— Двенадцать-А-Пять, продолжайте патрулирование, — сказал оператор, — и примите вызов: ищите женщину, источник неприятностей неизвестен, восточная сторона Девяносто второй улицы, одиннадцать-ноль-четыре, код номер два.
Рой ответил в микрофон и повернулся к Рольфу:
— Паскудство! Я подыхаю с голоду.
— Ненавижу эти вызовы к «неизвестному источнику», — сказал тот. — Вечно дергаюсь из-за них. Люблю знать заранее, что меня ждет.
— Проклятые джунгли, — сказал Рой, выбросив окурок в окно. — Вовремя не освободишься, не пожрешь, когда хочешь, да еще по пятнадцать радиовызовов за ночь. Надо срочно переводиться.
— Ты на самом деле так считаешь? — спросил Рольф, удивленно взглянув на напарника. — А мне тут нравится. Время летит. Мы настолько заняты, что, когда кончается смена, мне кажется, будто я только на нее заступил. Вся эта кутерьма меня здорово захватывает.
— Не кутерьма, а кучка дерьма. Вопрос лишь в том, когда научишься через нее перешагивать, — сказал Рой. — Здесь сверни налево. Вот она, Девяносто вторая.
У соседнего с одиннадцать-ноль-четыре дома в переднем дворике стояла женщина в белой чистенькой шляпке без полей. Рольф остановил машину, и не успели они из нее выйти, как та взволнованно замахала им рукой.
— Добрый вечер, — сказал Рольф, когда они подошли к ней, на ходу надевая фуражки.
— Это я звонила в полицию, — зашептала она. — В том вон доме живет женщина, которая все время ужасно пьяненькая. У нее еще ребеночек, недавно родила, да не доносила, так что он из тех, значит, из недоносочков, такой вот крошечный клопик, а она, значит, вечно пьяненькая, особенно тогда, когда муж на работе, как сегодня.
— Она что, вас беспокоит? — спросил Рой.
— Не она, мистер из полиции, ребеночек, — сказала женщина, сложив руки на обширном животе и не переставая поглядывать на дом. — В прошлую неделю она выронила его на землю. На моих глазах выронила. Но мой муж говорит: мол, не наше дело, да только сегодня бродила она, значит, у крыльца, бродила да пошатывалась, а ребеночек опять при ней, а потом едва с крыльца с того не загудела, и я сказала мужу, что звоню в полицию, да так и поступила.
— Ну хорошо, мы сейчас пойдем и поговорим с ней, — сказал Рой и зашагал к одноэтажному каркасному домику, окруженному прогнившим частоколом.
Осторожно поднявшись по шатким ступеням на крыльцо, Рой по привычке встал по одну сторону дверного проема, Рольф — по другую. Он же и постучал. Послышалось шарканье ног, потом какой-то грохот. Они снова постучали в дверь. Ждать пришлось довольно долго, затем на пороге появилась женщина с сальными завитками волос и уставилась на них мутными глазками.
— Чего нужно? — спросила она, крепко вцепившись в круглую дверную ручку и раскачиваясь по неровной дуге.
— Нам стало известно, что у вас возникли проблемы, — сказал Рольф, и юная непринужденная улыбка осветила его лицо. — Мы войдем, не возражаете?
Мы ведь здесь для того, чтобы помочь вам.
— Знаю я, как помогает полиция, — сказала женщина. Ее занесло вбок, и она уткнулась в косяк широким плечом.
— Послушайте, леди, — начал Рой. — Нам стало известно, что с вашим ребенком может приключиться беда. Почему бы вам не показать нам, что с ним все в порядке? Покажите, и мы тут же отправимся восвояси.
— Проваливайте с моего крыльца, — сказала женщина и приготовилась захлопнуть дверь. Взглянув на напарника, Рой пожал плечами: не могут они взломать ее и ворваться в дом на том лишь основании, что хозяйка пьяна. Он решил было отказаться от дальнейших попыток проникнуть внутрь и намеревался уже пойти купить себе гамбургер, чтобы более или менее удачно дополнить им скудную трапезу из сандвича с сыром (одна мысль о котором доводила его чуть ли не до исступления), но тут-то и закричал ребенок. То не был нетерпеливый детский визг от причиненного неудобства или обиды, то был душераздирающий вопль боли и ужаса. Прежде чем он стих, Рольф уже был внутри. Отшвырнув с дороги напившуюся женщину, он ринулся через маленькую гостиную на кухню. Не успел Рой войти в дом, как напарник уже возвращался назад, неся на руках невероятно крошечное существо в ночной рубашонке.
— Уложила младенца на кухонном столе, прямо рядом с пепельницей, — сказал Рольф, неуклюже баюкая стонущего смуглого ребенка. — Схватился за горящую сигарету. Обожжена ручонка и животик. Ты только взгляни на дыру в ночнушке. Вот бедолага!
Рольф свирепо сверкнул глазами через плечо на разгневанную женщину, тем не менее держась от нее подальше и не переставая укачивать ребенка могучей ручищей, но мамаша в пьяной решимости ступила ему навстречу.
— Отдай мое дите, — потребовала она.
— Минутку, леди, — вмешался Рой, схватил ее за руку и с удивлением нащупал под одеждой твердый, как камень, бицепс. — Ну что, напарник, по-моему, нам больше ничего и не требуется. Вполне достаточно, чтобы оформить на нее протокол за созданную ею угрозу детской жизни. Леди, вы ар…
Она съездила локтем Рою по шее, и он врезался затылком в край двери.
Ошпарившись болью, услышал крик Рольфа, к которому устремилась женщина, и, потрясенный, следил за тем, как она тянет за левую ручку хрупкое тельце пронзительно визжащего ребенка, а Рольф все не выпускает правой ножонки, в бессилии и ужасе царапая пустой воздух свободной рукой.
— Брось, Рольф, — заорал Рой, увидев, как женщина злобно дернулась назад и за ней тут же кинулся напарник, не желая уступать ей воющего младенца.
В конце концов он выпустил ребенка, и Рой содрогнулся, глядя, как женщина тяжело повалилась на стул, все так же держа дитя за ножку.
— Оставь ее, Рольф! — крикнул Рой, до сих пор не придумав, как же им быть, ведь, если так пойдет дальше, они попросту убьют ребенка!
Но Рольф уже обрушился на женщину, и та замолотила кулаком по его физиономии, не ослабляя мертвой хватки, сдавившей кольцом сперва детскую ножку, потом, когда Рольф разжал ее пальцы, — игрушечную ручонку. Едва она стиснула горло притихшего ребенка, Рой прыгнул вперед.
— Боже, Боже мой, — шептал он, отрывая один за другим ее пальцы от младенца, пока Рольф боролся со второй рукой. Женщина плевалась и изрыгала ругательства, но вот ему удалось сорвать последний палец с живого беспомощного комка; он уже поднимал в своей ладони крохотное и трепещущее тельце, как вдруг голова женщины нырнула вперед и зубы ее вонзились ему в кисть, он взвыл от внезапной боли. Она выпустила его и укусила ребенка, а Рольф, обхватив ее за шею, пытался откинуть ее голову назад, но тщетно: крупные белые зубы, сверкнув, впивались в младенца снова и снова, и тогда он, младенец, издал опять тот самый долгий и оглушительный вопль. Рой потянул его на себя, рубашонка лопнула и соскользнула, застряв у нее во рту; даже не взглянув на младенца, Рой кинулся в спальню и, уложив его на кровать, вернулся обратно, чтобы помочь Рольфу надеть на нее наручники.
Когда все формальности с женщиной были соблюдены, а ребенок помещен в больницу, время перевалило за полночь. Слишком поздно для обеда, который Рой все равно не смог бы теперь проглотить. В десятый раз он приказал себе не думать о том, как выглядело детское тельце на немыслимо, невыносимо белом столе «неотложки». За последний час Рой едва ли произнес хотя бы несколько слов и был необычно молчалив.
— Меня уже раз до того пытались куснуть, — вдруг произнес он, затянулся сигаретой и откинулся на спинку сиденья. Рольф вел машину, направляясь к участку, где им предстояло дописывать рапорта. — Но на этот случай совсем не похоже. Тогда был мужчина, и был он белый, и оправдать его нельзя, как ни старайся. Я лишь хотел удрать от него. Дело было в уборной.
Рольф взглянул на него с любопытством, и Рой продолжил:
— Работал я в «нравах». А он хотел меня сожрать. По-моему, люди — каннибалы. Только и делают, что лопают друг дружку живьем. Иногда им не хватает элементарной вежливости просто взять тебя и убить, прежде чем тобой полакомиться.
— Кстати, в ресторанчике на углу Сто пятнадцатой и Западной есть одна официанточка, я ее прекрасно знаю. Хожу туда пить кофе после работы.
Может, посидим там несколько минут, прежде чем ехать в участок? По крайней мере попьем кофейку и хоть передохнем немного. А если еще и хозяин куда-то вдруг отлучился, думаю, она могла бы рискнуть и угостить нас бесплатной жратвой.
— Почему бы и нет? — сказал Рой, думая: кофе — это звучит совсем не дурно, к тому же проехаться для разнообразия по западной части округа — истинное удовольствие, негров там поменьше, да и вообще — район относительно мирный. Хорошо бы в следующем месяце поработать на Девяносто первой и сунуться на юго-запад, до самых границ округа. Ему нужно, просто необходимо бежать отсюда, бежать от черных физиономий. Его отношение к ним начинало меняться. Он понимал, что это не правильно, нехорошо, и все же дело обстояло именно так.
