Ознакомительная версия.
Так размышлял Зайцев, пялясь на белый лист, торчавший из машинки.
Все возможно.
В его небольшом личном кодексе было совсем немного правил. И одно из них гласило: если тебя что-то тревожит, то так оно, скорее всего, и есть.
Зайцев надул щеки, выпустил воздух, выдернул лист с незаконченным протоколом. Быстро вставил чистый и затрещал по клавишам: буквы посыпались в ряд.
Потом он долго и кропотливо, мелкими точными движениями водил лезвием по куску резины, то и дело сверяясь с оттиском на документе. В другой папке без труда нашел подпись Коптельцева. Сперва обвел ее карандашом, так что продавил по листу. Дело это все равно шло в архив. Перевел оттиск на нужное место. Обвел пером в одно касание. Проверил результат.
Дал высохнуть. На миг его кольнула совесть. В принципе, лично ему Нефедов еще не сделал ничего плохого. «Пока еще», – перебил голос совести другой голос, более циничный. Да, риск был. И за такое Нефедова вполне могли не то что перевести в отдаленный северный гарнизон, охранником каким-нибудь, а вообще под трибунал отдать. Но так, может, оно и к лучшему; иначе от Нефедова, от его внимательных совиных глазок они все равно никогда не избавятся… Голос совести опять окреп – опять напомнил: лично ему Нефедов ничего не сделал плохого, а ведь если хотел бы – давно уже сделал бы. «Ничего, если что, так отмажут тебя как-нибудь дружки твои гэпэушные», – быстро заткнул голос совести Зайцев.
Перегнул листок пополам.
С папками под мышкой быстро сбежал по ступенькам в подвал, в архив. Здесь всегда горела тусклая желтая лампочка. Лохматая голова Нефедова вынырнула из-за стойки.
Зайцев уже открыл рот, как услышал чьи-то шаги. Кто-то шел сюда.
– Нефедов, ты, наверное, давно уже не различаешь, где ночь, а где день, без окон-то? – произнес он безразлично.
– Никак нет, товарищ Зайцев, – невпопад ответил Нефедов.
– Ну и молодец, – обрадовался Зайцев. Подмигнул. Шлепнул папки на стойку и вышел.
Нефедов поднял папки. Перенес на стол.
– Эй, там есть кто живой. Улики принимай, – услышал он голос со стойки: нетерпеливая ладонь пару раз ударила по кнопке звонка.
– Бегу, – угрюмо ответил Нефедов.
Потом он вернулся к столу, сдвинул папки в сторону: успеет еще зарегистрировать. Развернул листок, оставленный Зайцевым, и внимательно изучил написанное.
Ленинградские бандиты – люди нехитрые. Ленинградские следователи потому тоже не мудрили. Особо важные дела Коптельцев убирал в сейф. А вот за ключом следил не слишком.
Зайцев, во всяком случае, на это надеялся.
Коптельцев уже уходил. Стоял, облокотившись на стойку дежурного, чуть выпятив зад, расписывался в журнале. Лестница влажно блестела: было так поздно, что и вечерняя уборщица уже закончила работу.
Зайцев полетел через последние ступени.
Перо царапнуло бумагу, а сам Коптельцев вынужден был обеими руками уцепиться за стойку. И упал бы, если бы Зайцев сам не схватил его в объятия. Начальник был увесистым.
– Зайцев! Пьяный, что ли?
Зайцев выпустил его из объятий, чувствуя, что потянул мышцу. Коптельцев оказался увесистее, чем он рассчитывал.
– Епт. Чуть башку не расколотил тут.
Коптельцев одернул френч, оправился.
– Совсем уже не смотришь, куда прешь?
– Об какую это я хреновину перецепился? – Зайцев изобразил, что растерянно шарит взглядом у себя под ногами. А тем временем незаметно перевел ключ, добытый из кармана Коптельцева, себе в карман. Дежурный из-за стойки привстал, вытягивая шею:
– Уборщица, может, опять тряпку бросила? Бывает.
– Вы лампочку тут посильнее вкрутить не можете? В потемках скачем, – раздраженно перебил его Зайцев.
– Ты смотри, срач какой в журнале теперь, – пихнул толстую бухгалтерскую тетрадь Коптельцев.
– А мы промокашечкой сперва, – засуетился дежурный.
– Давай, Зайцев. До завтра, – буркнул, успокаиваясь, Коптельцев. И схватился за ручку двери.
– До завтра! – уже в спину сказал ему Зайцев. Похлопал себя по карманам. И негромко, но внятно произнес в сторону дежурного:
– Кепка наверху осталась.
– Ага, еще вдруг лысину застудишь, – согласился дежурный, страшно довольный своей шуткой.
Зайцев прыжками, сильно ухватываясь за перила, побежал наверх.
В кабинете Коптельцева глаза быстро привыкли к полумраку. Ночной простор над Фонтанкой казался светлым в больших окнах.
Руки двигались быстро и четко. Дыхание замедлилось, как во сне. При этом где-то на заднем крае сознания Зайцев продолжал развертывать параллельную цепочку событий: вот он идет к себе, вот отпирает опять – нельзя потратить в кабинете Коптельцева больше времени, чем на кепку; у дежурных бессознательное чувство времени и такая же бессознательно цепкая память на тех, кто входит и выходит, особенно в неурочный час. Призрачный, параллельный Зайцев стал бестолково искать кепку в своем кабинете.
Зайцев настоящий не делал ни одного лишнего движения. Оттиснул слепок на воске. Убрал отпечаток. Пригодится. На всякий случай внимательно осмотрел дверь: никаких там щепочек, перышек, волосков, бдительно пристроенных так, чтобы потом сразу обнаружить нежданный визит? Нет, Коптельцев явно ничего не опасался. Ключ мягко и сильно повернулся. Зайцев открыл дверцу сейфа.
Не папка. Стопки папок. Да, уголовный розыск работал в усиленном составе. Полгода энергично велось следствие. Свидетельство налицо. В темном брюхе сейфа не видно толком ничего. Что, если паранойя Коптельцева отыгралась внутри сейфа? Руки в перчатках начали потеть. Пора ускоряться.
Зайцев проверил, закрывает ли его дверца сейфа так, чтобы с улицы не виден был свет в кабинете. Зажег палочку карманного фонарика. Проверил, нет ли сторожевых волосков или прочей дребедени. Нет, Коптельцев и здесь не опасался чужого носа. Зайцев зажал фонарик зубами. Так лучше. Бесшумно, одним движением вынул все папки разом, плотно прижимая друг к другу, чтобы ни листочка случайно не вылетело. Присел на пол. Стал быстро просматривать.
Со страниц запрыгали слова: «террор», «террористическая группа», «антисоветский», «диверсия», «вредители», «немецкие шпионы». Он даже перепроверил обложку. Нет, точно Елагин парк. Коптельцев твердой рукой вел следствие против какого-то антисоветского заговора. И фамилии, фамилии, фамилии. И фамилия «Фирсов». Много раз. Везде. Теперь понятны их странные рожи и еще более странные тосты тогда, в пивной-чайной. Вернее, непонятны. Какой еще заговор? Не может быть.
Он услышал странный шум. Замер. Шум не стих. «Да ведь это же я дышу», – осознал Зайцев. Он заставил себя успокоить дыхание. Промокнул тыльной стороной ладони лоб. Время вышло.
– А, нашел свой блин, – подмигнул ему дежурный, подняв голову. Зайцев сдвинул «блин» на затылок.
– На себя посмотри, Кондратьев. Спокойных сновидений.
– Адье. Ой, Зайцев, погодь маленько!
«Опять какая-нибудь дурацкая острота», – подумал Зайцев.
– Ну чего еще?
– Вот, с почтой вечерней пришло. Я думал попозже разнести. Да забери сейчас, если хочешь.
Он протягивал толстенький коричневый конторский конверт.
Зайцев не ожидал никаких посланий, но виду не показал. Расписался в журнале.
Дверь хлопнула, выпустив Зайцева, впустив ночной холод.
– Возьмите, товарищ, это вас, – и протянул трубку.
Нефедов приложил ее к уху. В трубке зарокотало. Лицо Нефедова с полуприкрытыми глазками по-прежнему казалось сонным.
– Так точно, – ответил он.
Повесил трубку на рычаг.
– Ну-с, полагаю, инцидент, как говорится, исперчен? – с довольным видом поинтересовался полный, чисто вымытый и выбритый товарищ в хорошем шевиотовом костюме и откинулся на спинку кресла. Ручки кресла были в виде позолоченных львиных голов. «Музейное», – отметил Нефедов. Но лицо его по-прежнему не выражало ничего.
– Товарищ…
– Простак, – подсказал выбритый товарищ.
– Товарищ Простак, – повторил Нефедов. Ему нравилось производить впечатление туповатого: у людей быстрее иссякало желание с ним поговорить.
– И в следующий раз!.. – поднял полный пальчик товарищ Простак. – Пусть товарищ… э-э-э… – он перегнулся через свой животик к столу, прочел залихватскую подпись, выведенную Зайцевым: – товарищ Коптельцев обращается напрямую.
Нефедов протянул руку за ордером. Но товарищ Простак оказался проворнее.
– Эпс! – театрально взмахнул он листком. – А это я сохраню на память.
– Товарищ Простак, вас Москва, Наркомторг запрашивает, – просунулась кошачья мордочка секретарши.
Но руку Простак и не думал опускать. «Сука», – подумал Нефедов.
– Люсенька, соедините. А товарища проводите к выходу.
Нефедов прикинул: заломить гаду руку. Но стоит ли? Он глянул в окно за его спиной. Второй этаж, дерево.
– Товарищ, идемте, – позвала его Люсенька. Нефедов с тем же туповатым видом потопал за ней.
Ознакомительная версия.
