— Федя, хватит, ступай лучше, успокойся, выкупайся в проруби, ведь ты у нас морж, приведи себя в порядок, одним словом!
— А кто колет твое изобретение, Нинка или Кошкин, или это микстурка такая, выпил — и сразу все вспомнил?.. — вдруг перестав рыдать, засмеялся Полетаев.
— Названия пока нет, да и незачем мне слава, «кузьминит» какой-то придумал… Все мои маленькие открытия под номерами. Просто и скромно, препарат № 9, вот как называется. Однако ты собирался Найденова поздравлять, но, вижу, ты уже не в состоянии… Ладно, давай я тебя до дома провожу. — Кузьмин подошел к Феде Полетаеву, стараясь поднять его из кресла.
Но Федя тут сам вскочил:
— Не надо меня топить в проруби! Никуда я не пойду! Меня Найденов ждет, — сказал заплетающимся языком Полетаев и, забрав бутылку со стола, вышел от Кузьмина, услышав за своей спиной облегченный вздох главврача.
«Эх, плачут по мне Большой и Малый театры, вместе взятые, — думал Федя Полетаев, на нетвердых ногах передвигаясь по коридору. — Как я разыграл актерский пасьянс, пальчики оближешь! И откуда только такие таланты взялись? Ведь он поверил мне, поверил!»
На третьем этаже, под бывшим соборным куполом, Полетаева уже ждал прапорщик с ключами.
Он открыл железную дверь, обитую черным дерматином. В двери вместо традиционного зарешеченного окошечка был круглый дверной глазок, только направленный не наружу, в коридор, а в комнату, внутрь.
Заглянув в глазок, Полетаев увидел, что блондинистый парень, Василий Найденов, в задумчивости сидит за компьютером.
Когда дверь открывалась, Найденов даже не повернул головы.
— Здравствуйте! Почему нас никто не встречает? Почему нам никто не рад?! — закричал с порога Федя.
Найденов даже вздрогнул от неожиданности:
— В чем дело? Я задумался. Что, уже обед? Я не хочу…
— Нет, не обед, а кое-что получше. — Федя Полетаев вытащил из-под накинутого на плечи белого медицинского халата бутылку коньяка и потряс ею в воздухе: — Я от имени и по поручению нашего многоуважаемого главврача пришел поздравить с Новым годом, — улыбался Полетаев. Он обратился к прапорщику, стоявшему в дверях: — А ты, Сидорыч, пост оставил, шел бы ты, пока все не разбежались, — пьяно улыбался Полетаев.
— Пожалуйста, — пожал плечами Сидорыч и повертел связкой ключей на пальце. — Позовешь меня, Федор Иванович, когда вы тут оприходуете, — сказал прапорщик и закрыл дверь, оставив Полетаева вместе с Найденовым в его роскошной камере: с дверью, ведущей в маленькую ванную комнатку с унитазом, с коврами, которые медсестры пылесосили раз в три дня; с горшочками герани, стоящими на полу. Василий Найденов в некоторой растерянности стоял возле стола и тер двумя пальцами переносицу, он был явно смущен непрошеным гостем.
— Я вообще-то не любитель, но раз уж Новый год… А почему Федор Устимович не пришел?
— Он занят, Вася, — уже совершенно трезво сказал Полетаев. — А я свободен. Я знаю, Вася, что ты мужик наш, жалко, что я не твой лечащий врач, — говорил Федя, прохаживаясь вдоль стеллажа с книгами и рассматривая названия на корешках. — Да, умный ты, шибко умный, как сказала бы моя бабушка…
Найденов уже принес два обыкновенных граненых стакана и, отодвинув клавиатуру компьютера, поставил на полированную поверхность стола.
Полетаев подошел вплотную к Найденову и шепнул ему на ухо:
— У тебя тут ушки торчат из стен?
Лицо Найденова вытянулось от удивления:
— Нет, конечно, а с чего ты взял, Федор Иванович, кажется…
— Васек, зачем Федор Иванович, просто Федя я. Ты уверен, что здесь чисто?
— Абсолютно, — пожал плечами Василий. — А что случилось?
— Ничего, Вася, хорошего не случилось, — внезапно помрачнев, сказал Полетаев, открывая коньяк и разливая в стаканы по половине. — Закуска у тебя есть?
— Найдется, — Найденов внезапно засуетился, стал вытаскивать из холодильника алюминиевые тарелки с остатками пищи, накрытые сверху чайными блюдечками. Достал банку шпротного паштета, масло в масленке, замерзший хлеб тоже вынул из холодильника и все это расставил на столе рядом со стаканами.
Полетаев придвинул к столу пластмассовый стул с металлическими ножками и уселся на него.
Вася поднял стакан с коньяком, понюхал, поморщился:
— Ну что, с праздничком, что ли?
— Давай за все новое в этом новом году. Чтоб все у нас было новое: и работа, и место жительства, и вообще… все, — совершенно серьезно, пытаясь донести до Найденова подтекст, сказал Полетаев, и они сдвинули стаканы.
Выпили. Полетаев крякнул, но закусывать не стал. Василий закашлялся и, схватив пальцами масло, стал его, замерзшее, кусать, чтобы заесть.
— Давно не пил я, надо признаться, — сказал Найденов.
— И баб наверняка давно к тебе не водили, — усмехнулся Полетаев.
— Точно, — кивнул Вася.
— Однако тебе тоже скучно здесь, как я погляжу, как и мне, Василий?
— Я бы не сказал. Я вообще-то тут работаю… Почти так же, как и раньше, в Коломне…
— Ушек точно нет? — понизив голос, спросил Федя.
— Сто процентов.
— А ты доверчивый, как я погляжу, — сказал Полетаев, ухмыляясь и по новой разливая коньяк.
— Возможно. Будешь поневоле тут «доверчивым» с вами… — Васино лицо искривилось в нехорошей усмешке.
— Я вообще-то наслышан, почему ты здесь. Я даже горжусь тобой, горжусь, что в нашей зоне сидит второй Сахаров.
— Загнул, Федор, — уже более добродушно усмехнулся Василий Найденов. — Какой я Сахаров, так… Обыкновенный бывший мэнээс — младший научный сотрудник. И я совсем не уверен, что буду когда-нибудь академиком.
— Будешь. Это я тебе обещаю, — вдруг совершенно серьезно сказал Полетаев.
— Не смешно, гражданин врач.
— Слушай, Найденов, сюда. Мы с тобой находимся в очень нехорошем месте, надеюсь, ты это понимаешь?
Василий согласно кивнул и с написанным на лице недоверием смотрел на непрошеного гостя.
— Вот ты здесь сидишь со своими компьютерами, и я здесь сижу с вами. А неплохо было бы, если бы мы объединились да оба сделали отсюда ноги. Как на это смотришь, Вася?
— Это что, новогодние поздравления? — усмехнулся Найденов.
— Нет. Я вытащу тебя отсюда, и раз ты работал на иностранные разведки, то тебе лучше жить в той стране, на которую ты и работал, не так ли? — Полетаев поболтал в стакане коньяк, задумчиво глядя на коричневатую жидкость.
Найденов молчал. Он обиженно сопел носом, точно ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. Наконец он перестал сопеть:
— Ерунду ты говоришь, Федор, ни на кого я не работал, у меня действительно крыша немного поехала на религиозной почве. Ты же просто не знаешь… Видно, это судьба у нас у всех такая, у всех, кто в коломенском КБ работал. До меня там был один прибалт, Эдмунд Мукальский, так его вообще уже нет на этом свете. А я, честно говоря, рад, что хоть здесь нахожусь, но еще живой и таскаю ноги. Да ты хоть знаешь, кто я такой?
— Не знаю, Вася. Кое-что слышал от Кузьмина, от Кошкина, но лучше не верить слухам. Лучше всего мне верить. Я уже это говорил тут одному пациенту, который мне понравился, — я врач хороший! Мне верить можно, понял, профессор?
— Понял, эскулап, — недоверчиво усмехнулся Найденов.
— Ну так кто ты на самом деле? Террорист, шпион или действительно бывший дурак?
— Точно. Бывший дурак. Правда, очень умный бывший дурак, — рассмеялся Найденов. — Я работал у самого Победова, я его, можно сказать, лучший ученик… Это же он мне сюда компьютеры приволок, книги необходимые, правда, не без помощи этого генерала, — вздохнул Найденов.
— Генерала? Какого генерала?
— Генерала Ваганова. Скользкая личность, я тебе скажу.
— Ничего, не страшно, я сам лейтенант медицины, — рассмеялся Полетаев. — А кто такой Победов?
— Победов — то же самое, что живущий ныне Стечкин, что Калашников… Генеральный конструктор ракетных установок — Сергей Павлович Победов, вот кто он. А я его правая рука, — вздохнул Василий. — Правда, бывшая правая рука…
— Так ты по ракетам специалист? — перешел на шепот Федя.
— А ты не знал? Да лучше этого и не знать, — вздохнул еще раз Василий и запустил пятерню в свои рыжеватые волосы, почесав затылок.
— И что же ты конструировал у этого Победова, тоже ракеты?
— Конечно, если тебе интересно, могу рассказать кое-что, что уже рассекречено, естественно, потому что кто тебя знает?..
— Точно, пока ты меня не знаешь. Я хоть и не Горбачев, но вытащу тебя отсюда, если ты, конечно, никого не убил!
— Да что ты, никого я не трогал… и не работал я ни на какие разведки, это тебе навешали макароны на уши… Говорю же, так получилось, — вздохнул Найденов и, отвернувшись от Федора, глянул на маленькую бумажную иконку Богоматери, висевшую на стене, над кроватью.
