Немного огорченный, он уже было хотел отправиться к себе, но на всякий случай решил обойти коттедж кругом, в надежде что какое-нибудь окно первого этажа открыто. Ведь вчера, он помнил, они много дымили, и Ваня почти полностью распахнул окно, которое так и оставалось открытым, когда он уходил. На улице было потепление, автономное паровое отопление Кошкин зимой включал чуть ли не на полную катушку, так что в комнатах было страшно жарко.
И действительно, Полетаев обнаружил наполовину приоткрытую створку окна.
Оглядевшись и убедившись, что никто его не видит, Федор ловко вскочил на подоконник, снял ботинки, облепленные снегом, и в носках спрыгнул в комнату.
Он знал, вернее предполагал, куда ему стоит отправиться.
Полетаев спустился в подвал и наткнулся на деревянную дверь, запертую на висячий номерной замок. Полетаев собирался уходить, но на всякий случай дернул замок и обнаружил, что он не закрыт.
Толкнув дверь и включив свет, Полетаев с легким ужасом стал оглядываться по сторонам. Его внимание привлекли два холодильника. Открыв один из них, Полетаев обнаружил в нем контейнер немецкого производства.
Он вытащил его из холодильника, открутил крышку и, посмотрев на свету внутрь, чуть не выронил контейнер из рук.
В азотном холоде контейнера лежала человеческая почка.
Быстро закрыв контейнер и поставив его в холодильник, Полетаев торопливо выключил свет и выбежал из подвала, повесив замок, как прежде.
К счастью, Кошкина все еще не было. Тем же маршрутом Федор Полетаев выскользнул в окно, напялил ботинки, забросал следы под окном снегом и, по-прежнему незамеченный, быстрым шагом отправился к себе домой.
Полетаева трясло, но не от холода и не от страха, а от стресса. Придя домой, он даже принял валерьянки. Он как врач понимал, что почка, предназначенная для пересадки, должна быть изъята у практически живого человека. Во всяком случае, после клинической смерти не должно пройти дольше, чем пять — десять минут. Но ведь в психзоне за последние полгода не было ни одной смерти!
Почка лежит дольше чем полгода? Маловероятно. Потому что… Потому что, Полетаев помнил прекрасно, контейнеры были переданы Кошкину одним майором три недели назад, майор побывал в Ильинском в составе свиты генерала Ваганова…
Почка вырезана у кого-то из ныне здравствующих психов?! Это немыслимо, но иного ответа, откуда взялся в холодильнике человеческий орган, он не находил.
…На следующий день осунувшийся и побледневший после бессонной ночи Федя Полетаев, узнав, что Федор Устимович находится сейчас в своей лаборатории в зоне, отправился к нему, захватив с собой бутылку коньяка, предназначавшуюся Кошкину.
Из комнаты охраны по внутренней связи он позвонил в лабораторию, попросил Кузьмина встретиться с ним.
Кузьмин немного поворчал, напомнив, что его отрывать от работы можно только в экстренных случаях, но Федя Полетаев веселым голосом сказал, что случай просто безотлагательный.
И главврач согласился принять Полетаева на десять минут у себя в кабинете.
Когда Федя вошел к Кузьмину, он вытащил из-за спины бутылку коньяка и пьяным голосом протянул:
— Поздравляю вас, дорогой Федор Устимович! Я что пришел? А вот что, почему мы до сих пор не скорешились? — Полетаев пошатнулся, и если бы не схватился за шкаф, то упал бы.
Кузьмин с удивлением смотрел на Федю, не понимая, действительно он пьян или притворяется.
А Федя притворялся, и довольно искусно.
— Кузьминчик наш дорогой, ну в натуре, я с тоски тут подыхаю! Медсестры все у нас полудохлые, Нинка мне нравится, а она с Кошкиным… Кошкин мне осточертел, вы меня не приглашали на Новый год, так вот я сам вас приглашаю, дорогой мой Федор Устимович! — Полетаев стукнул донышком бутылки о стол главврача.
— Федя, еще не хватало, чтобы ты в запой ушел, — посетовал Кузьмин.
— Да, не хватало!.. — Полетаев плюхнулся в кресло. — Вот пойду сейчас в прорубь, в проруби и утоплюсь…
— Может быть, не стоит?
— Тогда доставай стаканы, Кузя! — потребовал Полетаев.
Кузьмин от изумления даже не нашел что сказать — до сих пор молодой врач так панибратски еще не обращался с Федором Устимовичем. Ну да пьяный, что с него возьмешь.
— Федя, и для этого ты меня оторвал от работы, чтобы я доставал стаканы? — недовольно проворчал Кузьмин.
— Точно… — Полетаев принялся открывать бутылку.
— Ни в коем случае, Федя, я сейчас занят!
— Нет, не занят. Я не могу пить один. Если ты со мной не будешь, то пойду к проруби…
— Сейчас позвоню Рябому, он всегда готов, — сказал Кузьмин, снимая телефонную трубку с аппарата.
— Рябой — придурок, такой же псих, как и все остальные…
— Федя, я тебя в таком состоянии не видел, пожалуй, ни разу, но ты мне уже надоел! — уже более грозно воскликнул Кузьмин. — Отправляйся сейчас же домой! И забирай бутылку.
— Нет, я хочу выпить с нормальным человеком, а у нас единственный нормальный — это вы, Федор Устимович!
Но лесть не подействовала на Кузьмина:
— Федя, прекращай буянить, иначе вызову контролеров.
— Вызывай! Эх, такой праздник портишь, Федор Устимович… Мне охота с интеллигентным человеком по душам, а ты ни хрена не понимаешь, — протянул Полетаев. — Только ты здесь умный, да я, да еще одна темная лошадка — Васька Найденов! Что ты все тихушничаешь, Федор Устимович, неужто думаешь, что я не свой?
— Да свой ты, Федя, свой. Только давай домой отправляйся.
— Не хочу-у-у! — завыл Федя. — С кем-нибудь умным хочу поговорить! Федор Устимович, пошли сейчас к Ваське Найденову, к этому шпиону, а?
— Прекрати, Полетаев!
— Тогда я сам пойду. Ты скажи контролерам, чтоб меня к нему пустили. Вот ты поздравлял, Федор Устимович, кого-нибудь из больных с Новым годом? Знаю, что нет. А я поздравлял! Всех своих из третьего отделения поздравил! — соврал Полетаев. — Неужели не жалко человека, пусть даже он и шпион бывший, неужели он не достоин, чтобы за Новый год выпить немного!
— Достоин, только Найденов не простая птица, — хмуро сказал Кузьмин. — Ты вообще-то, Федька, прав, я совсем забросил подопечных. Это ты прав, я не подумал, что Найденов может обидеться на меня…
— Во-во, этот шпион обидится и нажалуется кому надо, а нам с тобой по шапке надают, вернее, тебе надают! Какой-нибудь генерал приедет и премию срежет тебе и всем нам, — пьяно говорил Полетаев.
— Ладно, только не буянь особо. Сходи к Найденову, поздравь его, и от моего имени тоже, но много не пейте… Понял меня?
— Понял, начальник. Много не будем. А жалко, что ты меня не уважаешь, — протянул Полетаев.
— Федя, ты же культурный человек, ну зачем это — «не уважаешь», — поморщился Кузьмин. — Сейчас позвоню, чтобы пустили тебя к нему.
Кузьмин нажал кнопку селекторной связи с охраной, сказал, чтобы открыли камеру Найденова, туда с новогодними поздравлениями отправляется врач Полетаев.
Но Федя Полетаев не собирался уходить, он по-прежнему качался из стороны в сторону, сидя в кресле у Кузьмина в кабинете.
— Ну что еще, Федя? Ступай, — сказал, поднимаясь из-за стола, Кузьмин.
— Мечтаю я, Федор Устимович, вот ты кандидатскую защитил в Москве, верно? Теперь ты — главврач, а я до конца своих дней буду в рядовых коновалах ходить? Я тоже хочу материал собрать на кандидатскую. Ты поможешь мне?
— Помогу-помогу, только отправляйся сейчас к Найденову, а потом — домой, спать.
— Во! Обещал! А ты человечище, Федор Устимович, — пьяно улыбался Полетаев.
— И на какую тему ты собираешься кандидатскую ваять?
— Как — на какую? На эту самую… Проблема потери памяти: анамнез, новые формы лечения, на какую же еще?! Благо материал под боком, у нас столько этих развелось, человеков без прошлого…
Кузьмин нахмурился:
— Федя, ты сейчас пьян, я с тобой на эту тему не буду разговаривать. Скажу только, эту тему не трогай.
— Она твоя, что ли? Ты докторскую пишешь?
— Нет, Федя, ничего я не пишу, только я сам занимаюсь этим вопросом, вопросами новых методов лечения. Одним словом, новыми препаратами…
— Знаю, ты изобрел! Знаю, Федор Устимович, и завидую белой завистью тебе! — Федя Полетаев принялся пьяно рыдать, уткнув лицо в ладони, у него это получилось вполне натурально.
— Откуда знаешь? — резко спросил Кузьмин.
— От Кошкина, конечно. Ты гений у нас, Кузя. Скромный гений в сумасшедшем доме, а я… Я ноль без палочки, — рыдал Полетаев.
— Ну, Кошкин, я ему скажу пару ласковых, — недовольно пробормотал Кузьмин.
— Федор Устимович, а что за соединение ты синтезировал? А в основе что, барбитураты или фенолы? Как назвал средство? Если никак, то предлагаю назвать «кузьминит — восстановитель памяти».
— Федя, хватит, ступай лучше, успокойся, выкупайся в проруби, ведь ты у нас морж, приведи себя в порядок, одним словом!
