Ознакомительная версия.
Бывший «уделанный боксер», надо понимать, пребывал в сомнениях — с чего начать? братану помочь, который почему-то изображал, что он типа в нокауте, или врезать для начала фраеру? Его минутные тугие раздумья прервал столь же трогательный, почти интимный, как и у Щербака, жест со стороны Филиппа Агеева. Легкое такое похлопывание по плечу. «Рожа», как окрестил его для себя, естественно, Александр Борисович, головы не повернул, он лишь скосил крохотные свои глазки и тут же словно бы получил кувалдой по мерзким «зеркалам своей души». Это сравнение, вспомнил Александр Борисович, принадлежало знаменитому финскому писателю Мартти Ларни. Давно читал его Турецкий, еще в университетские годы, когда им все увлекались. Но почему именно оно возникло в данный момент? Ах, ну конечно, звук удара был такой, будто разбилось что-то стеклянное — блин-блям-хлюп! И «рожа» так же медленно, как его напарник, сполз спиной по автомобильному боку на асфальт, где и лег — уютно так, скромненько, а главное — тихо.
— Как вы здесь оказались?! — прыснул смехом Турецкий, уже оценив, от чего его только что избавили бравые парни Дениса.
— Андреич велел, — тоже улыбаясь, сказал Филя, вытирая носовым платком свой кулак. — Весь в соплях теперь, показал он красные следы, — разумеется, от носа «рожи», от чего же еще! — Сейчас, говорит, без поддержки никак нельзя, обязательно будут провокации, ну вот мы и поехали за тобой, Сан Борисыч. А ты не задел его, нет? О-о! — восхитился он, обнаружив отсутствие зазора между бампером «Лады» и боком «БМВ». — Четко сработано! Так чего же они хотели?
— Подраться, наверное, — беспечно ответил Турецкий.
— Переносится на следующий раз, — хмыкнул Щербак, садясь в машину. — Александр Борисович, только ты, пожалуйста, не гони. И правил не нарушай. Тебе легко — ты генерал, а что делать нам с Филей?
— Куда?! — возмутился Агеев. — А погрузить в катафалк? Простудятся ведь братишки, век потом себе не простим! Надо, Коля, во всех ситуациях оставаться гуманным человеком. И, хотя бы отчасти, заботиться о ближнем своем. Даже если он того не достоин.
И пока они, стараясь не запачкаться, погружали вялые тела в машину, проезжавшие на поворот автомобили опасливо притормаживали, водители осторожно выглядывали и тут же нажимали на газ — от греха лучше держаться подальше, а то от этих бесконечных разборок все давно устали…
2
Субботним вечером произошли два события, которые подтвердили грязновскую теорию о том, что если все на какой-то момент начинает складываться удачно, а ты уже начинаешь верить, будто места неудачам в данном историческом контексте больше не остается, вот тут и жди плевка судьбы. Причем в самую глубину твоей чувствительной души. Другими словами, свершилось то, что Вячеслав Иванович как бы интуитивно предчувствовал и не поленился вылить на голову оказавшегося на связи своего друга Турецкого — наколдовал, называется. Вот и не верь после этого его предчувствиям…
Прежде всего возникла прямо-таки ниоткуда Эмилия Леонидовна и торжественно сообщила, что ее подруга Вика неожиданно прилетела из Франции буквально на несколько дней, по чисто издательским делам, и теперь есть все возможности срочно и весело провести время. Тем более что Вика уже наслышана от нее о рыжем генерале и хочет познакомиться, а Мишка отправился в Питер с большей частью своей команды, потому что в «северной столице» образовали комитет, который ведет подготовку к празднованию трехсотлетия города, а Фрадкин что-то там очень ответственное спонсирует. Короче, она, то есть Эмма, свободна сейчас как птица для полета. Это она процитировала кого-то из классиков, а кого — забыла, но и Турецкий не стал уточнять, кому принадлежит крылатая фраза из его юности о том, что «человек рожден для счастья, как птица для полета». То ли Горький, то ли Чехов — да и какая, в сущности, разница? Короче, господа генералы, какого черта вы телитесь и, вообще, чего там о себе воображаете?!
Честно говоря, Александр Борисович именно в данную минуту не испытывал острого желания бросаться со всех ног в объятья красивой, сексуальной и щедрой на выдумки женщины, у которой возникавшие походя воспоминания о мифическом лодочном сарае порой затмевали все разумные доводы нормальной логики. А у Турецкого было элементарно плохое настроение от повторяющихся неудач с допросом Сафиева, которого не могли прошибить, как говорится, ни угрозы, ни мольбы. Этот подонок просто издевался над следователем. Он смотрел с откровенной насмешкой, внимательно слушал доводы Турецкого, но не отвечал ни на один из десятков вопросов. Будто утверждал тем самым: можете делать что хотите, хоть головы себе поразбивайте, а я вам ничего не скажу, рта не открою. И не открывал, мерзавец. Интересно, на что надеялся?
И Турецкий снова и снова посылал к дому, где проживал Николай Сафиев, Толю Малахова с оперативниками, и те проводили повторные, уточняющие опросы соседей, которым они уже порядком надоели, и снова обыскивали сто раз обысканное помещение.
А в общем-то, своя логика у этого старшего сержанта все-таки была. Вы докажите мою «страшную вину». Чужие погоны нацепил? Подумаешь, пофорсить захотелось. Левачил? А кто сейчас этим не занимается — жить-то надо. Машина угнанная? Купил по случаю, зачем же родную часть подставлять? И все прочее в таком же примерно духе. Но так размышлял Турецкий, глядя на ухмылку Сафиева, а тот просто молчал, как немой. Ну выгоняйте из органов, а сажать меня вам не за что! Никого не убил, не ограбил, а если кому другой вред причинил, вот пусть тот и вчиняет иск…
Но Турецкий понимал, что упорно молчащий Сафиев чего-то напряженно ждет, скорее всего, с воли. Вот что ему оттуда прикажут, то он и делать станет, тем более — говорить. Поэтому Александр Борисович особо предупредил начальство корпуса следственного изолятора, чтобы любые передачи его подследственному, если таковые будут иметь место, тщательно проверялись. Однако их еще не было — ни грева, ни маляв. Вот и находился теперь Турецкий в непонятном самому себе состоянии странного ожидания чего-то неясного, что должно произойти. Может, это и не явная опасность за углом, но все равно какая-то неприятность. Ведь и наехать уже попробовали, и без всяких предварительных условий разборку хотели учинить — хорошо, Денисовы ребятки рядом оказались, а тут еще и Славка со своей гребаной «интуицией»…
Вот и сейчас, разговаривая по телефону с Эммой, Александр не мог отделаться от твердого ощущения, будто их разговор прослушивается. Не говоря мадам ни да, ни нет, он спросил, откуда она звонит. Оказалось, из автомата в метро. Ну конспираторша! Тогда ясно, откуда этот посторонний шум…
— А где твои… эти? — спросил Турецкий.
— Зачем они тебе? Я ведь доложила, что свободна. А из машины я больше не разговариваю. Она, кстати, на стоянке у казино, на Новом Арбате. И будет отдыхать до утра, потому что ее хозяйка намерена играть по-крупному. Так что и у тебя, и у твоего приятеля есть все основания не терять драгоценного времени. И лучше, если ваш приезд обойдется без помпы. Уж разоритесь однажды на такси!
А она начинала не только командовать, но и подначивать, ишь ты! Вот так, раз уступишь, два, а потом готовь свою спину под седло, в зубы мундштук вставляй, ибо тебя уже приготовили для азартных и долгих скачек.
— Я должен переговорить, как ты понимаешь… — без ссылки на конкретную личность сообщил Александр Борисович, не зная, как отреагирует на неожиданное предложение Вячеслав Иванович.
Нет, был, конечно, разговор, но когда? И потом, все выглядело в некотором роде обыкновенной, ни к чему не обязывающей шуткой. Славка, кажется, вообще не принял то ее приглашение познакомить с подругой из Франции всерьез. Тем более что и речь шла о рыжих, ну конечно, обычный треп…
— Короче, так, — видно, ей надоело уговаривать кавалера, — запиши или запомни домашний телефон Вики, — и она продиктовала номер, — а когда наконец придете к какому-либо решению, позвоните туда и скажите. Можете захватить цветы для парижанки, а все остальное у нее там и без вас имеется, вот так, господа нерешительные!
Турецкий находился еще в своем рабочем кабинете. Кончалась суббота. Дома его никто не ждал — это был тот редкий день, когда все оказались заняты своими личными делами. Нинку Ирина отправила на выходные в гости к ее подруге за город — на лыжах кататься. А сама, если Александр Борисович не возражал бы, собиралась навестить собственных подруг, точнее, коллег по работе в музыкальном училище. У них намечался по какому-то поводу девичник, к которому они готовились давно и о чем Турецкий уже знал, поэтому было бы неправильным ставить супруге какие-то препоны.
В этой связи звонок Эммы был, с одной стороны, даже в некотором роде как бы выручалочкой. Если бы — с другой — не отвратное настроение от непробиваемой стены — тупой и равнодушной к любым увещеваниям, перед которой находился теперь Александр Борисович.
Ознакомительная версия.
