Ознакомительная версия.
На столе хозяина кабинета затренькал его мобильный телефон.
— Номер не определен, — прочитал Александр, беря в руки аппарат. — Алло!
— Здравствуйте, Александр Борисович.
— Добрый день.
— Райцер вас беспокоит. Из Ленинграда. Ой, простите, из Санкт-Петербурга.
— А! Геральд Викторович, здравствуйте! — обрадовался Турецкий. Он состроил смешную рожицу, жестом указывая Малькову и Гале Романовой на телефон в попытке объяснить, кто именно скрывается внутри этой маленькой черненькой коробочки. Впрочем, это было излишне, поскольку редкое имя Геральда Райцера трудно было перепутать с каким-либо другим, и присутствующие в кабинете сразу же поняли, кто именно звонит их шефу.
— Как долетели, Александр Борисович?
— Все в порядке, спасибо. Вы вспомнили что-то интересное?
— Да, вспомнил. Поэтому я вам и телефонирую. Дело в том, что с полчаса назад мне позвонил Слава Ростропович. Ну это к делу никакого касательства не имеет. Он с супругой послезавтра приезжает в Лондон, ну, короче, неважно. Но у меня сработал некий ассоциативный ряд, и я вдруг вспомнил, как фамилия офицера-эмигранта, который привез в Лондон мою скрипку. И фамилию вспомнил, и даже имя-отчество.
— И как же его звали? — спросил Турецкий, предчувствуя недоброе и заранее внутренне холодея.
— Никакой он не Грушин, и не Грушинский, и даже не Грушницкий. Это все Лермонтов виноват, сбил меня с толку. Звали его Вишневский. Леонтий Владимирович Вишневский. Штабс-капитан.
— Так-так, — почти простонал Александр Борисович.
— В общем, фрукты-ягоды, да только не груша, а вишня. Я еще помнил, что имя какое-то изысканное: не Леонид, а именно что Леонтий.
Турецкий записал на бумажке имя, отчество и фамилию, которые назвал ему Райцер.
— Геральд Викторович! Огромное вам спасибо. Вы даже не представляете, как вы нам всем помогли.
— Не за что. Ну ладно, мне надо бежать.
— Спасибо вам. И удачи вечером.
— Пока, — коротко ответил Райцер. В дверь снова постучали, и в кабинет вошел Вячеслав Грязнов.
— Не помешал?
— Садись, Слава, — тусклым голосом проговорил Турецкий. — Нет, ты как раз очень вовремя. — Теперь он встряхнулся и заговорил деловым тоном: — Только что звонил из Питера Райцер с чрезвычайными новостями. А до этого Галя разузнала нечто очень важное. Садись. Хочешь кофе?
И в нескольких словах он пересказал генералу Грязнову последние новости.
— Да, — присвистнул Вячеслав Иванович. — Вот это уже действительно становится интересно. А не пора ли пощупать этого самого господина за… как бы это сказать…
— Вот именно это я и хотел тебе предложить сделать, Славик, — широко улыбнулся Турецкий.
— А сам ты не хочешь?
— Нет. Не хочу. До поры до времени. Не могу объяснить почему, но пока не хочу. Пока…
Вячеслав Иванович Грязнов внимательно и изучающе рассматривал худощавого человека средних лет, который сидел напротив него и заканчивал телефонную беседу. За годы следственной работы генерал Грязнов сделался изрядным человековедом и физиономистом: увидев лицо незнакомца, мог набросать его внутренний портрет не хуже любого профессионального психолога. Сидящий перед ним щеголеватый эстет ему определенно нравился. Тонкие черты лица говорили о гибкости и даже некоторой изысканности, острый, цепкий взгляд глубоко посаженных глаз выдавал ум. Франтоватый вид свидетельствовал о том, что объект исследования не чужд некоторой театральности.
— Ну хорошо, свет-Леонардовна, дольше мне с тобой неудобно разговаривать, меня тут ждут, — проговорил Ростислав Львович Вишневский в трубку. — Генерал ждет, между прочим. Вот так-то, чтоб ты понимала. Ну все, целую.
После чего хозяин небольшого, но уютного кабинета, администратор Государственного академического симфонического оркестра «Москва», искусствовед и эксперт улыбнулся визитеру широчайшей улыбкой и сладко пропел:
— Почтеннейший Вячеслав Иванович, я всецело к вашим услугам.
Ростислав Львович был сама любезность и предупредительность, само воплощенное дружелюбие.
«А глаза у тебя, дружок, злые! Злые и тревожные», — подумал Грязнов.
Дело в том, что на самом-то деле он ничего не хотел выведывать у господина Вишневского. Раскапыванием подноготной жизни и карьеры Вишневского занимались в этот самый момент другие — тихо, незаметно для самого фигуранта, не будя в нем ненужных подозрений. А что до Вячеслава Ивановича, то он пришел понаблюдать его, а вопросы, которые при этом задавал для видимости, являлись не более чем прикрытием.
«У тебя колючий, холодный взгляд. Ты дорого дал бы за то, чтоб понять, что мне известно и что мне от тебя нужно. Тебе неспокойно, но ты умело это скрываешь. Ты — человек не просто с двойным дном, а с тройным и даже четверным. Тебе явно есть чего бояться, ты можешь быть преступником…»
— Скажите, Ростислав Львович, как получилось, что вы, искусствовед, работаете не совсем по своей специальности?
Прежде чем ответить, Вишневский перегнулся через стол и негромко спросил:
— Может, коньячку, Вячеслав Иванович? Вы мне разрешите вам предложить? У меня здесь есть довольно неплохой «Курвуазье», я в «дьюти-фри» купил, когда за границу ездил.
— Нет, благодарю, — с улыбкой ответил Грязнов. — В другой раз.
— На службе нельзя? Понимаю, — улыбнулся администратор. — Жаль.
— Я генерал, — вдруг жестко, хотя и очень тихо сказал Вячеслав Иванович, разом сбрасывая с лица улыбку. — Мне можно все. Просто не хочу. Отвечайте на вопрос.
— Простите, — испугавшийся было Вишневский снова взял себя в руки. — Да, видите ли, так вышло. Ну, во-первых, вы же сами справедливо говорите «не совсем» по специальности, то есть согласны, что это все ж таки немного близко. Видите ли, Вячеслав Иванович, администратором нужно родиться. — Он встал из своего кресла, подошел к бару и достал оттуда толстобедрую бутылку. — А я, с вашего позволения… Если передумаете, угощайтесь, пожалуйста.
— Спасибо, — холодно ответил Грязнов. Ростислав Львович плеснул в пузатый стакан на палец коричневой жидкости и продолжал:
— Администратором нужно родиться. Я, например, несомненно имею к этому способности, а что касается образования — ведь правда, будь я не искусствоведом, а музыковедом, вас бы ничего не смутило?
— А прежде вы, простите, чем занимались?
— Учился. Я очень поздно пошел учиться, когда закончил, мне уже за тридцать было. Самый старый на курсе.
— А как это так вышло?
— После армии задержался, — ласково объяснил Вишневский, — и послужил Родине еще немного.
«Свое чекистское прошлое парень не афиширует», — подумал Грязнов.
— А, простите, почему вас так занимает моя скромная персона? — Вишневский поглядел на генерала невиннейшими глазами. — Я вхожу в список подозреваемых?
— А никакого списка подозреваемых нет, — ответил Вячеслав Иванович. — Есть два случая, которые я и мои коллеги расследуем и соответственно собираем всю информацию о людях, которые встречаются в том и другом деле. А вы, Ростислав Львович, связаны с обоими этими делами.
— С обоими? — искренне изумился Вишневский. — Позвольте, ну одно — это кража скрипки, это я понимаю.
— А второе — покушение на Анатолия Орликова. Вы ведь знакомы с потерпевшим?
— Да, конечно, я знаком с Анатолием Николаевичем. И с Олегом Сергеевичем Лисицыным тоже.
— Это вы продали им картину Азовского, которую обнаружили в багажнике взорванного автомобиля?
— Нет, уважаемый Вячеслав Иванович, — Вишневский снова расплылся в улыбке, — тут у вас неправильная информация. Целых две ошибки.
— Поправьте меня.
— Извольте. Во-первых, я не торгую картинами. Но поскольку я по образованию искусствовед, то у меня есть знакомства в соответствующих кругах.
— В каких именно кругах? — Грязнов становился все более дотошным.
— Я знаю многих художников, экспертов, галерейщиков. Так вот, ребята спросили у меня совета, и я порекомендовал им купить именно эту картину. Более того, я даже привез ее им лично в ресторан ЦДЛ.
— То есть выступили в роли посредника.
— Точно так.
— Можно поинтересоваться, вы сделали это по дружбе или имели какой-то материальный интерес? Процент с продажи?
— Пусть это останется между мной и продавцом. В конце концов, так ли это важно? Ведь вы не представляете налоговую инспекцию.
Вишневский подмигнул, причем, как показалось Вячеславу Ивановичу, довольно-таки развязно.
— Хорошо. Расскажите, пожалуйста, о картине.
— С удовольствием. Перво-наперво необходимо уточнить важную деталь. Вы, Вячеслав Иванович, произнесли слова «картина Азовского». Возможно, нечаянно оговорились. — Искусствовед быстро взглянул на генерала и тут же снова отвел глаза. Кстати, эта манера практически никогда не смотреть в глаза собеседнику начала раздражать Грязнова. — Так вот, картина эта ни в коем случае не принадлежит перу Георгия Азовского, и никто никогда не пытался представить дело так. Вишневский допил свой коньяк.
Ознакомительная версия.
