часа три бываю на ногах. Я очень надеюсь, что она возьмет трубку. Мне просто хочется послушать, как прошел ее день, — какие-то простые, обыденные вещи. Может, между делом поговорим о ее отце…
Алан понимает, что мне грустно. Он лег у стула, положив лапы мне на ноги, и следит за тем, чтобы меня никто не обидел.
Рон обнимает Полин.
Он скучал по ней, поэтому написал ей СМС. Она скучала по нему, но не ответила. Он скучал по ней, поэтому повторно написал ей СМС, на этот раз с шуткой о лошади, играющей в крикет. Она скучала по нему, посмеялась над сообщением, но не ответила. Он скучал по ней, поэтому позвонил ей, хотя и понимал, что этого делать не стоит. Она скучала по нему, но не взяла трубку.
Он скучал по ней, поэтому написал ей сообщение о похоронах. Рассказал о своих чувствах, признался, что любит ее и скучает по ней. И вот она отпросилась на работе, оделась в черное, приехала в Куперсчейз, постучала в его дверь, поцеловала, сказала, что нельзя надевать галстук с логотипом «Вест Хэма» на похороны Стефана, но смягчилась, когда он ответил, что у него нет других галстуков. Он сказал ей, как сильно она ему нравится в черном; она ответила, что это неуместно, потом взяла его за руку и с тех пор не отпускала.
— Как думаешь, сейчас спит кто-нибудь? — спрашивает Рон.
— Наверное, нет. Элизабет будет плакать, Джойс — печь, Ибрагим — гулять и притворяться, будто думает о чем-то другом.
— По-твоему, они поступили правильно? Стефан и Элизабет?
— Нет ничего правильного, Ронни, — мягко говорит Полин. — Ни правильного, ни неправильного. Они сделали то, чего действительно хотели. Они не причинили вреда никому, кроме себя самих, а это невозможно запретить.
— Как, например, писать СМС бывшей, когда этого делать не следует?
— Помогать уходу любимого из жизни и отправлять СМС бывшей — это не совсем одно и то же, — качает головой Полин. — И кроме того, я тебе не бывшая.
— Неужели?
— Ага. Смешные мы с тобой, Ронни. Но, может, это и нормально?
— Я не смешной, — отвечает Рон. — Тебе надо еще постараться, чтобы найти кого-то более се…
Полин прикладывает палец к его губам:
— Тсс! Ты смешной. Потому все и любят тебя, Ронни. Твои друзья. Ты прекрасный, большой, сильный, смешной мужчина.
— Зато ты вовсе не смешная, — говорит он.
— Я у тебя в постели, не так ли? И на пути сюда я не видела очереди серьезных женщин, — отвечает Полин.
Рон улыбается и тут же чувствует вину за это.
— Как мы поможем Элизабет?
— Просто дай ей время, — говорит Полин. — Просто будь рядом и дай время. Ей понадобится пара недель, чтобы…
Телефон Рона звонит. Он смотрит на Полин, и она ободряюще кивает, чтобы Рон ответил. На дисплее телефона написано: «Лиззи».
Ибрагим не может уснуть. Он знал, что это неизбежно. Он знал, что не сможет спать ночью, и знал, о ком будет думать.
О Мариусе.
Он вышел прогуляться по деревне. В окне Рона горит мягкий свет. С ним Полин, и Ибрагим благодарен ей за это. Рону она сегодня необходима. Он лишь притворяется, будто ни в ком и ни в чем не нуждается. Кого же это напоминает Ибрагиму?
У Джойс тоже горит свет. С ней Алан. Он будет рад просыпаться среди ночи. Она станет смотреть повторы чего-нибудь по телевизору и думать о Джерри. Может, вечером позвонит Джоанне. Ибрагим надеется, что Джоанна поймет, почему ее мать захотела поговорить с ней именно сегодня.
Дни смерти — это дни, когда голыми руками приходится взвешивать наши отношения с любовью. Это дни, когда мы вспоминаем о том, что ушло, и боимся того, что грядет. Это дни, когда мы думаем о радости, которую приносит любовь, и о цене, которую мы за нее платим. Это дни, когда мы благодарим, но также и молимся о милосердии. Вот почему Джойс думает о Джерри, вот почему Рон и Полин лежат в объятиях друг друга, вот почему одинокий старый египтянин идет по Куперсчейзу, думая о Мариусе. Думая о другой жизни.
Возможно, однажды он расскажет о нем, а возможно, и нет. Это шкатулка, которую, открыв раз, уже нельзя будет закрыть обратно, и Ибрагим задается вопросом, хватит ли сил его сердцу, чтобы справиться. Да и с кем он вообще стал бы этим делиться? С Элизабет? Что ж, теперь она его поймет. С Роном? Ради неуклюжего объятия? С Джойс? А что, если он заметит жалость в ее глазах? Ибрагим не знает, сможет ли это вынести.
Конечно, окна светятся и в еще одном доме — в квартире Элизабет. Этот свет теперь не погаснет много ночей подряд. Внутри нее и так довольно тьмы.
Ибрагим размышляет о шкатулках. О шкатулке с героином внутри, доставившей немало неприятностей. О шкатулке с Мариусом, в которой сокрыто столько боли. Наверное, теперь они откажутся от поисков героина. У кого он может быть? Кто об этом знает? Кто убил Калдеша, в конце концов?
Кем бы ни были эти люди, но им все сойдет с рук…
Но остается еще шкатулка с Мариусом. Осмелится ли он вскрыть ее? Осмелится ли рассказать эту историю?
День смерти — это день любви. Ибрагим многое понимает и в том и в другом. Возможно, как раз пришло время…
Внезапно у него звонит телефон.
Сейчас три часа ночи, и Богдан плачет в объятиях Донны.
Плачет, сожалея о том, что он сделал, и горюя о том, кого потерял.
Он старался быть храбрым и сильным ради Элизабет. И не плакать при ней, кроме как на похоронах. Просто слушать и помогать.
Неделю назад он сыграл со Стефаном последнюю партию в шахматы. Это была даже не игра как таковая. Богдан предложил Стефану научить его шахматам, и Стефан согласился: «Всегда мечтал понять, как в них играют!»
Богдан надеялся, что память вернется к Стефану, когда он покажет, как делать ходы, однако Стефан лишь покачал головой: «Не могу понять, дружище, и всё тут!»
Однако они сидели по обе стороны доски и болтали, и Богдан мог притворяться, что все нормально. Стефан всегда знал, что с Богданом он в безопасности, даже если не понимал, кто это такой. И Богдан всегда чувствовал себя спокойно со Стефаном.
Стефан изложил
