мне отомстить – да не просто, а через убийство.
«Логика здесь на нуле», – сказал мне Хэнсон в тот первый вечер в больнице.
Как сказал Вабишевски, никто из нас не верил, что Чампайн – харизматик, способный подчинять других своей воле. Ни за что на свете. И тем не менее Бархатный Чокер однозначно был в каком-то смысле связующим звеном.
Вечером после смены заехала Киппи. Мы жевали холодную пиццу, опять разбирая дело, в то время как я в бессчетный раз прокручивал статьи о Ники Чампайне. В онлайн-версии «Чикаго трибьюн» публиковались снимки четырех жертв Чампайна; все молодые – старшеклассники, первокурсники, – и, безусловно, привлекательные.
– Лет на пять моложе, и ты бы ему подошла, – машинально брякнул я и тут же спохватился.
– А и в самом деле, – согласилась Киппи, вместо того чтобы пульнуть в меня куском корки. Сев рядом на кухонный стул, она подвинула к себе мой ноутбук и прокрутила статью, подолгу разглядывая каждую фотографию. Тогда у нас и начал проклевываться план.
До этого мы с Киппи перемолвились, что надо бы соблюдать с детективами осмотрительность: пусть Хэнсон и Марр в ходе разговора думают, что блестящая идея пришла в голову им, но, как говорится, ни один боевой план не выдерживает первого контакта с врагом. Поняв, что хитрость ни к чему не приведет, Киппи включила передачу сразу на форсаж и двинула ею Хэнсона по голове.
Однако надо отдать детективу должное за то, как быстро он усвоил информацию… и адаптировался. Возможно, присутствие в комнате молодой женщины, поддразнивание Чампайна красотой представительницы прекрасного пола, примерно соответствующей его идеалу через прическу, макияж и молодежный прикид, заставит его открыться – выражаясь словами Марра, «разговорит мешок с дерьмом».
Мне, в свою очередь, не надо было менять наружность или даже причесываться. От меня, как неоднократно повторил детектив Хэнсон, требовалось лишь сидеть в углу и молчать в тряпочку. Дорогу в Крест-Хилл я провел на заднем сиденье хэнсоновской «Импалы» без опознавательных знаков; Марру предстояло пересидеть здесь второй раунд с Бархатным Чокером. Против никчемного многолюдства в допросной Марр был категорически против: не хватало, чтобы Чампайн через это напрягся и замкнулся в себе. И теперь, катясь на юг к Стейтвиллской тюряге, я слушал, как старшие на коповском жаргоне снова «перетирают» свою стратегию.
Быть может, где-нибудь по дороге мне от них перепадет десертик или мороженка.
В интернете я прочел, что Стейтвилл занимает площадь около 900 гектаров и вмещает 3800 человек, из которых 1200 грешных душ на самом что ни на есть строгом режиме. Помимо «строгача» здесь есть также общий режим, следственный изолятор, спецблок и так называемые «временщики» (что значит этот термин, я убей не пойму). Но все эти факты и цифры ничего не значили, пока, по мере нашего приближения, на горизонте не начала расти десятиметровая стена с вкраплениями сторожевых башен.
Внезапно все это обрело черты реальности.
– Если б меня сюда когда-нибудь определили, – подал я голос в напоминание, что здесь на заднем сиденье кто-то есть, – я бы через месяц стал хозяином этого места.
Когда я нервничаю, шутки у меня выходят неважнецкие, но все равно я почувствовал себя слегка уязвленным тем, как усмехнулись эти двое.
– Может, если б с тобой была Вира, – отсмеявшись, сказала Киппи.
Вообще визиты в «строгую» зону заканчивались в два тридцать, но в Стейтвилл мы прибыли по официальной следственной процедуре. Тем не менее для прохода на территорию нам понадобились пятнадцать минут, четыре пары суровых глаз и один металлоискатель, а в моем случае еще и два ай-ди. Внутри нас провели по пустому коридору в сторону, противоположную крылу семейных посещений. Здесь наш проводник – отстраненного вида тюремный службист с бейджиком на имя Кента Холла, – открыл дверь и ввел нас в глухую, без окон допросную, отведенную для сегодняшней встречи.
Киппи и детектив Хэнсон устроились за столом. Ну а у дальней стены стоял, само собой, голый деревянный стул для вашего покорного. Хэнсон указал мне на него, можно сказать, подчеркнуто: мол, знай свое место.
Через несколько минут дверь открылась, и тюремный офицер Холл ввел еще одного посетителя – адвоката Ники Чампайна. После ареста Чампайн получил назначенного судом общественного защитника, который пробыл таковым минут пятнадцать, а затем в процесс ввинтился Дж. Сидни Райс, хорошо известный в юридических кругах Чикаго; он и взял на себя дальнейшую защиту Бархатного Чокера. Райс сел напротив детектива Хэнсона, который, в свою очередь, представил офицера Киппи Гимм, а затем, подумав, посмотрел в мою сторону и сказал, что я их присяжный заседатель, а имя-фамилию переиначил на односложное «Рид».
Подозреваю, что он сделал это нарочно. Со своего островка у дальней стены я наблюдал за их спаррингом. Не думаю, что между детективом Хэнсоном и защитником Райсом царила любовь. Сидни Райс был бессменным реквизитом местного телевидения, все время обжалующим мотивы и действия Чикагского управления полиции. Наоборот, он их постоянно шерстил. Помнится, даже кричал в СМИ о том, что обыск «Понтиака» Чампайна был незаконным и что это плевок на Четвертую поправку [44]. Хотя, возможно, все это было игрой. Хэнсон мне сказал, что «Ники Чампайн пойдет ко дну независимо от того, каких кур Сидни вытянет из воздуха или из своей жадной до сенсаций задницы». Любой судья, который выпустит Бархатного Чокера на свободу из-за какой-нибудь идиотской бюрократической зацепки, вскоре окажется без друзей, без работы и, возможно, в дегте и перьях.
Меня подмывало спросить, что означает у Дж. Сидни начальная буква J, но это было бы вопиющим нарушением данной мне директивы «молчать в тряпочку». Наверное, какой-нибудь инициал, причем заурядный, вроде «Джона» или «Джима». Детектив Хэнсон говорил, что Райс носит все эти тысячедолларовые «тройки», но я вежливо умолчал, что не знаю, чем отличается темный костюм, который сейчас на Райсе, от тех, которые видишь на складских распродажах с ярлыком «2+1». И если он поднимает такие деньги на судебной защите своих подопечных, то почему на нем паричок из тех, которые Говард Коссел [45] отмел еще в 70-х? Райсу на вид было слегка за шестьдесят, но это гнездо у него на голове было черным, как ворон Эдгара По, и выглядело так, будто линия волос у него начинается в сантиметре над бровями.
– Второй раз за неделю, детектив, – ехидно напомнил Райс после знакомств. – Мой «Мерседес» из-за вас вынужден работать на износ.
– Разве у вас нет множества других клиентов, которых вы здесь можете попутно навещать? – парировал Хэнсон.
– Если они прописались в Стейтвилле, то вряд ли
