– Огородников разрабатывал план, вы, капитан, осуществляли его, рисковали жизнью. Без вас мы не смогли бы раскрыть эти тяжкие преступления. Мы обязательно обратимся к нашему руководству с ходайством о представлении вас обоих к правительственным наградам.
– Жаль, Иван ничего не узнает, – посокрушался Кулаков.
– Очень жаль, – согласился с ним Турецкий. – А знаете, капитан, что мне сейчас пришло в голову? Не хотите ли вы с нами в Москву слетать? Хоть на недельку-другую. Хотим вас лично представить нашему начальству.
Кулаков радостно улыбнулся, его серые глаза весело заблестели, он провел рукой по своим русым волосам и решительно сказал:
– Хочу, я в Москве давно не был, изменилась, наверное, до неузнаваемости.
Турецкий, улыбаясь, смотрел на него, смутная догадка мелькнула в его голове.
– Капитан, такой неожиданный вопрос. Вы не слышали о вашем тезке, Валентине, только Куликове? Тоже капитан, как и вы, воевал в Чечне, пропал без вести во время боя с боевиками.
– Слышал, конечно, потому что Куликов – это я, – заулыбался капитан.
– Да что вы?! – всплеснул руками Турецкий. Его эмоциональный вскрик вызвал у Грязнова недоумение, и он вопросительно посмотрел на товарища.
– Слав, я тебе потом все расскажу, – отмахнулся от него Турецкий. – Я этого человека уже полгода ищу. – И тут же отвернулся от друга, засыпая Кулакова, а теперь уже Куликова, вопросами: – Почему у вас другая фамилия? Почему вы так долго не объявлялись?
– Да это целая история, – принялся рассказывать Куликов. – У меня после контузии речь была нарушена, нечетко говорил. И когда в госпитале военный дознаватель задавал мне вопросы, отвечал с трудом. Вместо своей фамилии Куликов у меня получилось Кулаков. Он так и записал. Документы мне выдали на новую фамилию, так и пошло – Кулаков да Кулаков. Решил уже не исправлять, не морочить себе, да и людям голову. Родителей у меня нет, давно умерли. Братьев-сестер тоже нет, я единственным сыном был в семье. Жене я с любой фамилией годился, – пошутил он. – Огородников тоже быстро привык к моей новой фамилии. Так и остался Кулаковым. Решил – фамилия боевая, пускай такая остается, – опять улыбнулся он своей шутке.
– Прямо фантастика, что вы наконец нашлись, – радовался Турецкий, не обращая внимания на удивление Грязнова. Тот никак не мог взять в толк, почему его приятель, который обычно не отличался особой эмоциональностью, находится в состоянии настоящей эйфории.
– Завтра мы собираемся возвращаться в Москву, – вмешался Грязнов, – так что ловим вас на слове. Заказываем билет и на вас.
– Да, конечно, – согласно кивнул Куликов. – А следствием кто дальше будет заниматься?
– Дело об убийствах мэров раскрыто, дальше следователь Поремский продолжит, будет доводить дело до суда. А мне сегодня с утра уже Меркулов звонил, призывает возвращаться к своим обязанностям. Я ему срочно нужен в ипостаси старшего помощника генерального прокурора, – объяснил Турецкий. – Нам тут нужно завершить кое-какие дела, отдать последние распоряжения. А вам, капитан, наверное, спросить разрешения у вашей жены. Вдруг она вас не отпустит? – шутливо закончил он.
– Почему? – удивился Куликов. – У нас с женой полное взаимное доверие. Конечно, я ее должен предупредить, что собираюсь на недельку в Москву. Но ей и в голову не пришло бы возражать.
– Какая у вас понимающая жена, – порадовался Турецкий за капитана.
– Боевая подруга, – с достоинством ответил Куликов.
Самолет низко гудел, рассекая рваные облака и выбираясь на голубой простор. Турецкий задумчиво смотрел в иллюминатор, на душе было покойно и благостно. Наконец-то он смог выполнить данное Ирине обещание. Он взглянул на Куликова, тот откинулся в кресле и думал о чем-то своем.
– Капитан, а давайте мы с вами прямо из аэропорта ко мне домой отправимся? – предложил Турецкий. – За нами машина из прокуратуры приедет, погрузимся – и ко мне. То-то жена моя обрадуется!
– Она любит гостей? – поинтересовался капитан.
– Она полюбит такого гостя, как вы, безоговорочно, – пообещал ему Турецкий. И, встретив в его взгляде недоумение, уточнил: – Скоро вам все будет ясно.
По салону прошла стюардесса, катя перед собой тележку с напитками. Куликов заказал апельсиновый сок, Турецкий минеральную воду. Молчание длилось недолго. Турецкий повернул голову к Куликову:
– Капитан, я все хотел спросить, известно ли вам такое имя – Соня Салтанова?
Куликов от неожиданного вопроса поперхнулся соком и, когда откашлялся, удивленно ответил:
– Конечно, я ее знал… А почему вы вдруг о ней спросили? И откуда вы ее знаете?
– Не сочтите мой вопрос за бестактность. Просто меня тоже свела с ней судьба. Я останавливался в ее гостинице и впервые о вас услышал именно от нее.
Глаза Куликова затуманились, он отставил стакан с соком и заговорил:
– Я с ней тоже познакомился в гостинице. Когда в командировке был и останавливался там. Потом у нас роман возник, да не проходной, между нами серьезные чувства были. Мы с ней полгода как муж с женой жили, в те редкие дни, когда я из командировок возвращался. А когда после последнего боя в госпитале очнулся, потом длительное лечение проходил, как-то все воспоминания постепенно поблекли. Как раз тогда Людмила Теплякова меня вытаскивала с того света, всю свою любовь мне отдала. У меня сначала к ней было только чувство благодарности, потом это переросло во что-то более глубокое, серьезное, пока я не понял, что полюбил ее. Я вообще-то человек сдержанный, всегда думал, что однолюб. А когда понял, что к Люде испытываю нечто большее, чем привязанность, решил не противиться судьбе. Соня осталась в прошлой жизни, между нами расстояние и время, а Люда всегда рядом, стала родным человеком. Так и связал с ней свою судьбу. И не жалею. Повезло мне с женой. Хотя брак официальный мы не заключали, не видим в этом необходимости. Если бы ребенок был, тогда другое дело.
– Валентин, я после вашего признания даже не знаю, что и сказать…
– А что? – забеспокоился Куликов. – С Соней что-то случилось?
– Ну с ней давно что-то случилось. Она вас любит…
И Турецкий принялся рассказывать Куликову о том, как Салтанова приехала в Москву, отыскала Турецкого и, рыдая, умоляла найти Куликова.
– Что вы говорите? – Куликов потрясенно слушал Турецкого. – Я не думал, что она так будет переживать. Она всегда производила впечатление человека, умеющего владеть собой. Мне даже казалось, что ее самообладание как-то противоречит женской натуре. Объяснял это тем, что вокруг война, она потеряла своих родных.
– Ее больше всего беспокоило ваше доброе имя, она просила защитить вашу честь, – продолжал Турецкий. – Для нее это очень важно, Валентин. Потому что она растит вашего общего сына. А у его отца должно быть доброе имя.
– Как?! – вскрикнул капитан. – У меня сын? Вы не ошибаетесь? Я же ничего не знал…
– Вы не могли знать, потому что она родила после того, как вы пропали. Через полгода.
– Боже мой… – Куликов замолчал, переваривая неожиданную информацию.
Грязнов, который слышал весь этот разговор, укоризненно посмотрел на Турецкого и тихо укорил его:
– Мне ничего не говорил, а тут такие житейские страсти. Сын нашелся…
– Ну мы только вчера узнали, что Кулаков и Куликов – одно лицо. Не мог же я сразу ему выложить, что у него сын есть. Человека нужно было подготовить.
– Считаешь – подготовил? – насмешливо спросил Грязнов. – Посмотри на него, что с ним творится.
По лицу Куликова было видно, как он волнуется и как потрясен известием, что у него растет сын.
– Как зовут моего сына? – наконец овладел собой Куликов.
– Маратик Салтанов. Но отчество она ему дала ваше.
– Они сейчас в Назрани? Или переехали куда-нибудь?
– В Назрани. Она же до сих пор ждет вас…
Куликов опять замолчал, что-то обдумывая. Потом прервал молчание:
– Я о ней вспоминал, конечно, с теплотой. Она замечательная женщина. Но когда я понял, что с Людмилой нас связывают чувства, решил, что назад дороги нет. Люди встречаются, расстаются, и не всегда это зависит от них. Но Люде я, конечно, расскажу о сыне. Она меня поймет. Вы не представляете, какая это женщина. Она такая… понимающая, умница, сердечная. Я думаю, она не станет возражать, если я налажу связь с Соней. Мы можем вместе с Людой поехать в Назрань, встретиться и с Соней, и с Маратиком. Я буду им помогать… Боже мой, даже не верится, что у меня сын! Я вам не могу передать, что сейчас испытываю. Честно говоря, я потрясен.
– Я вас очень понимаю как отец. Когда у меня появилась дочь, я тоже испытывал целую гамму чувств. В основном гордость, что у меня ребенок. А о жене и говорить нечего, она мне раз сто повторяла: «Представляешь, я ее сама родила!» Я сначала не мог понять, что она имеет в виду. Потом понял: рождение ребенка, по-моему, главное в жизни человека. Такое важное событие, что каждый может гордиться.
