Уволенный Мукальский с горя запил. По требованию практичной жены, уже вторично беременной, он вернулся в родной Таллин. Жизнь на родине складывалась не слишком сладко. В миролюбивой Эстонии оборонки не существовало. Эдмунду оставалось одно — преподавать в школе физику; однако из школы его скоро попросили, так как Мукальский — чистокровный эстонец, но родившийся в России, — не знал родного языка.
Рука помощи была протянута из Цюриха, когда Эдмунд уже впал в отчаяние. Некий господин Курт Вонхейм предложил Эдмунду сотрудничать с одной фирмой, якобы разрабатывающей ракетные двигатели.
Эдмунд предоставил фирме некоторые чертежи, а через две недели после получения аванса всего в одну тысячу долларов скончался от удушья. Эстонские эксперты констатировали как причину смерти астму. До сих пор тайна смерти Эдмунда не раскрыта. Не ясно, сколько государственных секретов советской оборонки успел передать Эдмунд, однако, его вдова с детьми в настоящее время безбедно живет в Квебеке в трехэтажном коттедже и в родную Коломну возвращаться не собирается.
Место Эдмунда в КБ занял Василий Найденов, белокурый, с веснушками по всему телу, сероглазый крепыш. Бабник, спортсмен, в прошлом комсомольский лидер. Полная противоположность хладнокровному эстонцу.
Победов работал с Найденовым над своим последним проектом «Пика-2».
«Пика-2» была усовершенствованной моделью «Стрелы». По ее широкому и разветвленному хвостовому оперению можно было предположить, что «Пика» передвигается на низкой высоте и может лавировать и даже разворачиваться на девяносто градусов.
«Пика-2» вполне могла лететь чуть ли не по улицам. Правда, улица должна быть не узкой, а рассчитанной минимум на трехрядное движение.
Василий Найденов продолжал заниматься «Пикой». Но не ее совершенствованием, а перекодировкой системы управления полетом «Пики».
Василий, как нормальный русский рубаха-парень, в молодости много грешил. В институте попивал, баб не чурался, но с годами, особенно когда пошла волна перестройки, решил начать каяться.
Если раньше преуспевающего ученого в выходные встречали в дискотеке обязательно разные девицы, то когда рубахе-парню перевалило за тридцать, все свои субботы он проводил уже не на дискотеках и не в ресторанах, а в храме!
Но православие быстро надоело Василию. Он был уверен, что священники не имеют права брать деньги за крещения и свадьбы. Считал, что христиане не должны курить и употреблять спиртное, что было сплошь и рядом среди коломенских прихожан.
Василий посетил не одну церковь, не одну секту. Ничто ему не нравилось. И он решил остановиться на странной, немногочисленной секте со звучным названием «Церковь объединенных религий», сокращенно — ЦОР.
Службы в ЦОРе проходили в Москве в ДК МЭЛЗ, на «Электрозаводской». Служба обставлялась эффектным антуражем. Молодые юноши и девушки, обнявшись, пели положенные на современную музыку библейские псалмы.
Скоро Василий сошелся и с руководителем московского филиала Всемирной Церкви объединенных религий Энди Кригером.
Василий участвовал в ночных бдениях Энди Кригера, всю ночь неофиты вместе с Кригером молились на маленькой кухоньке в квартире, которую снимал Энди, и доходили до исступления.
Но религиозные увлечения Василия быстро закончились. Энди уговорил его уехать не куда-нибудь, а в Африку — открывать новые церкви. Но для этого, естественно, нужны были деньги. А деньги, и большие, можно было добыть одним путем: продать некоторые секреты коломенского КБ.
Василий, недолго думая, решил предложить дискету с параметрами разрабатываемой ракеты «Пика-2».
Передать военные секреты не удалось, Василия взяли с поличным, когда он в очередной раз приехал на ночное молитвенное бдение на квартиру к Энди Кригеру, и у него случайно в кармане оказалась злополучная дискета. Церковь закрыли, Энди выслали из страны. Василия, посчитав душевнобольным, упрятали в Ильинское.
К Василию раза три приезжал Победов, с его помощью и при участии Ваганова Найденову здесь были созданы идеальные условия для работы…
Но над чем сейчас работал Василий, он особо распространяться не стал. Его работа была, естественно, в области ракетных технологий, и кому предназначались результаты труда, Победову или благодетелю генералу, — об этом Василий также умолчал.
— Да, круто получается, — вздохнул Полетаев, выслушав рассказ Найденова. — Круто, но глупо. Как же ты вляпался в эту секту, которой из ЦРУ руководили?
— А вот так и вляпался. Бесы попутали, как говорится, — невесело усмехнулся Найденов. — Ну да сам виноват. Не было во мне должного патриотизма…
— А что сейчас изобретаешь?
— Да ничего существенного. Работаю опять над «Пикой-2».
— Усовершенствуешь, значит?
— Нет, перепрограммирую, — увидев, что Федя Полетаев не понял, Василий пояснил: — Ну то есть разрабатываю новую компьютерную программу, чтобы ракета летела к другой цели, нежели у нее была раньше…
Полетаев снова не понял, и Вася начал объяснять, что у «Пики-2» есть своя исключительная особенность: такая запрограммированная ракета найдет заданную цель, из какой бы точки европейской части России ею ни «выстрелили».
Эта «Пика-2» не была подобна человеку, заблудившемуся в лесу, она могла самостоятельно определять свое местоположение при помощи заложенной в нее компьютерной карты местности.
Ракета «видела» местность, соотносила себя с ландшафтом и сама прокладывала себе маршрут. Такой ракете было безразлично, откуда лететь, предположим, к зданию конгресса: из деревни Бобруевка, что под Курском, или из села Полевое, что под Смоленском…
— И куда же ты программируешь теперь полет этой «Пики»? — спросил Полетаев.
— Туда… — уклончиво ответил Вася.
— Туда — это куда?
— Не скажу, — коротко и мрачно ответил он. — Если кто-нибудь узнает, чем я тут занимаюсь, то мне уж точно головы не сносить.
Полетаев подумал и решил, что больше не стоит пытать Василия Найденова.
Они допили коньяк, но у обоих было ни в одном глазу. Оба были возбуждены. Понимали, что сейчас они безмолвно договорились о чем-то важном, что вскоре должно произойти при помощи его, Полетаева. Федя и сам не знал, что он предпримет в отношении Найденова, он лишь чувствовал, что тому обязательно нужно помочь, помочь вырваться отсюда…
Раздумья молчавшего Полетаева прервал короткий звонок. Звякнул телефон внутренней связи, стоявший в камере Найденова.
Василий поднял трубку. Звонил прапорщик, спрашивал, не уснули ли они там. Василий ответил, что все в порядке, только закуска кончается, и положил трубку. Немного помолчав, Василий тихо и серьезно сказал:
— Эх, зря я тебе все открыл, можно сказать, исповедался, словно перед смертью… Ты думаешь, Федя, я тебе поверил, что ты собираешься меня вытащить отсюда? Ты, видно, за дурака меня держишь, не иначе. Просто я давно живого человека не видел, медсестры и санитары — это не в счет… Знаешь, чует мое сердце, мне недолго осталось. Попа сюда не вызовешь, вот и решил тебе исповедаться вместо батюшки… После этой секты я снова к православию вернулся, так что если меня и уберут в скором времени, когда закончу работу, то, надеюсь, пойду на небо, к моим православным деду и бабке…
— Ну зачем так мрачно, Вася? Я же не шутил, когда говорил, что постараюсь для тебя… У нас перестройка, гласность, компартию упразднили! У тебя же совсем пустячный случай, я уверен, комиссия из института Сербского тебя признает совершенно здоровым, я посодействую! В Москву съезжу в отпуск, поговорю о тебе с кем надо…
Василий расплылся в добродушной улыбке, отрицательно качая головой:
— Наивный ты, что ли? При чем тут комиссия, ну даже если признают здоровым, выпустят, а дальше? Я же не уйду от… — Василий вдруг замялся. Потом махнул рукой и продолжил: — Мне не уйти от этого генерала, заказчика моей работы. Совершенно не уверен, что он оставит в живых такого свидетеля, как я…
— Ты все-таки не хочешь сказать, чем конкретно занимаешься?
— Нет, не хочу. Боюсь.
Полетаев поднялся и зашагал по мягкому ковру камеры, заложив руки за спину. Он думал о том, что слишком часто прямо и косвенно упоминается этот генерал, этот негласный фактический хозяин психзоны Ильинское. Генерал, прилетавший на военный аэродром под Смоленском из Германии. Германию упоминал и Иванов Сергей Сергеевич, вернее, теперь уже ясно, что никакой он не Иванов…
— Василий, в конце концов, есть Комитет по правам человека, я обращусь туда… А, чем черт не шутит, вдруг тебе удастся уехать из страны? Допустим, через два года, когда срок секретности у тебя закончится, ты ведь вполне сможешь эмигрировать?
— Да, может быть, и смогу, меня с моим образованием в любой стране примут, но у меня предчувствие — я не протяну и месяца, — грустно улыбнулся Найденов.
