Однако он повесил халат в шкаф и снял со спинки кресла пиджак.
— Папа, это только для нашего спокойствия. И Алла…
— Алла, как-никак, медик. Ей все объяснили. Ведь никакой опасности нет.
— А она плачет!
— Так и положено. Она еще и жена.
— Папа!
— Ну, видишь, что я собираюсь!
…Часа два спустя, отвезя отца обратно в институт и окончательно успокоившись за друга — отец заявил, что Игорь отделался сравнительно легко, — Виталий приехал в гостиницу «Москва». Показав свое удостоверение дежурному администратору, он узнал адрес швейцара, который работал вчера вечером. Правда, швейцаров было двое, но Виталия интересовал лишь один: толстый и пожилой, с усами — так его описала Светлана.
Старый швейцар жил в одном из арбатских переулков, и разыскать его труда не составляло. Игнатий Матвеевич — так звали старика — «был в швейцарах», как он выразился, уже лет сорок, еще в старой «Праге» служил.
Игнатий Матвеевич как раз томился от безделья, коротая последние полчаса перед тем, как идти в очередь за «Вечеркой», когда в дверь позвонил Виталий. Усадив гостя, он собрался уже было подробно рассказать, как, бывало, кутил «у нас» Савва и какие чаевые раздавали «последние буржуи, пока их к ногтю не взяли», но Виталий, сославшись на спешку, деликатно перевел его воспоминания на вчерашнее дежурство. Профессиональная память не подвела и тут. Игнатий Матвеевич легко припомнил величественного Павла Ивановича и сообщил, что тот интересовался «сто двенадцатым номером».
— По телефончику туда сперва позвонил.
— Не слышали, что он сказал?
— Почему не слышал? Прислушался. Потому он как-то боком разговаривал.
— Это что значит «боком»? — удивился Виталий.
Старик хитро усмехнулся.
— А то значит, что намеком сказал: «Все в порядке. К вам можно?» А тот, видать, сказал: «Спущусь». А этот: «Нет, лучше к вам зайду». Ну и пошел себе.
Виталий поспешно распрощался и кинулся к машине. Через десять минут он был уже снова в гостинице.
— В сто двенадцатом? — переспросил его администратор и заглянул в книгу регистрации приезжих. — Там живет господин Ласар с супругой. Коммерсант из Нью-Йорка, — и, помедлив, добавил: — Между прочим, они освобождают номер.
— Уезжают? — обеспокоенно спросил Виталий.
— Улетают на родину.
— А можно узнать точно, каким рейсом?
— Отчего же… Можно, конечно.
Получив нужные сведения, Виталий позвонил Цветкову.
— М-да… история… — задумался тот, потом приказал: — Заезжай за мной. Поедем в «Шереметьево». Быстро.
Уже начинало темнеть, когда машина пронеслась мимо зеленеющих бульваров Ленинградского проспекта. Справа промелькнули огни «Советской» гостиницы, стадион «Динамо», причудливые башни и зубчатая стена Петровского дворца, потом слева, за деревьями бульвара, выплыли в потемневшем небе высокие параллелепипеды новых зданий Центрального аэропорта, на их крышах рубинами вспыхнули сигнальные огни. Около развилки машина нырнула в длинный тоннель и выскочила на поверхность уже на Ленинградском шоссе. И опять по сторонам замелькали светлые громады новых зданий. Широченная лента шоссе с разделительной полосой посредине, на которой уже пробивалась зеленая россыпь травинок, вела все дальше. Слева потянулась красивая парковая ограда речного вокзала, потом шоссе по ажурному мосту пересекло Москву-реку, затем под другим мостом мелькнула серая лента кольцевой шоссейной дороги. Еще несколько минут езды, и машина свернула около красивого указателя на дорогу к аэропорту.
Начальника Шереметьевской таможни, спокойного, немногословного человека в зеленом форменном пиджаке, застали в небольшом домике, в стороне от здания вокзала.
Приезжие показали свои удостоверения, затем Цветков сказал:
— Вот какое дело. Через два часа рейс на Париж.
— Через два часа пятнадцать минут.
— Оформление пассажиров еще не начали?
— Нет еще.
— Значит, вовремя подскочили. Дело в том, что этим рейсом улетает некий господин Ласар. И, по нашим сведениям, увозит одну… как вам сказать…
— Историческую реликвию, — нетерпеливо подсказал Виталий. — Краденую. Из музея.
— Что именно?
— Портсигар писателя Достоевского, — сказал Цветков. — Такой, знаете, старенький кожаный портсигар.
— Хорошо. Я дам указание. А вы будьте в досмотровом зале. И еще вот что. Хорошо бы подъехал сотрудник музея. Тут бы на месте и опознал.
Цветков посмотрел на Виталия.
— Вы разрешите позвонить в музей? — спросил тот начальника таможни.
— Пожалуйста.
Виталий набрал номер и попросил к телефону Светлану Горину.
— В «Шереметьево»? — удивленно переспросила Светлана. — Это же так далеко! А что мне там делать?
— Вы должны будете опознать портсигар Достоевского. Я за вами сейчас приеду.
— Что вы говорите! Портсигар? И снова опознавать? Просто с ума сойти можно! Ну, что за разговор! Приезжайте скорее!
Уже в темноте, плутая среди деревьев, Цветков и Лосев выбрались на ярко освещенную площадь перед международным аэровокзалом. По бокам ее протянулись длинные стеклянные павильоны досмотровых залов — один для отъезжающих пассажиров, другой для приезжающих. Наполненные ярким светом, с мелькающими там силуэтами людей, павильоны эти на фоне темного леса показались Виталию какими-то гигантскими аквариумами.
— Интересно, что мы там выудим сегодня, — сказал он, кивнув на павильон.
— Выудим портсигар, — ответил Цветков. — И делу конец. Тут уж без промаха, милый. Чует моя душа. Даже самый хитрый лисий след должен ведь где-то кончиться.
И опять Виталий несся в машине, который раз уже за этот день.
На обратном пути в аэропорт Светлана сказала:
— Вы знаете, мне даже немного страшно. Как вы будете отнимать у этого господина портсигар?
— Не отнимать, а конфисковывать, — улыбнулся Виталий.
— Все равно страшновато. И ужасно интересно. А вообще с этим портсигаром такая история…
— О, вы даже не знаете, какая с ним история! Скоро я вам ее расскажу.
— Очень скоро?
— Очень, — снова улыбнулся Виталий.
По лицу девушки скользили тени от мелькавших огней. Виталий прибавил:
— Из-за этого портсигара мы с вами познакомились.
— Тоже глава в истории с ним, — засмеялась Светлана.
— И немаловажная, между прочим.
Оба умолкли.
Досмотровый зал встретил их ослепительным светом, суетой и шумом. Кругом сновали возбужденные пассажиры, носильщики, гиды, провожающие, раздавались возгласы, смех.
Зал был перегорожен во всю длину узкой лентой столов для осмотра вещей, прерываемой высокими конторками, где таможенники оформляли документы. К этим конторкам тянулись короткие очереди из пассажиров, в руках у них были чемоданы, картонки, саки. Возле некоторых из пассажиров стояли носильщики с вещами.
Виталий не сразу нашел в толпе Цветкова. Тот скромно стоял около стеклянной стены павильона, напротив одной из конторских стоек, за которой работал молодой улыбчивый таможенник.
В свою очередь, Цветков глазами показал Виталию на невысокого, очень полного человека в шляпе и клетчатом сером костюме, с желтым галстуком-бабочкой на белоснежной рубашке. Пальто он снял, но лицо все равно блестело от пота. Большие навыкате глаза нетерпеливо следили за работой таможенника. Это был, без сомнения, господин Ласар. Рядом с ним стояла тоже очень полная, выше его ростом, седая дама, усталая и флегматичная.
Наклонившись к Светлане, Виталий прошептал:
— Спектакль сейчас начнется. Идемте ближе.
Вскоре господин Ласар оказался возле таможенника. Тот бегло взглянул на его документы и с любезной улыбкой произнес, указывая на длинный стол рядом:
— Прошу, господин, ваши вещи сюда.
Три пестрых, в наклейках чемодана и два сака легли на стол. Таможенник подошел к ним и попросил:
— Будьте любезны, откройте.
Около стола появились еще два таможенника.
— Я не понимаю, — нервно возразил господин Ласар по-русски, хотя и с сильным акцентом. — В чем дело? Почему такие придирки?
— Это, господин, обычный таможенный досмотр. Не более того, — возразил один из таможенников.
— Но других пассажиров вы не заставляете открывать вещи! Я протестую! Я дружу с президентом! Я буду жаловаться вашему министру!
Он кричал все громче, но чемоданы упорно не открывал. Седая дама болезненно морщилась, потом негромко сказала:
— Анри, ты меня утомляешь. И потом кругом все смотрят. Стыдно.
— Они не имеют права! — обернулся к ней Ласар.
Ему все же пришлось открыть чемоданы.
Первое, что извлекли оттуда, были две деревянные, потемневшие от времени иконы. Они были обернуты в целлофан и тщательно перевязаны шпагатом.
— У вас есть разрешение на них Министерства культуры? — спросил Ласара один из таможенников.
