Ознакомительная версия.
Обыск, произведенный в квартире Сафиева, практически ничего не дал. Осторожным оказался оборотень. Следователь Московской городской прокуратуры Анатолий Малахов, которого, по договоренности между Костей Меркуловым и Павлом Прохоровым, городским прокурором, Турецкий определил в свою оперативно-следственную бригаду, вместе с оперативниками Славки перепахал буквально все, обнюхал и обстучал паркет и стены — пусто. Вероятно, у Сафиева имелся другой схрон. А где — это важный вопрос…
И еще вот такая странная получалась вещь. «Зарабатывали» сержанты, судя по самым приблизительным прикидкам, достаточно, чтобы не отказывать себе в необходимом. Но, как свидетельствовали факты, ничего такого, что указывало бы на дополнительные доходы, ни у Сафиева, ни у Мутенкова не имелось. Последний вообще жил как нищий. Да и у Сафиева обстановка была гораздо ниже среднего прожиточного уровня. Может, они оба копили? Один — на приличное жилье, а другой… На что мог бы копить деньги Сафиев? Они их не пропивали — ведь даже в отпуске приходилось «трудиться». И отстегивали им наверняка бабки немалые, иначе кто станет помогать бандитам в их весьма доходном промысле, рискуя при этом своей ментовской карьерой? В карты, что ли, проигрывали — в каких-нибудь казино? На девок тратились? Так ведь и речь у них шла о каких-то шалавах, но те дорого не стоят. А черт их знает. Решить бы эту загадку — остальное, как говорится, приложится. Но Мутенков эту тему обсуждать отказался, и даже вопрос «где деньги лежат, чтоб семью поддержать на время его отсидки?» вызвал у него откровенно злобную и резко отрицательную реакцию. Что непонятно уже само по себе. Разве у него имеются знакомые, которые будут кормить его семью, пока он станет срок тянуть? Или он настолько глуп, что считает возможным для себя отделаться устным внушением начальства? И он исключительно с этой целью дал признательные показания? Может, и глуп, но не до такой же степени! Нет, что-то здесь не то…
С Сафиевым проще: он хоть молчит. Ему, понятно, есть что скрывать.
Пожалуй, единственной зацепкой были милицейские «Жигули» седьмой модели, которые на самом деле таковыми вовсе не являлись. Это оказалась ворованная машина, соответствующим образом «перелицованная» и снабженная фальшивыми номерами. А поскольку ни в какой дорожной милиции машина официально не числилась, никто и не собирался ее проверять. Ездит на ней патрульный экипаж, какие еще проверки нужны? Вот такая выходила логика. А оставлял машину Сафиев возле своего подъезда в Люберцах как не имеющий личного гаража или «ракушки». Либо же все-таки имел, но о том никто не догадывался. Однако и опросы соседей ни к чему не привели. С местными автовладельцами он не дружил, не контактировал, а нелюдимый, мрачный характер не рождал желания у других общаться с ним.
На последнем допросе Александр Борисович рискнул все-таки сделать небольшой тактический ход — скорее, как попытку прощупать интересы Сафиева. Клюнет — не клюнет? Он выписал в отдельные листы протоколов некоторые, не связанные между собой признательные показания Мутенкова, касающиеся тех бандитов, с которыми сержанты работали возле Волоколамского шоссе, но при этом нигде не ссылаясь на Виктора. Точно таким же образом «оформил» и вынужденные показания Сигаладзе, тоже распределив их между ним самим, Хомутом и Паленым. Повсюду, где только мог, понавставлял ссылки на Митяя, о котором пока ничего толком не знал, но зато указания его выглядели вполне достойными вора в законе. И всю эту «документацию» зачитал Сафиеву. А уже в конце, просто в качестве констатации неоспоримого факта, добавил, что эти трое, в общем-то, и сдали их, ментов поганых, ему — Турецкому. А куда было деваться, когда все улики налицо?..
Сафиев был по-прежнему верен себе — молчал как рыба, но Турецкий мог бы поклясться, что того крепко озадачили признания расколотых уголовников. Ведь если они уже признались, зачем же их отпустили? Или это у них, у следаков, такой способ — достать всех остальных?
Николай уже устал, видимо, следить за собой, и теперь взгляд его был напряженным и выдавал явное смятение. Хотя ни слова так и не было произнесено. На что надеялся? Верил, что свои не дадут пропасть? Или это был все-таки страх за собственную шкуру, который он сдерживал изо всех сил?
Сам же Турецкий сделал вид, что для него показания уголовников, взятых с поличным, ничего нового не открывают — обычное дело, идет следствие, добываются новые факты и доказательства вины подозреваемых. Рутина, одним словом. Вот именно это нарочитое спокойствие и должно было, по идее, сыграть свою роль.
…Турецкий снова ехал в следственный изолятор номер два, в так называемые Бутырки, что на Новослободской улице. Ехал, размышляя о том, какой еще крючок найти, чтобы подцепить этого проклятого Сафиева. А в голову лезли совсем, можно сказать, посторонние мысли. Ну, например, чем вызвана странная Славкина пессимистическая уверенность, что им дело о похищенном автомобиле Питера Реддвея еще выйдет боком. Почему? Но Грязнов отделывался невразумительным пожатием плеч и ссылался на свою интуицию. Что-то частенько в последнее время она становилась у него задействованной…
ДТП произошло на Садовой-Самотечной улице, когда он выныривал из-под эстакады, чтобы ехать к Долгоруковской улице, а затем по ней — прямо до Бутырок. Все произошло до обалдения примитивно. Оказывается, не надо никакого Большого кольца, чтобы тебя элементарно подставили, да где! В ста шагах от ведомства генерала Фролова! Это ж кому рассказать!
Турецкий дождался разрешающего сигнала светофора, а затем, оглянувшись и не обнаружив за собой никакой опасности, пошел на левый поворот. И тут откуда ни возьмись прямо перед его носом слева резко затормозил черный «БМВ». Александр Борисович среагировал молниеносно, да и тормоза у него были, слава богу, что надо. «Лада» резко стала, но ее чуть качнуло вперед, по инерции — самую малость. Но именно этой малости было достаточно, чтобы бампер машины прикоснулся к правой дверце иномарки.
«Твою мать!» — сказал сам себе Турецкий и, снова обернувшись, вышел из машины, чтобы посмотреть, что могло случиться. Ну что никаких там вмятин быть не может, не говоря о царапинах, он знал. Но «БМВ» стоял как танк, никто из него не выходил, не кричал, хотя именно он откровенно нарушил правила.
Можно, конечно, плюнуть на все, поскольку следов действительно не было — аккуратно коснулась «Лада» важного иностранца, но сам факт наглой подставы возмущал. И Александр Борисович решил «врагу» спуску не давать. Он обошел чужую машину и постучал в затемненное стекло со стороны водителя. Оно медленно поехало вниз. Показалась совершенно наглая рожа — иначе не скажешь.
— Те че, фраер? — с грубой насмешкой спросила рожа, представлявшая собой почти законченный шар — нос был плоским, как у многократно битых боксеров, а уши плотно прижаты к бритому черепу. — Может, тя поучить конкретно? Чтоб ты типа ездить научился, а?
Турецкий смотрел и размышлял — врезать по этой харе? Вот так, с размаху, как гвоздь заколотить по самую шляпку? Или послать наглеца подальше. Но оказалось, что для них это была как бы разминка, предварительный базар. Резко распахнулась задняя дверца, и оттуда вынырнул другой такой же, разве что взгляд был не откровенно свинячьим. Но тоже здоров.
Да, вот теперь как нельзя кстати пришло самое время подраться генералу юстиции с уголовниками.
Турецкий отступил на шаг, невольно давая этим двоим оперативный простор, и… улыбнулся. Нет, братцы, хотелось ему крикнуть, такое простой удачей не бывает. Справа от его «Лады» остановилась темно-коричневая «девятка», из которой, будто черти из табакерки выскочили Агеев с Щербаком.
«Спокойно!» — так Александр Борисович понял жест Щербака. И опустил руки, приготовленные для отражения удара. А вот наглецы этого не поняли. Они не оборачивались и не видели подмоги «фраера», которого определенно собирались немедленно уделать. Поучить прямо на глазах у московской гибэдэдэшной власти… Тут, видно, у них дополнительный кайф имелся.
Щербак подошел сзади к братану и тронул того за плечо. братан сперва изобразил на физиономии удивление, а потом медленно повернул голову. И… икнул, причем довольно громко, после чего стал медленно оседать на асфальт, очищенный от льда и присыпанный какой-то мокрой дрянью.
Водитель не видел происшедшего. Он вылез из-за руля, усмехнулся и повернул голову, чтобы посмотреть на партнера. И замер. Тот лежал, привалившись головой к заднему колесу. Вот так — лежал, и никого рядом с ним не было. А обидчик, который точно не подходил к нему, стоял себе и откровенно щерился. Ну, блин!
Бывший «уделанный боксер», надо понимать, пребывал в сомнениях — с чего начать? братану помочь, который почему-то изображал, что он типа в нокауте, или врезать для начала фраеру? Его минутные тугие раздумья прервал столь же трогательный, почти интимный, как и у Щербака, жест со стороны Филиппа Агеева. Легкое такое похлопывание по плечу. «Рожа», как окрестил его для себя, естественно, Александр Борисович, головы не повернул, он лишь скосил крохотные свои глазки и тут же словно бы получил кувалдой по мерзким «зеркалам своей души». Это сравнение, вспомнил Александр Борисович, принадлежало знаменитому финскому писателю Мартти Ларни. Давно читал его Турецкий, еще в университетские годы, когда им все увлекались. Но почему именно оно возникло в данный момент? Ах, ну конечно, звук удара был такой, будто разбилось что-то стеклянное — блин-блям-хлюп! И «рожа» так же медленно, как его напарник, сполз спиной по автомобильному боку на асфальт, где и лег — уютно так, скромненько, а главное — тихо.
Ознакомительная версия.
