по узенькой тропинке, с обеих сторон обрамленной деревьями. Снег давно сошел, и, хотя земля все еще была мокрой, на велосипеде вполне можно было проехать. На даче он поплавает в бассейне, позанимается на тренажерах, потом его накормят вкусным сытным обедом, а когда стемнеет, он зайдет за Наташей и они отправятся гулять до тех пор, пока ее родители не уснут. А там… Он сладко зажмурился от предвкушения.
Володя занимался тяжелой атлетикой и в свои семнадцать лет имел столь мощный торс, что со спины его можно было принять за двадцатипятилетнего мужчину. Осознание власти и могущества своего деда давно стерло детскую наивность и неуверенность с его лица, и отказа у девушек и женщин он не знал. Наташа, приезжавшая на дачу с родителями каждую субботу, была на пять лет старше его, но кого это волнует! Ни Трофиму, ни ее старомодным родителям и в голову не приходит, что между десятиклассником Володей и заканчивающей институт студенткой может быть что-то, кроме трогательной детской дружбы. Трогательная дружба, разумеется, когда-то была, дети вместе плавали в бассейне и играли в теннис, ездили наперегонки на велосипедах и смотрели до полуночи фильмы ужасов по видику. Но однажды на смену «ужастикам» и «страшилкам» пришла крутая черная порнуха. Двадцатилетняя Наташа завелась с пол-оборота, и Володя, у которого аж в глазах потемнело от желания, с одного взгляда понял, что она готова сейчас отдаться первому встречному и ей совершенно наплевать, сколько ему будет лет, пятнадцать или семьдесят пять. У него уже был довольно солидный опыт сексуального общения и с одноклассницами, и с девушками-спортсменками, вместе с которыми они выезжали на лагерные сборы, так что страха перед близостью со взрослой Наташей Володя не испытывал. Все прошло очень хорошо, и вот уже два года он регулярно ездил на дачу, стараясь не пропускать ни одной субботы.
Широкая дорога кончилась и перешла в тропу шириной метра в полтора, окаймленную деревьями. Володя Трофимов подумал, что уже через месяц голые ветки покроются нежной листвой, а через два зелень станет сочной и такой густой, что вовсе не обязательно будет дожидаться, пока Наташины родители уснут, и можно будет заниматься любовью среди бела дня, найдя местечко поукромнее…
Если бы нашелся ангел, готовый отвечать на глупые вопросы следователей, он бы рассказал, что Володя Трофимов умер с мыслью о любви.
На этот раз понедельника ждать не пришлось. Трофим, обеспокоенный тем, что внук что-то слишком долго добирается до дачи, послал одного из охранников навстречу мальчику, велев прихватить кое-какие инструменты на случай, если окажется, что сломался велосипед. Уже через час охранник вернулся, принеся страшное известие. А через четыре часа Трофим, попрощавшись с работниками милиции, вошел в дом, заперся в кабинете и позвонил Виталию Николаевичу Кабанову.
– Я знаю, что у тебя на днях был человек, – начал он, стараясь говорить спокойно и ничем не выдать обрушившееся на него горе.
– Был, – подтвердил Кабанов.
– Он изложил тебе свою просьбу?
– Да.
– Ты взялся ее выполнить?
– Да.
– Хорошо. Теперь слушай меня, Паровоз. Слушай внимательно, потому что второй раз я повторять не буду. Этот снайпер сегодня убил моего внука. Милиция его найти не может, а ты, Паровоз, его знаешь. Сроку тебе – три дня. Пусть выполнит задание и исчезнет с лица земли. Если через три дня эта мразь еще будет жива, менты узнают, что снайпер твой человек, и тогда тебе конец. Ты понял меня, Паровоз?
– Я тебя понял, Трофим.
– Вот и ладно. Три дня. Не забудь.
Трофим положил трубку на рычаг, но вдруг осознал, что не может разжать обхватившие ее пальцы. Все тело его словно свело судорогой, он скрипнул зубами, стараясь удержать рвущийся из горла хриплый стон, и рухнул лицом на полированную поверхность большого письменного стола.
Снайпер застрелил внука самого Трофима! Такого никто не ожидал. Этого нельзя было предвидеть. И все-таки злость и страх были столь велики, что Виталий Николаевич, сознавая собственную неправоту и несправедливость, обрушился с упреками на своего помощника Геннадия Шлыка.
– Я же говорил тебе, что пора прекращать! Я говорил! Говорил! Надо было остановить это сразу, после первого же трупа, это ты все время твердил, что нужно подождать! Вот, пожалуйста, дождались. Ты хоть понимаешь, чем это нам грозит?
Шлык подавленно молчал. Сказать ему было нечего.
– Откуда Трофим узнал, что у меня есть связь с этим стрелком? От тебя? Говори, сукин ты сын, ублюдок недоделанный, это ты Трофиму стучишь? Чем он тебя взял? Деньгами?
– Побойтесь бога, Виталий Николаевич, вы же никогда в моей преданности не сомневались. От добра добра не ищут, сами знаете.
– Мало ли чего я знаю! – бушевал Кабанов. – Я и другое знаю: я много в своей жизни дел наворочал, но всегда сухим выходил, потому что с мокрыми не вязался. На мне ни одной смерти нет, ни одного трупа. И вот Трофим узнает, что у меня есть контакт со снайпером, присылает ко мне человека – и все, я в одну секунду сделался соучастником. Так мало того, теперь еще Трофим требует, чтобы я убрал этого снайпера. Ты понимаешь, что будет дальше? Дальше либо мне тюрьма в подарок от ментов, либо пожизненная кабала у Трофима, который знает, что на мне висит труп, а эта кабала еще почище государственной тюрьмы будет. А если задание снайперу не передавать и потом его не трогать, то через три дня Трофим меня достанет. И никуда я от него не денусь. Моей власти не хватит на то, чтобы за три дня свернуть все дела, купить билет, получить визу и свалить отсюда к чертовой матери. Да и бессмысленно это, в любой цивилизованной стране Трофим меня найдет, у него свои люди по всему свету разбросаны.
Он умолк, потирая ладонями лицо и то и дело отирая выступающий на шее пот. Геннадий по-прежнему молчал, думая о том, что доказать его связь с Трофимом невозможно. Сам он никогда не признается, а Трофим его не сдаст. Конечно, Паровоз будет его подозревать, ну и черт с ним, никуда не денется, выгнать – Трофима побоится, убить – рука не поднимется. Так и останется все по-прежнему.
– Завтра утром устрой мне встречу с вольным стрелком, – сказал Кабанов, немного успокоившись. – Времени у нас воскресенье, понедельник и вторник. Значит, до утра среды. К среде все должно быть кончено. Снайпера мы, конечно, уберем, это несложно, а вот как сделать, чтобы он успел задание выполнить за это время, – другой вопрос.
– Не думайте вы об этом, Виталий Николаевич, для вас важнее Трофима никого нет. Не успеет снайпер убрать парочку в квартире – да и черт с ним. Ликвидируем его, наказ Трофима выполним, а там пусть как хотят.
– Тоже верно, – согласился Кабанов. – Парочка в квартире – не моя печаль, не я за них гонорар получать должен. Налей-ка мне рюмку, Геннадий.
Кира вернулась засветло, Платонов даже еще не успел начать беспокоиться за нее. Увидев оклеенную новыми обоями кухню, она восторженно всплеснула руками:
