И Юлия Николаевна стала делать то, чего прежде никогда себе не позволяла. Когда муж разговаривал по телефону, она снимала трубку параллельного аппарата и слушала. Она рылась в его карманах и в ящиках письменного стола в кабинете. Она подслушивала под дверью, когда Борис Михайлович принимал посетителей. Конечно, все это были люди, приходившие на консультацию, но вдруг кто-то из них окажется из тех? Это было унизительно до отвращения, ни разу за тридцать шесть прожитых лет Юлия Готовчиц ничего подобного не делала, считая такие действия постыдными и недостойными уважающего себя человека. Но она хотела знать правду. А муж ей, что очевидно, правды не говорил.
* * *
Стало уже совсем тепло, в кабинете у Насти, на Петровке, окно было распахнуто настежь, и истошный визг тормозов заставил ее выглянуть на улицу. Нет, слава Богу, не авария. Всего лишь Игорь Лесников, который яростно хлопнул дверцей сверкающего «БМВ» и влетел в здание. Не прошло и трех минут, как он ворвался к Насте.
– И все-таки я был прав! – почему-то торжествующе выдохнул он.
Настя подняла на него недоуменный взгляд.
– Тоже мне новость. Ты всегда прав. Что на этот раз?
– Помнишь, я тебе рассказывал про кражу у психоаналитика? Точнее, там был взлом, ничего не украдено.
– Помню, – кивнула она.
– И помнишь, я еще тогда тебе говорил, что мне этот психоаналитик чем-то не показался?
– Тоже помню. Что он натворил теперь?
– Пока не знаю. Зато мы имеем в наличии труп его жены. Не остыл еще.
– Красиво, – протянула Настя, откидываясь на спинку стула и расправляя плечи, затекшие от долгого сидения за столом над бумагами. – А почему эта радость досталась нам, а не округу?
– А потому, что супруга испуганного психоаналитика является депутатом Государственной Думы, ни больше и ни меньше. Вот так, любезная Анастасия. Жди теперь солнечных дней и массу приятной работы.
– Да ну тебя, – Настя расстроенно махнула рукой. – Депутатские убийства – не мой профиль. Мне бы что-нибудь про жизнь, про любовь, про застарелую вражду. Это я умею. А в политике я все равно не разбираюсь.
Лесников ехидно улыбнулся.
– Как говорил профессор, у которого я когда-то писал диплом: неграмотность – не аргумент. И не надейся, что Колобок тебя пощадит, принимая во внимание твою патологическую нелюбовь к политике и экономике.
– Да уж, – Настя обреченно вздохнула. – Выходит, можно говорить о том, что взлом был попыткой кражи не у психоаналитика, а у его жены. Кстати, как ее зовут-то?
– Юлия Николаевна Готовчиц.
– Это которая за налоговую дисциплину все время боролась?
– Ну вот, а говоришь, что газеты не читаешь. Врешь ты все, светлейшая, под дурочку работаешь.
– Но я их действительно не читаю. То есть читаю, конечно, но только то, что имеет отношение к криминалу. Зато Лешка смотрит по вечерам информационные программы, и мне приходится это слышать. Можешь мне поверить, я бы с гораздо большим удовольствием послушала «Трубадура» вместо «Вестей» и «Итогов». Но Чистяков мои вкусы в этой части не разделяет, как ни печально.
Это было правдой. Настин муж проявлял поистине чудеса терпимости и с пониманием относился ко многим ее слабостям и недостаткам, но в одном он был непреклонен: в восемь вечера «Вести», в девять «Время» и в десять часов «Сегодня» – это святое и неприкосновенное, а если супруга желает послушать классическую музыку, то пожалуйста, в любое свободное от информационных программ время.
Но шутки шутками, а взлом и вторжение в квартиру вкупе с последующим убийством хозяйки-парламентария ничего приятного не сулили. Искали скорее всего не деньги и ценности, а какие-то документы. Правильно говорил Настин отчим, много лет проработавший в уголовном розыске: во главе всего стоит борьба за информацию. И в одних случаях ее хотят добыть, а в других – уничтожить, вот, собственно, и весь расклад. Если не удалось найти и изъять документы, то после этого частенько просто избавляются от людей – носителей особо опасных знаний.
Заниматься борьбой за информацию Насте Каменской было интересно. Жаль только, что информация эта носит, судя по всему, характер политический. Но ничего не попишешь. Мало ей телевизионных денежных дел… Да, в последнее время ей везет все реже и реже, времена такие настали, что в основе преступлений все чаще оказываются мотивы и поводы, Насте совершенно неинтересные, а вот любви, ревности, мести и затаенной злобы становится все меньше.
Игорь Лесников ушел докладываться Гордееву, а через полчаса полковник вызвал к себе Настю.
– Хватит сиднем сидеть, – проворчал он, – поезжай вместе с Игорем к мужу потерпевшей. Конечно, он сейчас не в том состоянии, чтобы давать членораздельные показания, но время упускать нельзя. Сами понимаете, депутат Госдумы. Каждую минуту могут начаться звонки и всяческие требования. Двигайте, ребятки, не тяните.
– А… – начала было Настя, но Виктор Алексеевич не дал ей задать вопрос. Он слишком хорошо знал свою подчиненную.
– Не бойся, тебя в Думу не пошлю. Тебе там делать нечего. Слабовата ты для разговоров с нашими политиками. Думцами будет заниматься Коротков, его ничем не прошибешь. Сегодня поработаешь с Игорем, потом я переключу его на другую линию, а тебе оставлю мужа убитой, ее родственников и друзей.
– Спасибо, – благодарно кивнула Настя, в который уже раз возблагодарив судьбу за такого начальника.
Ну что ж, уже легче. Каждый раз, когда от руки преступников погибал кто-нибудь из видных деятелей и пресса поднимала по этому поводу страшный шум («Банкиров убивают!» «Министров отстреливают!» «Убирают неугодных журналистов!»), Насте ужасно хотелось, чтобы в результате оказалось, что преступление было совершено по сугубо личным мотивам. В конце концов, банкиры, министры и журналисты – точно такие же люди, как и все остальные, у них есть близкие, есть любимые, есть друзья, а стало быть, есть враги и есть те, кто ревнует. Есть какие-то денежные отношения, есть прошлое, из которого частенько выползают страшные полузабытые тени. Почему всех людей могут из-за этого убивать, а видных личностей – не могут. Никто и не покушается на прогрессивную деятельность честного министра, просто он садист и сволочь и довел любовницу до нервного срыва. Вот она и схватилась за нож…
Насте Каменской очень хотелось, чтобы убийство депутата Юлии Готовчиц оказалось именно таким, «бытовым». То есть самым обыкновенным.
* * *
За годы работы в уголовном розыске ей довелось видеть множество людей, у которых погибли близкие. Все вели себя по-разному. Кто-то был в ступоре, словно окаменел, кто-то бился в истерике, некоторые держали себя в руках, как умели. Но такие, как Борис Михайлович Готовчиц, попадались Насте крайне редко. Положа руку на сердце, можно сказать, что и вовсе не попадались.
Борис Готовчиц был напуган. Причем напуган так сильно и так явно, что, казалось, даже не чувствовал боли утраты. Он ни минуты не сидел спокойно, постоянно меняя позу, хрустел пальцами, все время что-то вертел в руках, а взгляд его был обращен внутрь себя. Похоже, он даже плохо слышал своих собеседников.
– Борис Михайлович, тело вашей жены было обнаружено на улице Островитянова. Вы не знаете, что она делала в этом районе?
– Нет. Я вообще не знаю, где это.
– Это на юге Москвы, рядом со станцией метро «Коньково». Там еще есть большой вещевой рынок.
– Не знаю. Может быть, что-то покупала на рынке…
– Среди ее вещей не было никаких покупок, только сумочка. На этой улице не живут ваши знакомые или родственники?
– Я же сказал, не знаю. Ну сколько можно, в самом-то деле!
– Столько, сколько нужно, – неожиданно жестко произнес Лесников.
Настя кинула на него укоризненный взгляд. Разве так можно? У человека жену убили, естественно, что у него реакция не вполне адекватная. Когда человек в таком состоянии, ему нужно прощать и хамство, и грубость, и глупость, и забывчивость. Однако Готовчиц даже не заметил резкости оперативника, настолько он был погружен в себя.
– Расскажите, пожалуйста, как можно подробнее, о вчерашнем дне. Где были, что делали вы и Юлия Николаевна? Куда ходили, кто вам звонил, о чем вы разговаривали?
– Все, как обычно. Встали в половине восьмого, как и каждый день. Завтракали. Разговаривали… О чем-то… Сейчас уже точно не помню. Ничего особенного. В десять я начал прием, а Юля в своей комнате работала, готовила материалы для выступления в Думе. Потом обедали, часа в два примерно. В четыре ко мне снова пришли на консультацию. Когда пациентка уходила, Юли уже не было дома. Больше я ее не видел. Вот…
Готовчиц снова захрустел пальцами и отвернулся.
– Во время утреннего приема вам кто-нибудь звонил? – спросила Настя.
– Не знаю. В моем кабинете есть телефон, но, когда я работаю с пациентом, я его обязательно отключаю. Вы должны это понимать.
