— Отлично! — расхохотался Ваганов. Судя по его виду, можно было сказать, что он доволен. — Страна ждет своих героев! — Он хлопнул мягкой рукой меня по плечу.
А мои кулаки автоматически сжались. Огромных сил стоило не дать ему в морду. У меня мелькнула мысль: что, если схватить сейчас что-нибудь тяжелое или выхватить у него пистолет… Но пистолета у него наверняка не было. И смущала полураскрытая дверь моей камеры, за которой слышались приглушенные голоса контролеров, один явно принадлежал Рябому.
— А это без вранья, что я получу квартиру и меня отсюда освободят? Мне так не нравится квашеная капуста, — жалостливо сказал я.
— О-о, квашеная капуста, как это отвратительно! И часто вас ею кормят? — нахмурился Ваганов.
— Не очень, — за меня ответил Кузьмин. — Но кроме Сергея Сергеевича, пока никто не жаловался на питание.
— Вы будьте повнимательней к нуждам пациентов, — пригрозил Ваганов и снова обратился ко мне: — Даю вам честное слово генерала: если исполните мое поручение, будете жить припеваючи. В Москве, да где хотите!
— Говорите, что мне надо сделать, я все для отечества готов… Хоть… мокрое дело!
— Мокрое дело? Не понял. Что это такое? — притворно насторожился Ваганов.
Я понял, что увлекся.
— Ну это так у нас санитары говорят, когда один больной другого начинает избивать или душить до смерти, — беспечно пояснил я.
— Ах вот оно что, теперь ясно, — успокоился генерал. — Вы правы, Сергей, возможно, придется идти и на мокрое, как вы говорите. Но отечество дороже, вы так не думаете?
— Думаю, — задумчиво сказал я. — Думаю, стоит замочить пару-тройку гадов, чтобы всем жилось веселее, свободнее…
— Вот-вот. Правильно мыслите! Мы все ради свободы страны готовы головы сложить, готовы всем пожертвовать, и я в том числе, уж не сочтите за бахвальство, это так.
— Так что же все-таки делать? Скажите и выпустите меня, я сделаю!
— Скажем. Но сначала я хотел бы вас, Сергей, познакомить завтра с моими друзьями, которые приедут на небольшое совещание. Вы с ними познакомитесь, мы все обсудим, что и как вы будете делать. И если вы моим друзьям понравитесь, считайте, вы уже свободны и не будете есть эту кислую капусту.
— Идет! — протянул я руку для рукопожатия.
Ваганов нехотя взял мою растопыренную пятерню и легко тряхнул ее.
— А вы говорили, я вам не нравлюсь. Видите, я оказался прав — мы с вами подружились…
— Когда я говорил? Ничего я не говорил! Это все наговаривают на меня! — вскричал я. — Я здоров, выпустите меня, я против генералов ничего плохого ни разу в жизни не имел!
— Верю-верю, успокойтесь. Конечно, это поклеп, — ласково улыбнулся Ваганов, пытаясь выдернуть свою руку из моей ладони. Но я специально крепко жал его пальцы, как мог, Ваганов поморщился, потом вскочил с кровати.
— Отпустите, все, до завтра! Вам не стоит слишком перевозбуждаться, завтра для вас ответственный день!
Я выпустил его руку и сделал виноватую рожу:
— Простите, товарищ генерал. Но я очень… очень на вас надеюсь!
— Я тоже. Отдыхайте, товарищ… Сергей. Сергей Борисович.
Я снова вскочил с кровати и сверкнул глазами:
— Я не Борисович, кто вам сказал, что я Борисович?! Опять на меня кто-то здесь бочку катит! Врачи меня не хотят выпускать, помогите мне, товарищ генерал!
— Сказал, что помогу, мое слово — закон. Мое слово — это, можно сказать, Конституция, и не менее того! Так-то, дорогой Сергей…
— Сергеевич, — подсказал я.
Ваганов стоял и, как я видел, не торопился уходить, внимательно с прищуром глядя мне прямо в глаза. Чуть помолчав, он спросил:
— А вы сможете, Сергей Сергеевич, ради дела, ради справедливости и спасения отечества на некоторое время стать другим человеком. Носить чужое имя, фамилию?..
— Запросто!
— А сможете вы некоторое время играть роль одного человека, очень похожего на вас?
— Я все смогу. Обещаю, я со всем справлюсь. А что за человек?
— Вам предстоит стать неким Александром. Александром Борисовичем с фамилией Турецкий. Это имя вам о чем-нибудь говорит?
Я нахмурился, пытаясь вспомнить. Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди.
— Где-то слышал… Нет. У меня что-то с памятью… Не помню. Он на меня похож, говорите?
— И весьма, — улыбнулся Ваганов. Вслед за Вагановым заулыбался и Кузьмин, стоявший рядом.
— Кажется, министр иностранных дел нынешний, верно?
— Ну, куда вы метите! — расхохотался Ваганов. — Высоко забираетесь. Это следователь один московский, неужели не припоминаете?
— Простите, но… Я вообще-то люблю книжки про следователей, только мне их здесь не дают. Откуда я могу знать московского следователя? Может, он в Ташкенте был, я там мог с ним встречаться?
— Отлично, парень! Ты настоящий мужик, Сергей Сергеевич! — вдруг воскликнул Ваганов и с силой хлопнул меня по плечу. — Я с тобой пойду в огонь и в воду, так и знай. Все, теперь надо отдыхать, да и нам уже пора. Отдыхай, будущий Александр Борисович, тебе вскоре предстоит сложное дело, после исполнения которого ты будешь в раю… Я говорю, будешь жить как в раю, как у Христа за пазухой! Руку больше не дам, а то ты все пальцы мне переломаешь. Спокойной ночи… — Ваганов направился к выходу.
Вслед за ним — и Кузьмин.
Лишь только в этот момент я почувствовал, что у меня подрагивают ноги. А по ребрам текут холодные струйки пота. Да, я действительно оказался настоящим мужиком, я только сейчас это осознал, когда захлопнулась за посетителями дверь моей камеры.
Я рухнул на кровать. Сегодня я вышел победителем. Но… Радоваться рано. Я балансирую на лезвии ножа. А завтра… Да завтра может быть все что угодно! Рано радоваться, следователь, ты уже один раз переоценил свои силы, уже один раз брызгал слюной, угрожая этому милому генерал-майору. И чем это кончилось — сейчас чувствуешь на себе.
Я осторожно переставлял дрожащие ноги, сидел на кровати и с шумом дышал, думая: «Сука, не жить тебе, гадом буду! Я ведь обещал Шуре Романовой, Меркулову обещал, что если дело прекратят, то пойду на самосуд. Нет, не из-за того я с тобой расправлюсь, если повезет, конечно, что ты со мной сделал! Я приведу свой приговор в исполнение только в том случае, если будет полностью доказана твоя вина в совершении тягчайших преступлений! Мне только остается добыть веские доказательства… Но я их добуду, сука в генеральских погонах, обещаю тебе!.. Успокойся, успокойся, Турецкий!.. Видимо, прав был Кузьмин, видимо, есть еще какой-то остаточный эффект от вколотой мне гадости…»
Выйдя из камеры Турецкого, Ваганов и Кузьмин прошли в лабораторию.
Федор Устимович был явно в приподнятом настроении, Ваганов тоже.
Оказавшись в лаборатории, Ваганов с удовольствием плюхнулся в кожаное кресло, возле которого стояли компьютеры, энцефалограф и горы прочей выключенной аппаратуры. Ваганов любовно поглаживал кожаные подлокотники кресла, задумчиво качая головой.
— Да-а, а на вид наша сенокосилка совсем невзрачная… — протянул он, кивнув на аппаратуру. — Надо бы отдельное помещение приспособить для данной процедуры.
— Приспособим, Андрей Викторович. Главное, чтобы результаты со следователем были обнадеживающими, — заверил Кузьмин.
— Будут, — хлопнул ладонью по подлокотнику Ваганов. — Вы же не первый день занимаетесь данной тематикой. Этого следователя мы должны отполировать, как бриллиант, чтобы никаких шероховатостей! Так, чтобы Луис Кастилья перед Турецким казался жалким сопливым дилетантом…
— Луис Кастилья? Простите?.. — удивился Кузьмин.
— Это я так, к примеру. Это из истории подобных исполнителей…
Ваганов не стал объяснять Кузьмину, кто такой этот Луис Анжело Кастилья, который в марте 67-го был схвачен по подозрению в покушении на президента Маркоса.
— Ну что ж, Федор Устимович, проделанной работой я пока доволен, но главное впереди. Он уже окончательно «вспомнил», что он Иванов?
— Кажется, нет.
— Никаких «кажется» не должно быть!
— К сожалению, он еще не все запрограммированные подробности усвоил. Но процесс можно ускорить.
— Не надо лишний раз насиловать мозги следователя, его мозги нам нужны здоровыми. Однако устал я от этих перелетов, — сказал Ваганов, зевая. — Нужно бы и отдохнуть, но некогда. Меня на аэродроме ждут.
Он резко поднялся из кресла.
Утром я проснулся от криков в коридоре и звона алюминиевых тарелок. Кто-то там ронял посуду. Я мгновенно открыл глаза. Ощущение было такое, что я вообще не спал.
Однако голова не была тяжелой или дурной, несмотря на то, что снились самые преотвратительные сны. Я был бодр, спокоен и чрезвычайно собран, каким бывал почти всегда в самые ответственные моменты операций по захвату преступников.
