— Сегодня, милые граждане, у руководства не приемный день. Приходите в понедельник.
Мне сначала показалось, что рядом с высоким майором стоят какие-то дети. Потом я увидел, что это были парень и девушка невысокого роста, совсем молоденькие.
— Вон следователь идет, он вам то же самое доложит… Я смотрел на девчонку — то ли я ее где-то видел, то ли она кого-то мне здорово напоминала…
— Минуточку, товарищ майор. А вы, молодые люди, по какому вопросу, собственно? Постой, постой! Ты что, соседка Лагиных?
— А откуда вы…
— Да что там откуда, просто ты же одно лицо с твоей мамой, Корабельникова.
Я потащил ребят на пятый этаж, во второй отдел МУРа.
— Товарищ следователь, только у нас просьба — вы можете дать слово, что не расскажете родителям о нашем приходе?
— Честно говоря, обещать этого я вам не могу.
Смотря с чем вы пришли…
— Да нет, вы понимаете, мой папа не разрешает мне встречаться с Толей. Ну, то есть, считает, что я еще маленькая…
— Люд, дай я расскажу, а то ты будешь кота за хвост тянуть…
Мы вошли в приемную второго отдела. Я кивнул дежурному оперативнику. Занял пустой кабинет, расположенный напротив Шуриной резиденции. Продолжил беседу, начатую в лифте:
— Послушайте, ребята. Я вижу, что у вас есть что мне рассказать. И вероятно, это что-то очень важное. Садитесь.
— Просто мы с Людой позавчера стояли в подъезде и… ну это неважно. Стояли, и все. Вдруг хлопнула входная дверь, и мы испугались, что это ее родители. Отец у нее вредный, то есть строгий. И мы, это, спрятались…
Ребята, дорогие мои, давайте же! Я уже все понял — целовались в парадной, боитесь, что влетит от родителей. Это я думаю про себя и чувствую, как у меня от волнения начинают трястись колени.
— Ну, мы только не хотим, чтобы они знали, то есть родители.
И тогда я не выдерживаю и говорю вслух.
— О том, что вы целовались, я никому не расскажу, даю слово. Дальше.
Теперь уже говорит Люда:
— В общем, они вошли, а мы стояли в углу, у нас там темный угол, совершенно темный, и когда входишь в подъезд и идешь к лифту или поднимаешься по лестнице, то ни за что не увидишь, кто там в углу.
Я спряталась за Толю, а сама подсматривала — вдруг там мои родители? Но это были двое мужчин. И они позвонили в квартиру Лагиных.
— Откуда ты знаешь, что они позвонили именно в эту квартиру?
— У нас на первом и втором этаже квартир нет, потому что все занимает «Тысяча мелочей». Они прошли два пролета и остановились. Лагинская квартира напротив нашей.
Люда Корабельникова теперь отвечает на мои вопросы четко и однозначно. Я записываю ее показания крупными буквами, очень спешу.
— Время помнишь?
— Да, я знаю точно — когда они вошли, было пятнадцать минут первого.
— Ты что, смотрела на часы?
— Да, когда им открыли дверь, я сразу же посмотрела на часы. Мы постояли еще пятнадцать минут. Мне велят в 12 часов быть дома. Родителей не было дома, и я боялась, что они вот-вот придут.
— Ты мне можешь описать, как они выглядели?
— Как? Обыкновенно… Я их не очень хорошо разглядела, но. Лучше вы мне задавайте вопросы…
Молодец, Людочка.
— Возраст?
— Один не очень молодой, вот как вы, примерно лет 26–28…
Вот так грустно: с точки зрения 17-летней девочки я уже старый.
— А второй моложе, лет 22, может, меньше.
— Рост?
— Который постарше — высокий. А молодой — среднего роста.
— Цвет волос?
— Цвет? Вы знаете, у них не было цвета. То есть это очень странно, они были… нет, не лысые, а… нет, не бритые… То есть да — бритые, но уже недели две назад. И они оба были серые… лица, руки серые… Цвет глаз не видела. У того, кто постарше, голова круглая. А молодой, по-моему, очень красивый… Одеты? В джинсы, фирменные. И кожаные куртки. Цвет не помню — темные. В руках ничего не было. Ах нет, было, было! Знаете, у молодого в руке был зонтик…
— Зонтик?! Разве тогда шел дождь?
— Да. Как раз начался очень сильный дождь. Зонтик — знаете, такой импортный — в кожаном футляре, складной. По-моему, черного цвета? Обувь? Не знаю, не помню. Кажется, на одном были тяжелые ботинки. Нет, они ничего не говорили. Ни между собой, ни с тем, кто был в квартире. Им сразу открыли дверь — и все.
И все. Зонтик… Я задаю последний вопрос:
— Вы сможете, ребята, их опознать, если увидите?
Толя молчит.
— Молодого — да! Того, постарше — не уверена, — говорит Люда.
— Да, еще вот что, — многозначительно говорит парнишка, — они не сразу позвонили, а чуть постояли, так секунд десять — пятнадцать… Потом нажали кнопку. Она открыла сразу, почти сразу. Знаете, как обычно, нужно ведь какое-то время дойти до двери.
— Она что-нибудь сказала? К примеру. «А-а, вот и вы!» или «Что-то долго вы ехали?»
— Нет. Она не сказала ничего. Даже «здравствуйте» или там «привет». И они тоже просто молча вошли в квартиру.
Итак, Турецкий, никаких эмоций. Ты должен смоделировать версию. То есть представить то, что произошло в прошлом. Наметить план. То есть представить, что необходимо сделать для проверки версии. Задача номер один — словесный портрет этих парней.
В присутствии понятых, организованных Грязновым, я предъявил юной Корабельниковой все фотографии, изъятые у Лапшой, в том числе — «лыжника». Тех двоих в темных куртках, что пришли в полночь, на фотографиях не было. «Лыжника» она видела впервые.
Теперь Люду начинает мучить Грязнов. Он достает из своего шкафа платы — удлиненные куски картона — и начинает колдовать: перемещать платы с различными лбами, носами, ртами и битый час комбинирует их. Наконец готовы два фоторобота, суммирующие внешние данные двух неизвестных. Теперь этих монстров репродуцируют в НТО, размножают в милицейской типографии и раздадут различным оперативным службам для розыска. Но я пессимист. Не верю в это чудо криминалистической техники: девять из десяти найденных преступников никогда не бывают похожими на те "синтетические портреты, что пачками изготавливают милицейские криминалисты.
На кратком оперативном совещании в кабинете Романовой было решено: бросить все наличествующие сыскные силы на установление связей убитой и розыск «лыжника».
С размноженными фотороботами и копиями фотоснимка «лыжника» ребята из Шуриного отдела разъехались по различным районам Москвы.
Вскоре мы с Меркуловым остались одни.
— Как так, Саша, девочка что-то хотела сказать, тебе — следователю, а ты не стал ее слушать! А теперь казнишь себя, и, между прочим, правильно делаешь. И не жди от меня сочувствия, — Меркулов сломал три спички, прежде чем сумел зажечь сигарету.
— Ничего я не жду, Костя, я ведь мог тебе это не говорить…
— Не ври, я знаю, что ты не мог мне этого не сказать. Только я не могу понять, Саша, почему ты ее не слушал? — Я думал, она о чем-то другом…
— О чем другом?
Я выкуриваю целую сигарету, прежде чем решаюсь ответить. Меркулов ждет.
— Понимаешь, у нас с ней… в общем… мы устроили — тут вечеринку, я здорово перебрал и… Костя, клянусь тебе, это как-то само получилось.
Я знал, что я был по крайней мере смешон, но Меркулов и не думал смеяться. Он смотрел на меня так, как будто видел меня первый раз в жизни.
— Ты понимаешь, Костя…
— Нет, я не понимаю. Но это твое личное дело, сугубо личное дело…
— Она хотела мне позвонить домой по телефону, но меня не было… то есть я был, но отключил телефон. Но это другая история… — Я наношу себе, как утопающему, последний удар веслом по голове.
— Телефон?! Подожди, подожди, Саша. — Меркулов стал торопливо крутить телефонный диск. — Леля, Лелечка, ты говорила, что позавчера мне кто-то звонил? Нет, нет, позавчера, когда я был в Доме архитектора, мы провожали Танасевича на пенсию… Нет, ты точно вспомни, что она сказала? Как ничего? Ведь она меня как-то называла? Так, так. — Меркулов взял авторучку, приготовился записывать. — Это точно — она попросила «товарища Меркулова»? А-а, значит, она сказала: «Можно мне поговорить с Меркуловым?» Без «товарища»?.. Да, Леля, это очень важно. Так, так. В котором часу это было? Часов в одиннадцать или чуть позже. — Меркулов быстро записывал.
Это звонила Ким. У нее такая привычка называть всех просто по фамилии… Была такая привычка…
— Саша, она сказала: «Мне надо поговорить с Меркуловым по личному вопросу, не как со следователем». Ты знаешь, когда так говорят, я уверен, что со мной хотят говорить именно как со следователем. Ты думаешь, что это она звонила?
Меркулов задает этот вопрос просто так. Он тоже знает, что звонила Ким. И вид у него очень расстроенный, потому что он ощущает причастность к моему черному делу.
— Почему она больше никому не сказала — вот что меня тревожит.
— Она не успела, Костя. Она, кроме моей, знала еще твою фамилию. Она мне звонила, вероятно, долго, а телефон не отвечал, а потом узнала в справочной номер твоего телефона. После одиннадцати позвонила тебе, а в четверть первого пришли они — в темных куртках. Она посмотрела в глазок и впустила их. Значит, хорошо знала хотя бы одного. Но она не ждала опасности. Иначе не открыла бы дверь…
