Молодой высокий широкоплечий мужчина разбежался и без труда перемахнул через забор, огораживающий сдвоенный участок в поселке Раздоры. Работы по ночам не ведутся, прораб строго соблюдает правила: после 23 часов шума быть не должно. Конечно, на противоположной стороне участка стоит бытовка, в которой ночует сторож, но он особо не напрягается: красть тут пока еще нечего, портить тоже, до завоза дорогих отделочных материалов дело пока не дошло.
Мужчина медленно шел по участку, пока не дошел до того места, где когда-то стоял дом Маклыгиных. Вот здесь… Вот на этом самом месте он попрощался с девочкой, которую знал с самого ее рождения. Он, Юрка Шокин, и его закадычный дружок Игореха жили на одной улице в маленьком провинциальном городе, ходили в один детский садик, потом учились в одном классе и все десять лет сидели за одной партой. Когда у Игорехи родилась сестренка, она стала их общей сестренкой. Родители у Игорехи труженики великие, оба вкалывали на двух, а то и трех работах, чтобы в семье было все необходимое, чтобы дети ни в чем не нуждались. Девочку часто поручали попечению старшего брата, а на самом деле – и Юркиному тоже, потому что парни встречались рано поутру и расставались только тогда, когда родители загоняли спать. Все вместе: и малышку в ясли, и уроки, и в футбол поиграть, и в детскую кухню за смесями, и в гараже что-нибудь мастерить, и пеленки в стиральную машину засунуть… С памперсами в их городе было напряжно, частенько не хватало, вот и приходилось старым дедовским методом, благо старые Игорехины, да и Юркины пеленочки, многократно стиранные и глаженные и оттого мягонькие, в семьях сохранились.
Девочка росла слабенькой, была маленькой и худенькой, много болела, и мальчишки опекали ее, защищали, никому в обиду не давали. А она, словно пытаясь компенсировать невозможность гулять и бегать с подружками, целыми днями сидела за книжками, училась лучше всех в классе. Еще в детском саду воспитательница частенько усаживала всю группу в кружок, давала Игорехиной сестричке книгу и велела читать детям вслух, а сама бегала на кухню попить чайку и поболтать с поварихами и нянечками, а то и в магазин смотаться успевала или даже в находящейся в этом же здании поликлинике врача навестить. Читала девочка в пять лет бегло и с выражением, малыши слушали ее, раскрыв рот и сопереживая злоключениям Элли, Тотошки и их друзей в поисках Изумрудного города или Оли и Яло, попавшим в Королевство кривых зеркал. Книги были старыми, но на приобретение новых, написанных для детей в последнее десятилетие, у детского садика денег не было, пробавлялись тем, что приносили родители и бабушки с дедушками.
Школу сестра Игоря закончила, само собой, с медалью и с огромной кипой грамот за победы в областных олимпиадах по разным гуманитарным предметам. К этому времени Юрка Шокин уже давно получил права и гонял фуры, встретил хорошую девушку, москвичку, женился на ней и спокойно и счастливо жил в семье родителей жены, замечательных и добрых Павла Анатольевича и Валентины Яковлевны Маклыгиных, которые приняли зятя как родного. И тут позвонил Игореха: сестра хочет поступать в институт в Москве. Попросил Юрку узнать, есть ли в этом институте общага и дают ли там места абитуриентам.
Юрка, само собой, первым делом обратился к тестю с тещей за советом, но Валентина Яковлевна тут же руками замахала.
– Что ты, что ты, Юрок, какая общага! Даже если она в этом институте и есть, то какие там условия для подготовки к экзаменам? Да, у девочки медаль, но все равно как минимум один экзамен сдавать придется. Знаю я эти студенческие общаги, туда коменданты за деньги кого только не заселяют! Нет, нет и нет! Пусть приезжает и живет у нас.
– Да где же? – развел руками растерявшийся Юра. – Мы и так вчетвером в двух комнатах, а ей ведь и спать нужно где-то, и заниматься.
– А в Раздорах, – откликнулся Павел Анатольевич. – Там спокойно, никто ей не помешает.
– Но как же?.. – бормотал растроганный чуть не до слез молодой дальнобойщик. – Вы же так любите этот дом, дачу свою, вы же там каждые выходные проводите…
– А и ничего страшного, если мы туда месячишко не поездим, – решительно ответила Валентина Яковлевна. – У нас там все посажено, только поливать, ну и прополоть кое-где, если надо, так это твоя подружка и сама сумеет, я думаю.
– Да я сам, я сам! – радостно твердил Юрий. – Я каждый раз как из рейса буду возвращаться, буду ездить в Раздоры и все делать. Спасибо вам, ох, какое же вам спасибо!
Сестра Игоря приехала, у Юры как раз были три свободных дня между рейсами, он сам встретил девушку и отвез ее на электричке на дачу. По дороге она все время говорила, что постарается никого не стеснять и не напрягать, электричество жечь не будет, как рассветет – проснется и начнет заниматься, как стемнеет – ляжет спать, ни на копеечку им лишнего не нагорит. И воду постарается экономить, не лить зазря. Она даже тарелки одноразовые с собой везет, чтобы посуду не мыть и воду не тратить. Слышать это Юрию было умилительно, он говорил ей, чтобы не выдумывала, что пусть пользуется всем, чем надо, не обеднеют они, но она уперлась и всю дорогу твердила одно и то же. Юрий отнесся с пониманием, он и сам так привык, ведь всю жизнь до женитьбы прожил, таская воду из колонки и считая нагоревшие киловатты. Оставил гостью в доме, показал, где что находится и как включается, и распрощался, твердо намереваясь на другой день приехать и привезти ей продукты, а то ведь будет впроголодь сидеть.
А на другой день везти продукты было уже некому…
Тесть с тещей – святые души, ни на одну минуточку не заподозрили неладного. Впрочем, проводка в доме действительно была из рук вон худая, и выбивало постоянно, и искрило. Ни Павел Анатольевич, ни Валентина Яковлевна даже мысли не допускали, что пожар мог оказаться неслучайным. Юрка сам ходил к следователю, пытался даже к руководству пробиться, и в прокуратуру писал, просил все тщательно проверить: ведь не зря же так все сошлось, что Ефимова хотела купить участок, а хозяева дорожили домом и не продавали, а теперь вот дома нет и они, готовы продать… Уж больно гладко все вышло. Но Юрия Шокина никто и слушать не захотел. Ткнули ему в нос заключение экспертизы, а там все черным по белому прописано. И никакого поджога.
Никто не виноват.
Но он все не мог успокоиться. Он, Юрий Шокин, чувствовал себя виноватым. Ведь сам предложил Игорехе, чтобы сестренка пожила у них на даче, сам привез ее туда. Не предложил бы, отвез в общагу – и пусть там хоть что, хоть пьянки-гулянки, хоть шум-гам до утра и дым коромыслом, но девчонка осталась бы жива. А он привез ее в Раздоры. Получается, что не уберег.
Сука Ефимова получила по заслугам. Уж кому там она чего заплатила и сколько или пообещала чего – никому не ведомо, но результат налицо: заключение сделали, что пожар возник из-за неисправной проводки. Бог шельму метит. Теперь Инна Викторовна на кладбище упокоилась. И на сердце у Юрия Шокина стало полегче.
Однако к Маклыгиным приходил какой-то опер с Петровки, про Ефимову спрашивал. И Шокину стало тревожно. Никого Маклыгины не интересовали, никто никаких вопросов им не задавал вот уж сколько времени, и вдруг… Неужели в полиции решили, что смерть Ефимовой как-то связана с пожаром? Плохо, что менты начали копать в этом направлении. Ведь кто первый подозреваемый? Ясно кто. Кто мог захотеть отомстить за девочку? Опять же ясно кто. Таких только двое. И повесить на них убийство – как два пальца об асфальт, Юрка это хорошо понимает. Зачем искать какого-нибудь высокопоставленного чиновника, который мог по грязным денежным делам заказать Инну Викторовну и который будет нажимать на все кнопки, чтобы отмазаться, когда можно без всякой головной боли ухватить за шкирбон работягу-дальнобойщика, за которого никто не вступится и копейки не заплатит?
Надо перестать приезжать сюда. С того момента, как погибла сестренка Игоря, Юра частенько наведывался в Раздоры. Приедет ночью, встанет на том месте, где было пепелище, и стоит, думает, вспоминает. Представляет, как несчастная девчонка от дыма задохнулась. Хорошо еще, что хоть не заживо сгорела, боли не чувствовала. Потом, спустя время, Маклыгины участок продали, и новая владелица тут же возвела забор, теперь уж так просто к месту, где стоял дом, не подойдешь. Но Юрке Шокину эти заборы – наплевать и растереть, с его-то ростом и мускулатурой, три шага на разбег – и две секунды на перелет. Он все равно приезжал по ночам, стоял и мучительно переживал чувство вины за смерть девушки.
Больше приезжать нельзя. Если менты и вправду решили, что Ефимову убили из-за пожара, то стоит кому-нибудь заметить здесь зятя Маклыгиных – потом не отмоешься. И не докажешь ничего.
Конец первого тома
