будут мне рады.
Оба рассмеялись, а я призадумался о двуличности нашей правовой системы. Сидни Райс представлял интересы Ники Чампайна на безвозмездной основе, но это было не настолько альтруистично, как казалось. Аттикусом Финчем Райс не был, хотя и пытался разыгрывать из себя Грегори Пека [46]. Разумеется, Дж. Сидни будет колотить по столу и вопить о незаконных обысках и арестах; при этом Чампайн все равно получит около дюжины пожизненных сроков, а Райс отожмет свой интерес в СМИ, получив на раскрученном деле кучу дармовой рекламы. Это укрепляло его статус медиаперсоны, и, как сказал Хэнсон по дороге в Стейтвилл, этот кликуша, по всей видимости, уйдет из дела как минимум с издательским договором. Ну а нынешнее ответвление от дела Бархатного Чокера – без малого тройное убийство в Гомсруд-парке – станет лишь бонусом к карьере Райса-беллетриста.
Пять минут спустя другой исправительный офицер, на этот раз с габаритами вождя неандертальцев, ввел Ники Чампайна в голубом комбезе и тапочках и усадил его на стул рядом с адвокатом. Наручники Чампайна охранник проворно примкнул к металлическому кольцу на столе, не особо отличающемуся от того, на котором Чампайн держал у себя в логове прикованных девушек. Сейчас, чтобы вырваться из своих оков и что-нибудь учинить, ему потребовалось бы быть Гудини [47].
Возможно, в Стейтвилле такие меры вменял тюремный устав или же детектив Хэнсон специально не хотел подвергать Гимм риску со стороны маньяка.
При обоих раскладах однозначно ставлю на Киппи.
Первым делом в глаза бросалась нашлепка телесного цвета, плотно закрывающая впадину на месте правого глаза Чампайна. Второе я заметил спустя минуту: ему не мешало помыть голову и проверить ее на вшивость. У него была или от природы жирная кожа, или же он в своем новом обиталище еще не успел привыкнуть к общим душевым.
Чампайн был грязен и небрит. Ростом выше, чем я помнил его по прошлой встрече; под метр девяносто. Что неудивительно: ведь я видел его скрюченным на тротуаре, в луже натекшей крови, когда оттаскивал от него Виру. По комплекции он был скорее рыхлым, чем пухлым. На фоне четырех похищенных и замученных им девушек Чампайн, конечно же, смотрелся массивней.
Устроившись на стуле, Ники Чампайн принялся подергиваться и вертеть головой – безостановочно, туда-сюда, оглядывая допросную. Уцелевший глаз Чампайна юрко перемещался со стола на Киппи, на тыльную сторону его ладоней, снова на Киппи, на пол, снова на Киппи, на стену, затем на грудь Киппи, на выходящего и закрывающего за собой дверь охранника, снова на Киппи, быстро и вскользь на меня, на детектива Хэнсона, снова на Киппи, мельком на адвоката и снова на Киппи.
Подобно стрелке компаса, ищущей север, все его дороги сходились обратно к Киппи.
Это его рысканье вызывало нервозность. Подобные стреляния глазками, возможно, красили бы какого-нибудь шалуна-подростка – но не серийного убийцу, все свободное время отдающего своему маньяческому хобби.
– Джентльмены, а также офицер Гимм! – нарушил молчание Райс. – Позвольте еще раз озвучить наш главный постулат: данная дискуссия никак не касается дела, возбужденного против моего клиента штатом. Очевидным является тот факт, что на момент, когда в парке Гомсруд произошли известные нам трагические события, мой подзащитный уже пребывал в стенах этого заведения – Райс перевел взгляд с Чампайна на детектива Хэнсона, сидящего по другую сторону стола. – Откровенно говоря, я не уверен, что Ники может сказать нечто больше по сравнению с тем, что он уже говорил здесь ранее. И тем не менее давайте начнем…
– Буду вот теперь носить эту хрень, – сказал Ники Чампайн после взгляда, брошенного на Хэнсона, затем на Киппи, а затем на стену.
Голос у Бархатного Чокера был тихий и вязкий. Такой почти невозможно расслышать при любой командной игре, а постоянное верчение черепом заставляло задуматься, способен ли такой тип следить за любой активностью на поле или корте. Я слегка подался на стуле, концентрируя внимание, и мой отдаленный остров таким образом стал чуть ближе к материку.
– А не было мыслей о стеклянном глазе? – спросил Хэнсон, ободренный уже тем, что этот тип разговаривает (значит, разговор все же может состояться; надо его поддерживать). – Как, ты говорил, называется та штука?
– Глазной протез. Только его носить неудобно и не очень гигиенично, – ответил Чампайн, переводя взгляд со своих рук на настенные часы и снова на Киппи. – А на каждом новом пластыре, если охота, можно малевать картинки – конечно, перед тем, как присобачить на глаз.
– А повязку у тебя нет желания завести? – поинтересовался детектив.
– Да ну. Че я, пират, что ли. – Плечи Чампайна задрожали, и я понял, что он про себя хихикает. Его взгляд перекочевал с пола на портфель адвоката, а с него опять же на Киппи, где и задержался. – А ты очень даже ничего.
Хотя ощущение от похвалы маньяка исходило жутковатое, оспаривать его было сложно.
Не думаю, что Киппи нуждалась даже и в пяти граммах косметики, но у нее было также каре до плеч, прозрачный розовый блеск на губах, а из одежды – белая рубашка на пуговках и серая полосатая юбочка, прикупленная на распродаже в «Уотер-Тауэр-Плейс».
В совокупности это скрадывало несколько лет. Киппи смотрелась лет на двадцать с небольшим.
И, похоже, имидж, который она проецировала, довольно точно укладывался в профиль Чампайна.
– Спасибо, – сказала Киппи с чопорным видом. Перед собой она поправила желтый блокнот, что-то черкнула в нем и пытливо подняла глаза. – Как уже упоминал в прошлом разговоре детектив Хэнсон, некоторые факторы в Гомсруд-парке указывают на существование убийцы-подражателя.
Единственный глаз Чампайна скакнул с подбородка адвоката на мои ноги, на ручку в руке детектива Хэнсона, повторно на грудь Киппи, а затем на закрытую дверь.
– Я перечислю факторы, которые детектив Хэнсон уже озвучил во время прошлого визита во вторник. Удушение бельевым шнуром; колье-чокер непосредственно на следах от удушения; удар охотничьим ножом, а также кадровое содействие, установившее почерк Бархатного Чокера.
Все это Киппи произнесла таким тоном, будто злодеяния совершал как бы и не он, а его жестокость была чем-то метафорическим, не имеющим отношения к плоти и крови. В ее тоне не было осуждения. Словно Киппи была здесь не для того, чтобы клеймить и обличать сидящую перед ней нелюдь.
Ее задача была обольщать.
Киппи пододвинула к Чампайну лист бумаги.
– Здесь три столбца, – указала она. – В первом – имена менеджеров и сотрудников, с которыми вы работали в пиццерии. Во втором указаны ваш директор и помощники водителей автопарка. В третьей колонке
