— Ты, как всегда, права, Джуля, — похвалила ее Зина. — Знай: написанное остается!
— Вот я и хочу накатать такую статью, что все эти титовки и петраковы в аду гореть будут.
Библиотекарша с восхищением посмотрела на подругу. Сейчас она по-настоящему гордилась ею. И потому заметила:
— Почему у нас в руководстве страны нет женщин? Как никто не догадается дать тебе узлы!
— Дать чего?
— Узды правления, — не сразу включилась в новую игру Зина. Но, поняв двусмысленность сказанной ею фразы, сама закатилась от хохота.
Похоже, это был самый веселый для них день. Куда-то отступили заботы, улучшилось настроение, забылось все то плохое, что накопилось. Они были сейчас счастливы, и это было для них самым главным.
Казалось, Титовко уже привык, что чуть ли не через день ему приходится встречаться с Усковым. И потому он почти не обратил внимания, когда дверь его кабинета отворилась и в комнате появился следователь.
— Здравствуйте, молодой человек, — сказал, не отрываясь от бумаг, Титовко. — Пришли поторопить меня? Чтобы я быстрее ознакомился с делом?
— Как это вы догадались? — иронично заметил Усков. — Я действительно решил создать вам более подходящие условия для этой утомительной процедуры. И потому ознакомьтесь с этим постановлением!
Он положил документ на стол.
— Что это? — удивился Титовко.
— Постановление о вашем задержании.
— Но меня же освободили! Под…
— Залог. Который вы не изволили заплатить. Маленькое такое упущение. Подумаешь, каких-то там сто тысяч долларов! Кстати, где вы собирались их взять? Занять у богатой тетушки в Бразилии?
Титовко молча, с ненавистью смотрел на Ускова.
— Забыли. Понимаю. Вам ничего не говорит счет-экроу, открытый на ваше имя в лондонском филиале «Сити-банка»?
— И туда, сволочи, добрались?
— Поосторожнее с выражениями! — сразу посуровел Усков. — Ваш коллега Джевеликян уже за них поплатился. Могу и вас устроить в одной камере с ним. Он, как я чувствую, давно этой встречи ждет.
Титовко словно подменили. Он вздрогнул, побледнел, затем его лицо пошло бурыми пятнами. Усков подивился разительной перемене: теперь перед ним за столом сидело нечто седое, плотненькое и с животиком.
Хозяин кабинета вскочил с места, бросился к следователю, схватил его руки:
— Пощадите, Андрей Трофимович, это все нервы! Такое напряжение в последнее время, вы меня понимаете!
— Понимаю. Я тоже человек, хотя вы меня за нею и не считаете. И потому пойду вам навстречу: устрою вас в ту камеру, где раньше находился Мягди. Вы ее помните.
— Да, да, конечно, помню. Прекрасная камера.
— Разумеется, без телефона и телевизора: вам будет не до этого, надо знакомиться с материалами дела.
— Да, да, спасибо.
Следователь посмотрел на Титовко. На том было несколько золотых украшений.
— А вот эти штучки, — он кивнул на золотой браслет в детский пальчик толщиной и печатку с изумрудом, — я бы не советовал вам брать в следственный изолятор.
Мягди, сидя в комнате для допросов, продолжал знакомиться с материалами обвинительного заключения. Читал, читал и все больше удивлялся:
— Неужели все это успел совершить я? — воскликнул он, закрыв очередной том уголовного дела. — Надо спросить у своего защитника.
Сегодня у него должна была состояться встреча с адвокатом, и он заготовил ряд вопросов. Например, ему хотелось уточнить, как долго еще протянется эта бодяга с нахождением его в изоляторе? Нельзя ли придумать какой-нибудь способ улизнуть отсюда?
Адвокат появился с опозданием на полчаса, зато весь лоснился от удовольствия и сознания выполненного долга.
— Поздравляю вас, Мягди Акиндинович! — прямо с порога начал он. — Мы выиграли дело!
— Что, можно собирать манатки и идти домой? — недоверчиво спросил узник.
Адвокат улыбнулся:
— Ну, с этим еще немного рановато. Хотя дело идет именно к тому!
— У… — разочарованно промычал Джевеликян.
— Напрасно огорчаетесь. Я подключил целую группу высококлассных юристов, и нам удалось создать прецедент: Конституционный суд удовлетворил наше ходатайство и принял решение в общий срок предварительного заключения внести время ознакомления обвиняемого с делом.
— Ну и что?
— Теперь, если обвиняемый не уложится в срок, прокуратура обязана изменить ему меру пресечения.
— То есть?
— То есть, — торжественно заключил адвокат, — вы можете оказаться на свободе.
Джевеликян помолчал. Потом, вместо того чтобы поблагодарить адвоката, поинтересовался:
— Выходит, за мой счет освободятся и другие?
Защитник удивился:
— Мягди Акиндинович! О чем вы думаете? Для вас ведь деньги — чепуха. Зато сотни заключенных по всей стране будут с благодарностью произносить ваше имя!
Но заключенный охладил пыл своего защитника:
— Да на хер они мне нужны! Я буду платить свои кровные, чтобы потом Титовко и Петраков оказались на свободе?! Чтобы мои заклятые враги потешались над моей глупостью?! Отменяйте решение!
Адвокат с изумлением взирал на своего клиента. Такое с ним случилось впервые. Он нанял самых высокооплачиваемых и способных юристов страны, консультировался с международными правозащитными организациями, был вынужден подкупить десятки чиновников и за все это получил нагоняй! Но, как человек, привыкший исполнять волю клиентов, он лишь горестно сказал:
— Но это невозможно. Это же решение Конституционного суда! Выше его нет толкователя законов в нашей стране.
Джевеликян с недоумением посмотрел на адвоката:
— Их там много?
— В Конституционном суде?
— Да.
— Судей — человек тридцать.
— Так купите их! Я дам баксы. Сколько примерно потребуется?
Защитник понял, что с этим человеком разговаривать невозможно: они говорят на разных языках. И он произнес роковую фразу:
— Я не могу этого сделать. Так же, как и никто другой. Поэтому прошу меня освободить от обязанности представлять ваши интересы.
Взгляд Джевеликяна стал жестким и страшным. Он медленно, но четко и внятно произнес:
— Освободить? Это вы меня должны освободить. А если не сделаете этого — мои люди найдут вас везде. Даже в Гваделупе или в какой еще там Тмутаракани. Понятно?
Защитник ничего не ответил. Он медленно, словно лунатик, поднялся с жесткого, исцарапанного неприличными словами стула и направился к двери. Но на своей спине отчетливо чувствовал жестокий, непрощающий взгляд заключенного.
…Вот уже который день Усков с Виктором Васильевичем раздумывали, как же им все-таки поступить.
Арестовать мэра и с него начать раскручивать цепочку, которая непременно приведет следствие к премьер-министру? Но в таком случае надо докладывать о своем открытии Генеральному прокурору. Тот непременно сообщит об этом главе правительства. И тогда им вообще ничего не удастся доказать. А что могут сделать с ними — тоже большой вопрос. Когда в деле замешаны такие деньги и такие фигуры — люди идут на все.
Доложить Александру Михайловичу и просить его держать их открытие в секрете? Тогда, конечно, с его помощью можно будет добиться реальных результатов.
Но пойдет ли он на это? Ведь в таком случае ему придется пойти на конфронтацию с главой правительства!
Как всегда инициативу принятия решения взял на себя Виктор Васильевич. Он вздохнул, расправил сутулые плечи, потянулся всем своим грузным телом и заключил:
— Я старше — мне и рисковать. Вот тебе приказ: допросить Титовко. И со всем пристрастием. Он был последнее время очень близок с премьер-министром. И наверняка многое знает. В крайнем случае пообещай ему смягчение наказания. Я пойду на то, чтобы освободить его из-под стражи до суда.
— Принято, — ответил Усков. — Я тоже думаю, что Титовко есть чем поделиться со следствием. А камера на этого хлопца действует магически: он становится как шелковый.
— Действуй! — дал отеческое напутствие Виктор Васильевич.
И Усков отправился в следственный изолятор.
Как только непосредственная угроза отступила на задний план, Вячеслава Ивановича стали преследовать мысли о Джульетте. Да и последний его разговор с премьером, когда он взахлеб расхваливал главе кабинета красивую и умную журналистку, подействовал как красная тряпка на быка. Мэра стало вновь неудержимо тянуть к этой женщине.
Но как теперь, после того что она вынесла, после той неприступной крепости, которой он окружил себя, обратиться к столь независимой и обидчивой даме?
Позвонить и получить отказ? Встретиться с ней в редакции газеты и прилюдно заиметь еще одну пощечину?
«Ох, эти капризные бабы! — размышлял Петраков, пребывая один на даче. — И не знаешь, на какой козе к ним подъехать, когда шлея попадет им под хвост! И как нарочно, сегодня выходной, и я в кои-то веки один на даче! Как кстати была бы сейчас здесь Джульетта!»
