сказал Виталик, но главное, что это прозвучало. — Вы ведь не будете смеяться?
— Ни в коем случае, — заверил его и всех остальных Лапин. — Но вы же при этом никого на самом деле не видели? Того, кто в коридоре стоит?
— Не видели, — кивнул Гарик. — Но ощущение есть.
— Ясно, — отметил Борис. — А что за история про желто-зеленых людей, которые выскакивают из монет?
— Это нам тоже женщина с красным лицом рассказывала, — неопределенно махнул рукой Петя. — Типа приют построили в проклятом месте…
— Над провалом каким-то или разломом, — поправил его Гарик.
— Ромка Старшинов из младших с такой монетой бегает, — повторил Виталик слова директора. — Мы еще над ним все подшучиваем постоянно.
— Это вы зря, конечно, — покачал головой Лапин.
Подростки ничего не ответили, только понуро уставились в пол. Понятно, подумал Борис, в них юношеская горячность играет. Сами еще дети, по сути-то. Он вспомнил, что его самого одноклассники дразнили Лапой, а к девчонке, с которой они сидели за одной партой, надолго приклеилась обидная кличка Отрыжкина. Достаточно было Сашке Растоскуеву всего раз переиначить ее настоящую фамилию — Рыжкина. А тут, как говорится, шалость сама просится: ребенок боится уронить монету, значит, нужно эти страхи подогревать. Все-таки дети — жестокий народ…
— Ладно, а как мне найти этого вашего Ромку Старшинова? — спустя долгую томительную паузу спросил Лапин.
— Да легко — он в соседней комнате спит, — Гарик указал на стену. — Там маленькая каморка, его туда одного поселили после того, как он девчонок напугал. Красные пятна малевал на обоях и компот в бачок унитаза лил, типа кровь как будто.
— Я смотрю, у вас тут весело, — усмехнулся Борис.
Ребята ничего не ответили. Он остановил запись на диктофоне, поблагодарил их и вышел из комнаты. Сделал пару шагов по коридору, постоял перед закрытой дверью маленькой спальни. Затем решительно потянул на себя ручку.
Ромка Старшинов сидел на кровати, уставившись в собственную ладонь, где блестел какой-то кружок. Услышав звук открываемой двери и завидев Лапина, незнакомого человека, мальчишка дернулся, кружок из его руки вылетел и под тоненький крик приземлился на пол. Ромка зажал себе рот ладонью и с ужасом смотрел на валяющуюся на протертом линолеуме монету. Точно, понял Борис, это была монета. По всей видимости, та самая.
— Не бойся, — твердым спокойным голосом сказал он мальчишке и сделал шаг. — Ничего не произойдет. А еще я здесь и тебе помогу.
Ромка не обращал на него никакого внимания, продолжая буравить взглядом упавший металлический кружок. Лапин терпеливо ждал, тянулись томительные минуты, и потом, наконец, мальчик успокоился. Он теперь уже с любопытством смотрел на монетку, затем нагнулся, протянул руку и, подхватив ее, сунул в карман штанов.
— Привет, — журналист приблизился к Ромке и выставил вперед ладонь для рукопожатия. — Меня дядя Боря зовут, я из московской газеты. Расскажешь мне о проклятых сокровищах?
— А вы не боитесь? — мальчишка поднял на Лапина огромные доверчивые глаза.
— Ни капельки, — помотал головой журналист.
— Странно, — нахмурился Ромка, а затем вздохнул. — Вы вроде бы на самом деле не боитесь, а обычно не так. Мне просто никто не верит, а те, кто верят, сразу начинают бояться…
— Я верю и не боюсь, — проникновенно сказал Борис. — Мне положено, у меня работа такая.
Контакт с ребенком был налажен — достаточно было показать, что его слова и, самое главное, страхи ни капельки не ерунда, и Ромка полностью ему доверился. Настолько, что в благодарность решил рассказать свой самый большой секрет.
— А вы знаете, где я ее нашел? — спросил паренек у Лапина.
— Где же?
— Не на улице, — шепотом ответил Ромка. — Я нашел ее в западном флигеле. Я знаю, как туда пробраться.
* * *
На часах было близко к девяти вечера, до отбоя еще оставалось время, а потому Лапин принял решение изучить западный флигель. Директор о нем, судя по всему, забыл, но это явно ненадолго. А потому лучше воспользоваться ситуацией и заглянуть в таинственное место прямо сейчас.
Борис догадывался, что Гальперин не будет в восторге от этой идеи, если ему рассказать. Особенно если ему есть что скрывать — так подсказывало журналистское чутье и большой опыт работы. Только мальчишку Лапин брать с собой категорически отказался, хоть тот и просился. Но едва Ромка услышал запрет, аргументированный тем, что «воспитатели заругают», тут же с видимым облегчением кивнул, соглашаясь.
По пути к выходу из детского дома Борису попалась девушка-педагог — молоденькая, симпатичная, но смотрящая при этом только вперед глазами словно бы из мутного стекла. На вежливое приветствие журналиста она никак не отреагировала, прошла мимо, что-то бессвязно бормоча.
«Наверное, устала, — подумал Лапин. — Не представляю, как они выдерживают все эти детские страхи, проблемы и капризы. Я бы не смог».
Массивная деревянная дверь, которую явно не меняли еще с царских времен, открылась туго, но при этом без скрипа. Борис выскользнул из детского дома, сразу же оказавшись под ледяным дождем.
Так, и куда идти? Ромка сказал ему, что нужно обойти флигель, найти узкое подвальное окошко, заложенное доской с наваленными на нее кирпичами. Это и есть тот самый тайный проход, через который мальчишка пробрался в сгоревшую часть здания.
Лапин, сориентировавшись, пошлепал по лужам и вскоре нашел ту самую доску и кирпичи. Он достал карманный фонарик, который уже не раз выручал его при подготовке материалов для статей, посветил в узкую щель подвала. Ничего. Темень была столь непроглядной, что луч фонаря будто бы проваливался в нее и исчезал бесследно.
«А может, не стоит? — мелькнула в голове журналиста предательская мысль. — Договориться с Гальпериным на завтра… А лучше даже нагрянуть с Камышевым и другими парнями».
Буквально через секунду Лапин откинул прочь страх и сомнения. Кем он будет выглядеть перед следаками, если там не найдется ничего подозрительного? Трусом и перестраховщиком. А таким Борис Лапин, один из лучших журналистов «Московского вестника», никогда не был.
Подсвечивая себе фонариком, он аккуратно разобрал груду кирпичей, оттащил в сторону доску. Подвальное окошко теперь было широким настолько, что туда можно было протиснуться. Лапин заглянул внутрь, электрический луч, с трудом пробиваясь сквозь сумрак, высветил еще одну доску — прислоненную к стене. Ага, понял Борис, по ней Ромка спускался и потом поднимался обратно.
Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никого рядом нет, журналист наклонился, прилег на мокрые кирпичи, сунул ногу в окно. Затем нащупал ею доску и принялся осторожно спускаться. В нос ударило застарелым запахом кладки, пылью, плесенью, тленом и еще бог весть чем. Зато перестал мочить мерзкий холодный дождик.
Лапин спрыгнул на мягкий
