— Она достаточно наказана, — мягко возразила Энни. — До самой смерти она находилась в стационаре для таких людей, как она.
— Для убийц?
— Для парализованных.
— И там ее, конечно, кормили, мыли и давали ей смотреть по телевизору все, что она хочет, скажете, нет?
— Да, за ней ухаживали, Клэр, — терпеливо втолковывала Энни. — Она ведь была не в состоянии себя обслуживать. Мне понятны ваши чувства…
— Да что вы говорите?! Вы серьезно? — с язвительной усмешкой спросила Клэр. Она встала, взяла новую сигарету, прикурила. — Вряд ли вы сумеете влезть в мою шкуру. Посмотрите на меня. Думаете, я не знаю, насколько я безобразна и непривлекательна? Я лечилась у психиатра, посещала его много лет, и это помогло мне как мертвому припарки. Я и сейчас содрогаюсь при мысли, что мужчина может до меня дотронуться. — Она хрипло засмеялась. — Шутка! Ну какому мужику придет в голову дотронуться до меня? Вы же видите, на что я похожа. И это все из-за Люси и Теренса Пэйн. — Она смотрела на Энни горящими глазами. — Ладно, проехали! Ну, продолжайте.
— Вы о чем?
— Скажите мне, что я выгляжу не так уж плохо. Заверьте меня, что если накраситься и одеться как надо, то все будет нормально. Давайте-давайте… как Тринни и эта затраханная Сузанна.[23] Да кому они нужны!
Тринни и Сузанна действительно не нужны никому, мысленно согласилась Энни, но сейчас эту тему развивать ни к чему. В поведении Клэр, словно волна во время прилива, нарастала агрессия. Добиться от нее нужной информации, пока она в таком состоянии, не удастся. Как ее утихомирить, если Энни и саму пробирает дрожь внутреннего беспокойства?
— Мой отец не пережил этого испытания, — злобно бросила Клэр, с отвращением глядя на мать. — Он быстренько смылся с тонущего корабля. Да и родители Ким сделали отсюда ноги, после того как вы отпустили Люси Пэйн. Они много лет безуспешно пытались продать свой дом и в конце концов отдали его почти задаром.
Миссис Тос достала носовой платок и вытерла глаза, но промолчала. Энни охватило гнетущее чувство, на нее будто навалились все утраты, тоска и скорбь, которыми, казалось, была пропитана атмосфера этого дома. И вдруг она представила, как душит Эрика. Ну это уж слишком!.. Стало трудно дышать, Энни ощутила каменную тяжесть в груди. В комнате было слишком жарко. «Успокойся, — приказала себе Энни, — черт подери, возьми же себя в руки! Иначе ты утратишь контроль над ситуацией».
— Итак, вы не знали, где в последние годы обреталась Люси? — собрав в кулак волю, обратилась она с вопросом к Клэр.
— Нет, разумеется! Если б знала, наверняка задушила бы ее собственными руками.
— А почему вы думаете, что Люси задушили?
— Ничего я не думаю! Да и какое это имеет значение?
— Действительно, никакого.
— Ну и где она… отдыхала?
— Я же говорила: в доме для инвалидов недалеко от Уитби.
— На морском берегу, значит. Отлично! А вот я не была на море с самого детства. Наверное, она наслаждалась великолепным видом?
— Вы когда-нибудь бывали в Уитби?
— Нет. Мы обычно ездили в Блэкпул или в Лландидно.
— Вы водите машину?
— У меня нет прав. Разве я смогу? Да и зачем?
— Как зачем?
— На работу и с работы я хожу пешком. Где мне еще бывать?
— Ну… не знаю, — замялась Энни. — Поехать куда-нибудь с друзьями…
— У меня нет друзей. Раньше я ходила повидаться с Мэгги, но и она тоже уехала отсюда.
— А куда, вы не в курсе?
— Думаю, обратно в Канаду. Точно не знаю. Ей было невыносимо оставаться здесь после всего, что случилось…
— Вы с ней переписываетесь?
— Нет.
— Но ведь она, сколько мне известно, была вашей подругой?
— Она была ее подругой.
— Значит, канадского адреса Мэгги у вас нет.
— Спросите Руфь и Чарльза Эверетт. Мэгги жила в их доме, и они дружили.
— Спасибо, — поблагодарила Энни. — Спрошу.
— А я ведь так и не вернулась в школу, — неожиданно переменила тему Клэр.
— Почему?
— После… ну, после смерти Ким я не смела там показаться. А могла бы сдать экзамены, поступить в университет, но… ничему не суждено было сбыться.
— Ну а теперь?
— Теперь… У меня есть работа. Мы с матерью живем не хуже других, верно, ма?
Миссис Тос улыбнулась.
Энни поднялась: спрашивать больше не о чем, оставаться в этой комнате невыносимо тяжело.
— Прошу вас, — поспешно потянувшись за сумкой, обратилась Энни к Клэр, — если вы вдруг вспомните что-то полезное… — Не договорив, она протянула визитку.
— Что значит — «полезное»?
— Полезное для расследования убийства Люси Пэйн. Я веду это дело.
Брови Клэр сошлись на переносице; разорвав визитку на мелкие клочки, она швырнула обрывки на пол, скрестила руки на груди и злобно прошипела:
— Не дождетесь!
Кафе на открытом воздухе под окнами кабинета Малкома Остина показалось Бэнксу самым подходящим местом для повторной беседы со Стюартом Кинси. Бэнкс и Уинсом устроились на непрочных складных стульях за шатким столиком под раскидистым, пока еще безлистным платаном. Было прохладно, и Бэнкс порадовался, что надел кожаную куртку. Время от времени с моря долетали порывы свежего ветра. Ветви платана скрипели и раскачивались; на поверхности кофе в чашках дрожала мелкая рябь.
— Что на этот раз? — поинтересовался Кинси. Полицейские вызвали его для беседы из факультетской библиотеки, где он корпел над очередным эссе. — Я ведь уже сообщил вам все, что знаю.
— Но сообщили-то вы нам, признаться, не очень много, — откликнулась Уинсом.
— Больше ничем не могу помочь. Поймите, мне и так тошно сознавать, что я был совсем рядом и…
— И что бы ты сделал? — спросил Бэнкс.
— Я… не знаю…
— Да ничего бы ты не сделал, — отмахнулся Бэнкс.
Однако он покривил душой: окажись Кинси в Тейлор-ярде в то время, когда убийца напал на Хейли, юноша мог бы спугнуть преступника, и тот, скорее всего, убежал бы, оставив девушку в живых.
— Ведь ты не знал, что Хейли в опасности. Так что кончай заниматься самобичеванием.
Кинси молчал, уставившись в чашку.
— Хейли тебе по-настоящему нравилась? — вкрадчиво спросил Бэнкс.
Кинси поднял на инспектора глаза. На лице проступили красные пятна, он чуть не плакал от сдерживаемых чувств:
— Почему вы спрашиваете? Вы что, все еще верите, что это сделал я?
— Успокойся, — сказал Бэнкс, — никто так не считает. При нашей первой встрече ты говорил, что тебе нравилась Хейли, но взаимностью она тебе не отвечала.
— Да. Говорил.
— Так вот, сейчас меня интересует, что ты при этом чувствовал.
— Как по-вашему, что я мог чувствовать? Как бы вы себя чувствовали, если кто-то, о ком вы думаете день и ночь, даже не подозревал о вашем существовании?
— Ну, положим, это слишком сильно сказано, — с недоверчивой улыбкой покачал головой Бэнкс. — Вы ведь гуляли с Хейли, ты часто виделся с ней, вы ходили в кино…
— Так-то оно так, только вокруг нас вилась целая компания. Нам очень редко удавалось побыть наедине.
— Но вы же беседовали. Ты говорил, что даже осмелился однажды ее поцеловать.
Кинси бросил на Бэнкса уничтожающий взгляд, а тот подумал, что честно его заслужил: беседа и пара дружеских поцелуев не слишком высокая компенсация за постоянную и мучительную эрекцию, которую еле выдерживает молния на джинсах.
— Стюарт, ты единственный, кто мог, по нашему мнению, оказаться на месте преступления в нужное время, — обратилась к нему Уинсом, подбираясь к цели беседы. — А ведь у тебя был мотив: безответное увлечение Хейли. Мы вынуждены задать тебе некоторые вопросы.
— Средства, мотив, благоприятная возможность. Как все сходится, как вам это на руку! Ну сколько можно повторять: я этого не делал! Да, мне было больно, я страдал, но я никогда даже в мыслях не мог представить, что способен убить. Послушайте, да я же пацифист, черт возьми! Поэт, в конце концов!
— Не горячитесь, успокойтесь, — попросила Уинсом.
Он посмотрел на нее виноватым взглядом:
— Простите. Не сдержался. У меня горе, я потерял друга, а вы пытаетесь повесить на меня преступление.
— И все-таки, что произошло в ту ночь в Лабиринте? — спросил Бэнкс.
— Я ведь уже рассказывал вам.
— Давай по новой. Заказать кофе?
— Нет, спасибо, хватит.
— А вот я не отказался бы от еще одной чашечки. — Бэнкс взглянул на Уинсом, и та, закатив глаза, встала и направилась к стойке.
— Только между нами, — негромко произнес Бэнкс, склоняясь над столом, — ты позволял себе что-нибудь, кроме нескольких поцелуев, когда оказывался с нею на задних рядах в кинозале? Не стесняйся, скажи мне правду.
Кинси облизал сухие губы. Казалось, он вот-вот расплачется. Наконец он утвердительно кивнул.
— Только однажды, — с трудом выдавил он. — И от этого мне особенно больно.
