– Здравия желаю, Петр Николаевич! – сказал Гуров. – Я здесь и весь внимание.
– Здравствуй-здравствуй, – ответил генерал, продолжая вытягивать губы трубочкой – верный признак того, что старый сыщик о чем-то напряженно думает.
Гуров пожал плечами, прошелся по кабинету, передвинул массивную пепельницу на столе для совещаний, стоявшую не на месте.
– Николай сейчас выйдет, – Орлов кивнул на портьеру, прикрывавшую дверь в комнату отдыха. – В девять тридцать дежурный сообщил, что у дома Бардина в своей машине убита его свояченица. “КамАЗ”, расплющивший ее “Пежо”, обнаружен в квартале от места катастрофы. Звонил дежурный следователь прокуратуры. “КамАЗ” угнан ночью с Варшавского шоссе, в кабине острый запах алкоголя и бутылка с остатками спирта “Ройял”. Николай хочет, чтобы ты подъехал туда.
– Зачем? – спросил Гуров, тяжело сглотнул, налил из графина воды, выпил. – Если бы я ночью подъехал, она осталась бы жива.
Орлов не выразил удивления; спросил:
– А должен был подъехать?
– Сейчас ясно, что должен был, ночью собирался... Что теперь мусолить, не поехал...
Из-за портьеры быстро вышел Бардин, кивнул Гурову, занял свое место за столом, без нужды переложил бумаги.
– Лев Иванович, вы в курсе происшедшего, подъезжайте, разберитесь. Я хочу знать, это несчастный случай или... Ну, ты сам понимаешь.
Из комнаты отдыха неслышно вышла, на ходу застегивая саквояж, медсестра. Орлов подхватил ее под руку, вывел в приемную, спросил:
– Что у него?
– Вы врач? Ему необходимо лежать, лучше в госпитале.
– Я профессор, дочка. Парню сто грамм можно выпить?
Медсестра вырвала руку, хотела возмутиться, но неожиданно протянула саквояж.
– Спирт, дайте ему немного.
– Спасибо, мы найдем. – Орлов вернулся в кабинет.
– Не забывайтесь, полковник! – Бардин оперся кулаками о стол.
– А ну-ка сядь и не изображай! – негромко произнес приказным тоном Орлов. – Мы с Левой людей теряли, различные реакции видели. Ты сейчас не генерал, а обычный мужик...
Орлов подошел к одному из шкафов, открыл, брякнул посудой, принес Бардину треть стакана коньяку и дольку лимона.
– Пей и не разговаривай. Если Лева считает, что на месте происшествия ему делать нечего, значит, у него есть на то основания.
Бардин послушно выпил коньяк, пожевал лимон.
– Посиди пять минут и домой, врача я тебе пришлю. Позже я позвоню, может, мы подъедем. – Орлов выглянул в приемную, жестом подозвал дежурного офицера. – Дружок, отвези Николая Ильича домой. Если там еще не все убрали, толпится народ, не подпускай генерала. Журналистов направляй ко мне. Потребуется – примени силу.
* * *
В кабинете Орлова Гуров заставил себя съесть приготовленные Верочкой бутерброды, выпил чашку кофе, рассказал о ночном звонке и разговоре с Ириной.
– Не кори себя, я бы тоже не поехал, – сказал Орлов. – Значит, ей было что тебе сообщить, она ждала твоего звонка в десять, но ее выманили...
– Вот я над этим и думаю, – перебил Гуров. – Если в девять с минутами Ирина вышла из дома, то встать она должна была не позже восьми тридцати. Кто и под каким предлогом мог поднять ее в столь раннее время?
– Родители ее живы?
– Живы, но они на даче, и никакое сообщение об их здоровье не могло заставить Ирину вскочить с постели и броситься в машину. Она была женщина не сентиментальная, не трусливая, умная, конечно, хитрая.
– Слушай, когда она с тобой последний раз разговаривала, ты не почувствовал, что рядом с ней кто-то был?
– Вроде нет, – невнятно произнес Гуров, восстанавливая ночной разговор. – Головой не поручусь... Женщина... Я в них постоянно ошибаюсь, но полагаю, что она была одна, – Гуров замолчал, потер ладонями осунувшееся лицо.
Орлов вздохнул и глянул на друга недовольно, даже осуждающе.
– Соберись, не мальчик, потеря не первая и, к сожалению, не последняя.
– Меня поражает, даже возмущает реакция людей на убийства, – медленно произнес Гуров. – Убили молодого журналиста – газеты в трауре, с экранов стенания и проклятия, дело берет под контроль президент. Почему такие вопли, стоны и возмущение? Любая жизнь бесценна, будь то жизнь корреспондента или водопроводчика. Парень был практически воином, знал, что делает, как рискует. А в Грозном ежедневно хоронят детские трупики. Так по всем убитым в Чечне детям не плакали столько, сколько по парню, который сознательно рисковал жизнью.
– Ты это к чему? – спросил Орлов, выливая из кофейника остатки кофе.
– Не знаю. Я думаю о смерти Ирины, копаюсь в своих чувствах, понимаю, что жалею-то я не ее, а Льва Ивановича Гурова, который не разобрался, не сумел, не успел и потому виноват. Если я разучился плакать, то скорбеть я должен не столько об этой женщине или военном корреспонденте, а обо всех варварски убиенных невинных людях. А о сыщике Гурове забыть и не вспоминать... А я не могу, все о нем думаю, сейчас говорю только о нем, сволочь!
Орлов словно и не слышал полковника, заговорил спокойно, уверенно:
– Ты достанешь их, Лева, не сомневаюсь, достанешь. Они попали в цейтнот, сделали грубую ошибку. Они не могли допустить вашей встречи, но убийство не могло быть спланировано заранее, лепилось на скорую руку. Расколоть такое дело для сыщика, экстракласса – несерьезный пустяк. Ты говоришь, что ее трудно было поднять утром, а заставить куда-то поехать ненакрашенной просто невозможно; Какую и где схватила она смертельную информацию? Кто и на каком крючке затащил женщину под колеса “КамАЗа”? Ты эти вопросы должен разъединить. Нелогично? Я повторяю, они торопились. А ты не спеши, у тебя времени уйма. – Орлов почмокал, привычно почесал в затылке. – Ты мне доложишь часикам к двадцати, а сейчас только одиннадцать сорок. Больше восьми часов на то, чтобы подумать и кое-что проверить. Я тебя непозволительно балую...
Гуров посмотрел в простецкое, мужиковатое лицо генерала. Хотел сказать что-нибудь ехидное, насмешливое, но вместо этого произнес:
– Я вот только закурю и на один вопрос отвечу. – Гуров закурил, занял привычное место у окна. – Информацию она схватила в своем доме, больше негде. Бардин либо знает ее, либо, если его использовали втемную, теперь догадывается. Он не сыщик, но и не дурак.
Гуров встретился взглядом с генералом, вспомнил, какую бурную деятельность проявил Петр в кабинете замминистра, и лишний раз убедился, что порой его начальник и друг соображает быстрее.
– Мы не можем допрашивать...
– Побеседуем, – перебил Орлов. – Ты же слышал, я обмолвился, что вечерком позвоню и мы навестим болящего.
– То-то ты суетился, заботу изображал, коньячку поднес...
– Конечно, я не хочу, чтобы он знал о моих предположениях, – миролюбиво ответил Орлов, а затем продолжил неприязненно: – Тебе пятый десяток, а ты человека в одной плоскости меряешь. Стыдоба, полковник. Какую бы роль в убийстве Николай ни исполнял, никто не запретит мне по-человечески ему сочувствовать. И коньяк можно дать, как мужик здоровый дает закурить мужику раненому, даже врагу, который только что пытался его убить.
– Я пойду, – неуверенно произнес Гуров, погасил сигарету, пепельницу вытряхнул в корзину, протер.
– Да, тебя слишком много, я устал.
– Буду звонить, в девятнадцать часов доложу.
– Подожди, – Орлов остановил Гурова, который уже взялся за ручку двери. – Будешь искать крючок, на который утром подцепили девушку, учти мое мнение. Это не политика, не ты, в каких бы взаимоотношениях вы ни находились. Это чисто бабский крючок, таким в старину носки вязали. Иди и учти, что я сегодня тобой недоволен.
* * *
В свой кабинет Гуров вошел так резко, что едва не зашиб дверью отпиравшего засовы Артема Ермакова. Крячко, сидя за столом, писал, поздоровался и перевернул страницу.
– Артем, срочно отправляйся к ребятам, которые слушают квартиру Галеев. Могут быть новости не для телефонных разговоров. Вернешься, нас не будет, отпиши рапорт на мое имя и запри в сейф.
– Я ночью совершил ошибку, когда не пустил тебя, – отложив ручку, сказал Крячко.
– Виноват всегда старший. – Гуров снял телефонную трубку, повертел, оглядел кабинет. – Сходим в буфет, перекусим.
Выйдя из кабинета и заперев замки, они прошли коридором до лестницы, остановились на площадке.
– Я уже не верю ни телефону, ни собственному кабинету, – сказал Гуров.
– Слушай, мне Артем не очень нравится...
– Молодой, прости парня. Такое дело, Станислав ты, конечно, понял, что Ирину убили. У меня на сегодня было дело, но я должен переключиться на убийство. Вместо меня на встречу с опером контрразведки пойдешь ты.
– С каким опером? – несколько опешил Крячко.
– Помнишь мой разговор с контрразведкой по телефону, когда я им подбросил идею, что Галей – мой человек?
– Не забуду до гробовой доски.
– Так я в тот момент не только им руки укоротил, но одного ихнего парня от плахи спас. В тринадцать у меня с Павлом Кулагиным назначена встреча.
