Ознакомительная версия.
Отвлекаемый язвительными вопросами Шибанова от своих размышлений, Удал все же успел сделать для себя некоторые выводы. Прежняя простая и понятная жизнь по принципу «Веселие Руси — питие есть» имела и свои преимущества. Проснулся, открыл глаза навстречу утренней Авроры, совершил подвиг — отметил; отметил — думаешь о том, как бы сообразить. Сообразил — опять весь в поисках, где бы отметить… И так далее, и тому подобное ежедневно и постоянно, от младых ногтей, в лучшем случае — от отрочества и до ранней могилы. Поэтому никаких других несвоевременных мыслей в голову не лезет. А тут — только успел дать клятву трезвости, и сразу вся голова забита философией. Но философия для воина смерти подобна! Нет, отныне следует обдумывать только вопросы тактики и стратегии. Философия — философам, а воин — заботься об исправности амуниции да планируй диспозиции будущих сражений.
Шибанов принял молчание Удала за согласие с тем, что Курбский таки был выдающимся полководцем. Вот так-то! Что говорить, когда возразить нечего? И Василий, еще более утвердившись в своем намерении славить своего господина, тут же провозгласил новую здравицу:
— Да здравствует и славится князь Курбский — лучший и талантливейший писатель нашей эпохи!
— Никакой Курбский не писатель, — встрепенулся Удал. — Выброси его писанину в помойку, потому что ее все равно не напечатают!
— Почему не напечатают?! — возмутился стремянный.
— Потому не напечатают, что автор не числится ни в какой шайке, в смысле — ни в какой творческой организации, — пояснил Удал.
— Да, действительно, Курбский в шайке, в смысле — в творческой организации, не состоит, — расстроился Василий, но тут же радостно воскликнул: — Зато князь теперь эмигрант, более того — перебежчик! А для эмигрантов у нас все дороги открыты! Был парень на Руси никем, свалил за бугор в тяжелую для Родины годину — стал за морем ничем, вернулся, когда стране полегчало, — и добро пожаловать на большую эстраду или в выдающиеся писатели. А уж про перебежчиков я и не говорю — они у наших издателей на вес золота! Спорим, писанина Курбского станет бестселлером!?
Удал от заведомо проигрышного пари уклонился — против очевидных фактов не попрешь — и, замяв щекотливый вопрос, выдвинул свой последний и самый веский аргумент:
— Ты погибнешь лютой смертью! Не езди в Москву! Царь тебя не пощадит, и ты сложишь там свою буйную голову!
— Ничего мне царь не сделает, потому что не успеет, — самоуверенно возразил стремянный. — У меня для такого случая припасена волшебная загадка. Я как передам царю писанину мово господина, так сразу ему эту загадку загадаю: «Найди, царь, сто сходств и два отличия нетолерантной ксенофобии в отношении ино— и просто странных граждан от неравенства перед законом граждан собственных». И пока царь будет думать да разгадывать, я три раза успею добежать обратно до Ливонской границы!
Огорошив собеседника таким экстравагантным заявлением, Шибанов выдернул полу своего армяка из рук опешившего Удала и рванул в сторону Первопрестольной — только пятки замелькали. И долго еще были слышны его здравицы и славословия в честь любимого господина:
— Слава князю Курбскому — благодетелю его крепостных крестьян! Да здравствует лучший друг детей и спортсменов князь Курбский!.. Слава… ава… — долго доносилось издалека, пока наконец все не стихло.
Удал смотрел вслед стремянному, устремившемуся в направлении столицы, и огорченно качал головой: его мучили нехорошие предчувствия, которые, как известно, оправдались полностью и даже с лихвой. Царь не стал разгадывать волшебную загадку Шибанова, потому что просто ничего в ней не понял. Кто такие «граждане»? Вот есть он, царь, есть еще бояре и дьяки, дворяне, ну и, понятно, холопы. А никаких «граждан» он никогда в глаза не видел. Да это и понятно: до той поры, когда холопов стали называть гражданами, нужно было еще жить и жить — чуть ли не триста лет! Так что Василий Шибанов разделил обычную участь всех новаторов, непозволительно опережавших свое время. К тому же царь очень высоко оценил морально-этические и идейно-политические качества его характера: «Гонец, ты не раб, но товарищ и друг!» Обнародование такого факта автоматически предрешало на Руси вынесение смертного приговора обладателю этих похвальных качеств. Не то чтобы высшей власти на Руси всегда было чуждо милосердие. Ничуть не бывало! Российских душегубов, на чьих руках кровь десятков замученных ими невинных жертв, не предают смерти, а милостиво содержат на бесплатном рационе, в три раза превышающем рацион пенсионера, беспорочно трудившегося на благо отечества полвека с гаком. Просто «нет пощады у судьбы тому, чей благородный гений…» и так далее, как справедливо отметил другой великий поэт. И тут ни прибавить, ни убавить. Что правда, то правда.
Удал не захотел последовать за Шибановым на тот свет, а за Курбским — в бой вместе с ливонцами против своих, русских. Он вскочил на своего добра коня и помчался в противоположную от шибановского маршрута сторону. Проскакав галопом Польшу и Германию, Удал с ходу влетел во Францию, по ней по инерции пронесся, как ветер, и смог затормозить только у самой итальянской границы. Здесь он остановился, осел, офранцузился, обитальянился и под именем виконта Уд д´Ала де Ла Панини записался в Иностранный легион французской армии, где и занялся привычным для себя делом — совершением подвигов. И вскоре Уд д´Ал де Ла Панини так наотличался во всех сражениях, что его бранная слава затмила славу сразу четверых великих воинов — Д´Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса.
Разбогатев на военных трофеях, виконт решил обзавестись семьей и сделал предложение племяннице всесильного кардинала Мазарини. Знатная и богатая девица не смогла устоять перед таким завидным женихом и отдала ему руку, сердце и богатое приданое. А как же Удалова жена венчанная, лебедушка белая, княжна Долгоногая?! О ней он забыл начисто! Но забыл не злонамеренно, скрываясь от алиментов. Во всем был виноват князь Зубатов-Щербатов, который хотел сделать как лучше, удерживая Удала от отмечания памятных событий, предшествующих его женитьбе, а получилось как всегда, когда учетверенная порция (за знакомство, сватовство, смотрины и свадьбу) была принята зараз. Отшибло у молодого мужа память — и все дела! А вспомнил виконт Ла Панини об этом знаменательном матримониальном событии российского периода своей биографии только в глубокой старости, отдыхая от бранных трудов на заслуженной пенсии. Тогда у него нашлось время прочитать мемуары князя Курбского. Автор писал, что был у него любимый адъютант — боярский, а может, и княжеский сын Удал Панов, который и ему был как сын. И так Курбский своего адъютанта любил, что даже отпустил его в краткосрочный отпуск. Будучи в отпуске, боярский сын Удал Панов женился на воспитаннице князя Зубатова-Щербатова княжне Долгоногой. Но затем адъютант проявил черную неблагодарность в отношении своего начальника и благодетеля (вот и делай после этого людям добро!) и отказался отвезти письмо князя Курбского царю. Но этим необдуманным поступком только себе сделал хуже! Мог бы Удал прославиться, как Василий Шибанов, и про него написали бы потом стихотворение. А так этот неблагодарный свой счастливый шанс упустил. Никто ему не виноват!
Прочитав мемуары Курбского, виконт Ла Панини с трудом дошкандыбал до библиотеки и взял мемуары князя Зубатова-Щербатова. И тот тоже написал, что его крестник славный рыцарь Удал Панов, приехав из действующей армии в краткосрочный отпуск, женился на белой лебедушке княжне Долгоногой, которая ровно через девять месяцев после свадьбы родила сына, нареченного Глебом. Но отец сына так и не увидел, потому что пропал без вести. И в такой пропаже нет ничего странного. Хотя уровень тяжких преступлений, особенно убийств, неуклонно снижается, тем не менее порой случается так, что пошел, например, человек в лес по ягоды и так ему в лесу понравилось: птички поют, сосны от ветерка шумят — красота! И не хочется ему возвращаться в «неволю душных городов». А! Пропади все пропадом — и бизнес, и квартира! Нашел какую-нибудь ямку, лег в нее, закидал себя ветками — и пожалуйста, следующей весной нашли новый «подснежник». Но труп-то этот не криминальный! Поэтому полицейскую статистику не портит. И такая неадекватная любовь людей к природе проявляется сплошь да рядом и в мирное время. А что говорить про военное?!
Поэтому исчезновение Удала никого особенно не удивило. Пока Удал пребывал в нетях, а молодая супруга его, княжна Долгоногая, она же — боярыня Панова, тетешкала сыночка Глеба, батюшка-царь Иван Васильевич Грозный занимался государственными делами, а для отдыха ездил на охоту вместе со своими опричниками. Опричники — это такие были приближенные царя, которые жили опричь, то есть отдельно от всего остального народонаселения. У них и снабжение, и здравоохранение, и проживание в особняках да теремах было опричное. Ездили опричники на конях, а к седлам у них были приторочены с одной стороны — отрезанная собачья голова, что означало: они вынюхивают где, что плохо или хорошо лежит. А с другой стороны — метелка. Ну тут и без объяснений понятно: прихватизируют все вынюханное под метелку! И вот, приехав со своими опричниками на охоту, царь увидел там журавля долгоногого. Посмотрел царь на долгие журавлиные ноги и задумчиво так сказал:
Ознакомительная версия.
