и смотрели в тени платанов, каждый ребенок был будущим чемпионом, которого подбадривали перед ударом по мячу и аплодировали после него. Он привык к этому и к их жалобам на то, что он бросал мяч в их маленького ангела слишком сильно, или слишком высоко, или слишком низко, или слишком вне досягаемости. Когда они становились слишком резкими, он предлагал им начать готовить молоко и печенье, которыми заканчивалась каждая сессия minimes.
Юный Фредди Дюамель, чей отец управлял кемпингом, четыре раза отбивал мяч и выглядел при этом естественно, как и Рафик, один из сыновей Ахмеда. Другой был прирожденным игроком в регби. А Амели, дочь страхового брокера Паскаля, даже умела бить слева. Должно быть, ее учил отец. Дети обошли дом десять раз. Все они тщательно считали мячи и знали, что после трех раундов в проволочной корзине больше не останется мячей, и они смогут побегать по корту, чтобы собрать их все и заменить. Иногда он думал, что это была одна из тех ролей, которые им больше всего нравились.
Другой любимый момент наступал в конце девятого раунда, когда, по традиции, он объявлял сеанс оконченным, и все они кричали, что Бруно не умеет считать и им остается пройти десятый раунд. Тогда он мог бы сосчитать каждый из своих пальцев и признать, что они были правы, и дать им каждому еще по раунду.
Заключительной частью занятия было то, что он назвал игрой, зная, что дети отчаянно хотят поиграть друг против друга. Открытых кортов было три, поэтому он разместил четырех детей в одном конце каждой площадки, каждый ребенок на своем маленьком квадрате и отвечал за мячи, которые приземлялись на его территории. К этому времени он отправил матерей в здание клуба приготовить закуску, иначе их пристрастие стало бы невозможным. Он начинал игру на каждом корте, подбрасывая мяч высоко в воздух, и игра начиналась, когда мяч отскакивал.
Он только что ударил по мячу, чтобы начать игру на второй площадке, когда заметил, что одна из матерей все еще наблюдает за ним, но когда он обернулся, то увидел, что это Кристин. Он начал игру на третьей площадке, а затем подошел к ограждению, чтобы сказать «бонжур».
«Вчера вечером это был замечательный ужин», — начал он, недоумевая, что привело ее сюда. Она выглядела одетой для прогулки: прочные ботинки, свободные брюки и рубашка поло.
«Это готовила Памела, а не я», — сказала она. «Это очень странно после того, как я увидела, как ты дрался на площади, а теперь ты здесь, как любимый дядя каждого ребенка. Вы, французские полицейские, обладаете замечательным набором навыков. Я не знал, что уроки тенниса входят в ваши обязанности полицейского в стране».
«Это не совсем обязанность, скорее традиция, и мне это нравится. Это также означает, что я узнаю каждого ребенка в городе задолго до того, как они станут подростками и созреют для неприятностей, так что это считается профилактикой преступности. И пока мы говорим о преступности, тезис, который вы нашли для меня, действительно был очень полезен. Это было именно то, что мне было нужно, чтобы найти пропавшую фотографию».
«Хорошо, я доволен. Послушайте, я не хотел прерывать. Я не знал, что вы будете здесь, и я думаю, что вы нужны вашим детям».
Он уже повернулся, привлеченный детскими воплями со второго корта, где мяч отскочил от центральной линии и по двое детей забрали его каждый. Он разобрался с этим, а затем увидел, что на третьей площадке назревает аналогичная драка, поэтому подошел и молча встал у сетки, чтобы убедиться, что они сохраняют спокойствие. Краем глаза он заметил Кристину, все еще маячившую по ту сторону забора.
Он посмотрел на свои часы и поднял палец; минутку.
В пять часов вечера он подул в свисток, дети собрали мячи и побежали в здание клуба перекусить.
«Извините», — сказал он Кристине. «Мне скоро нужно идти и присоединиться к ним».
«Все в порядке. Я просто проходил мимо, увидел суды и подумал, что стоит взглянуть. Я не знал, что вы будете здесь, но раз уж вы здесь, есть ли что-нибудь конкретное, что вы хотели бы, чтобы я выяснил в Бордо? В четверг я собираюсь туда на пару дней, в Центр Жана Мулена, о котором я тебе рассказывал, помнишь? Исследование сопротивления».
Он кивнул. «Позвольте мне подумать об этом и перезвонить вам завтра. Я действительно не знаю, что я ищу. Я полагаю, больше информации о Хамиде и о том, в какой группе он состоял до того, как вступил в армию под Тулоном в 1944 году. Если я узнаю остальные имена его команды, возможно, мы могли бы посмотреть, всплывет ли кто-нибудь из них. И еще есть этот Джулио Вилланова».
«Думаю, я знаю, на что обратить внимание. Я прочитал тезис. Вам лучше пойти к своим детям. Вы очень хорошо с ними обращаетесь; из вас вышел бы отличный отец». Она послала ему воздушный поцелуй и медленно побрела к дороге, ведущей к пещере, время от времени наклоняясь, чтобы сорвать полевой цветок. Он некоторое время наблюдал за ней, наслаждаясь покачиванием ее бедер. Она обернулась, увидела его и помахала рукой. Дважды она произнесла фразу «ваши дети», и Бруно не подумал, что это было случайным из уст женщины, у которой самой нет детей. Он помахал в ответ и зашел в здание клуба, где его встретил обычный бедлам из двадцати пятилетних детей и такого же количества матерей.
Последний радостно смотрел на него, хихикая, как стайка школьниц, закатывая глаза и спрашивая о его новой подруге.
В тусклом свете вестибюля отеля Изабель выглядела поразительно и почти по-мужски. Ее волосы, очевидно, еще влажные после душа, были зачесаны назад, и она была одета во все черное. Черные туфли на плоской подошве, черные брюки и блузка, черная кожаная куртка, перекинутая через одно плечо, и все это оттеняется ярким малиновым замшевым поясом на талии.
«Ты прекрасно выглядишь», — сказал он, целуя ее в щеки. На глазах у нее был едва заметный намек на макияж, помада в тон кушаку и никаких духов, кроме свежего аромата шампуня. Он подвел ее к своему фургону, который специально вычистил, по крайней мере, переднее сиденье. Когда он проводил ее внутрь, Джиджи оторвала взгляд от обнюхивания большой прохладной коробки, которая была прикреплена к запасному колесу. Он высунул
