Сергей Бетев - Без права на поражение (сборник)

6

— Заходил к Маруське Банниковой, но опять не застал,— отчитывался Алферов.— Дом

темный стоит, видно, все еще не вернулась...

— Загуляла, наверное — вмешался Штокин.— В восьмом часу я видел ее в нашем краю,

шла куда-то. И в том самом платке!..

Зазвонил телефон, Чернов взял трубку. Во время разговора молчал. Только в самом конце

разулыбался. Сказал всего одно слово:

— Спасибо.

Повесив трубку, объяснил весело:

— Вот как надо работать! Заведующий горторготделом звонил. Сообщил, что папирос

«Дели» в Нижние Серги последние три месяца не привозили. В райпотребсоюз — тоже. До

девяти часов заставил людей работать!.. Завтра, сказал, сообщит, когда получали эти папиросы

последний раз.— И сказал Алферову: — Извини, прервали нас, рассказывай…

— А я все рассказал, Олег Владимирович. Привез, как надумали, Мартьянова в

вытрезвитель, сгрузили как полагается. Он же — ни рукой, ни ногой. Стали заносить на руках. Я

подхватил его за ноги и чуть не выронил: ботинки увидел...— Алферов покрутил головой.— Час

от часу не легче: одна — в этом окаянном платке, другой — в ботинках... Что хошь думай!

— Вот тебе и трус!—усмехнулся Штокин.

— А ведь трус, товарищи, честное слово, трус! — стоял на своем Алферов и, видимо, сам

удивлялся больше всех, так как с его лица не сходило недоумение.

— Вы понимаете, товарищи,— сказал Чернов,— что в этом деле у нас начинает

скапливаться много барахла, в котором необходимо как можно быстрее разобраться: платки,

ботинки, сапоги, в которых был Маруськин гость. К утру сутки минуют, как совершилась кража,

а может, и двое: в понедельник-то в магазине был выходной... Мы же все на месте топчемся.

— Маруську-то искать сегодня? — спросил Алферов.— Время — одиннадцатый час

доходит: жена потеряла уже наверняка.

— Жена — не волк, в лес не убежит,— ответил Чернов.— Я тебя, Василий Васильевич, не

уговариваю, но ведь сутки проходят, а злодей все еще над нами улыбается. Мне, например,

простое самолюбие спать не дает, не говоря про служебный долг! Ты подумай, что получится,

если преступник хитрее нас окажется? Мы в Нижних Сергах подметки у ботинок нюхаем, а наш

печник-ювелир сидит где-нибудь в московском ресторане и пьет шампанское за наше здоровье...

Жуть подумать!

— Ладно, понял,— сказал Алферов.— Я все равно найду, приведу Маруську-то... А вы-то

спать не хотите?

— Ждать буду.

...Если присмотреться внимательнее к жизни, в ней нетрудно заметить разумный порядок.

Всюду и во всем.

Например, птицы. Самые разные бывают они по своему характеру. У одних сила, у других

сноровка, у третьих ум. И потому что они разные, они и уживаются друг возле друга: у которой

ума не хватает, так она берет силой, а у которой силы нет, так сноровка выручит. И еще есть у

каждой птицы свое назначение, которого и сама-то она не осознает.

Скажем, дятел. Нарядная птица и летает проворно, не так-то просто взять его. Мог бы и в

небо взлететь, может, не ниже орла. Но он все время трудится в лесу: и долбит, и долбит, и

долбит своим долотом-носом по стволам столетних деревьев, выбирая всякую зловредную

шпану. Лесной фельдшер!

Так и умирает на работе. Знающие люди говорят: от сотрясения мозга. Поэтому и живет на

свете мало: профессиональная болезнь сводит в могилу...

А ведь у дятла-то положение дворянское: начальства нет, приказывать некому, мог бы и на

ветке позагорать недельку-другую. Так нет! Трудится...

Вот и уполномоченные уголовного розыска милиции. Всю жизнь убирают из жизни

всякую нечисть. А ведь она прячется, да иной раз так ловко, что сразу-то и не возьмешь.

Олег Владимирович понимал всю трудность создавшегося положения. Рассудительный по

характеру, он допускал, что преступление может остаться нераскрытым, так как не вызывала

сомнения квалификация преступника, человека определенно приезжего и предусмотрительного.

Но примириться с этим не мог.

Он еще не знал, какое отношение имеют к краже и мартьяновский ботинок, и газовый

платок Маруси Банниковой, и сапоги ее гостя, заехавшего в Нижние Серги на два дня. Но эти

вещи не по его воле становились в прямую связь с преступлением. Поэтому их нужно было

объяснить и для следствия, и для себя, пусть даже окажется, что к преступлению они не имеют

отношения.

...Уже пошел второй час ночи, когда Чернов услышал в коридоре шаги.

Через минуту в кабинет вошел Алферов с Марусей Банниковой.

— Вот та барышня, с которой вы хотели познакомиться, Олег Владимирович,— сказал

Алферов.— Еле уговорил зайти к вам: отказывалась. Да и сомневалась, ждете ли в такое время.

— Присаживайтесь,— предложил ей Чернов.

Маруся Банникова была когда-то красивой, это угадывалось и сейчас по ее тонко

очерченному лицу, по напряженному излому бровей, из-под которых смотрели внимательные

глаза. Но смуглую кожу на лбу и шее уже тронули едва приметные морщинки, да и в глубоких

темных глазах проглядывала усталость.

— Поздно вы назначаете встречи,— сказала она равнодушно.

— Что поделаешь! — сказал он так, как будто принял ее слова за сочувствие.— Хотел

встретиться с вами раньше, да не сумел.

— Я зачем-то нужна? — спросила она, глядя ему в глаза.— Вы что-то хотите узнать?

Он не увидел в ее взгляде ни робости, ни беспокойства, а только любопытство.

— Вы угадали. Я хотел спросить, откуда у вас этот красивый платок?

Наверное, оттого, что говорил он благожелательно, она рассмеялась.

— И для этого меня нужно было приглашать сюда?! Вы — серьезно?

— Вполне,— не захотел он заметить ее настроения.— Вы понимаете, что находитесь не на

свидании?

— Да, понимаю.— Она отвела на мгновение свой взгляд, а потом ответила вполне

серьезно: — Платок мне подарен.

— Кем?

— Знакомым мужчиной.

— Давно?

— В минувшее воскресенье.

Олег Владимирович намеренно задавал короткие вопросы, вынуждая ее отвечать так же. И

видел, как на ее смуглом лице начинал разгораться недобрый румянец.

— И не секрет: чей это подарок?

— Подарок хорошего человека, который, к счастью, уже далеко отсюда.

— Почему «к счастью»?

— Потому, что ему никто не может назначить такую встречу, как мне.

Чернов рассмеялся, поднялся из-за стола, почувствовал, как занемели ноги, и прошелся по

кабинету.

— Сердитесь на меня, значит?..

Заметив, что Алферов подремывает на стуле, специально пересев в угол, Олег

Владимирович подошел к нему и сказал негромко, чтобы тот не вздрогнул:

— Идите домой, Василий Васильевич.

— Все равно уж,— махнул тот рукой.— Да и она,— кивнул в сторону Маруси,— забоится

одна-то домой.

— Идите, Василий Васильевич,—вдруг попросила она сама, повернувшись к нему.— Я

никого не боюсь.

— Раз так, я — пожалуйста...

Алферов поднялся, не торопясь оправил китель и, попрощавшись, вышел из кабинета.

Чернов вернулся за стол.

— Давайте уговоримся с вами так,— предложил он просто.— Я ничего не буду больше

спрашивать, а вы мне сами расскажете все, что знаете о мужчине, подарившем вам платок.

Только очень откровенно. Даю вам слово, что умею хранить в тайне чужие отношения, хотя и не

скрою: если потребуется, кое-что из ваших слов проверю не позднее сегодняшнего утра. Идет?

Она смотрела на него и не торопилась отвечать.

7

Никто не знал, что пережила Маруся Банникова в ту ночь, когда впервые у нее в изголовье

оказалась не домашняя подушка в ситцевой наволочке, а грубый тюремный сенник. Ни на

минуту не сомкнула глаз и ничего не видела вокруг. Только память, стиснутая холодными

каменными стенами, болезненно выталкивала из себя воспоминания.

И получалось все время, что ее жизнь начиналась в той еловой пади, с той теплой ночи,

когда она испытала первую счастливую усталость и поняла, что может стать самой щедрой на

свете. Все, что было потом, когда он уехал, это неправда! Потому что и сейчас знала: вернись та

ночь, она бы кинулась в нее, как тогда, без оглядки.

А потом?.. Потом и не заметила, как прокараулила себя. Не хотелось быть одной.

И оказалась одна. И где?!

...На следствии Мария Банникова ничего не скрывала. На суде машинально повторила то,

что было на самом деле, уже не помня, как говорила о том же на допросах. Равнодушно