Впоследствии Ира прониклась к соседу симпатией и уже не обращала внимания на ставшие привычными обращения «голубушка» или «дорогая». Ну привык человек так говорить – и ладно. Какая разница, в конце концов? Ничего обидного в этом нет, просто необычно немножко.
Теперь же она думала совсем по-другому. В том-то все и дело, что человек привык так говорить. Привык настолько, что сам себя не слышит и не замечает того, что говорит. И того, что пишет.
Держа Михаила под руку и болтая с ним о приятных пустяках, она какой-то частью сознания все время перебирала обрывки фраз, содержавшихся в записках, оставленных убийцей:
«Я приближаюсь к тебе, дорогая…»
«Как дела, дорогая?»
«Не кажется ли тебе, дорогая…»
КАМЕНСКАЯ
Пожалуй, впервые в жизни Настя вдруг начала смотреть по сторонам. Высокая вероятность близкой смерти пробудила в ней интерес к тому, что происходит за рамками привычной и любимой работы. «Меня не будет, – думала она, медленно шагая от здания на Петровке к станции метро «Чеховская», – а в киноконцертном зале «Пушкинский» по-прежнему будут проходить премьеры новых фильмов, и в казино каждый вечер будут приходить любители поиграть, и каждый день кто-то будет уходить отсюда разоренным, а кто-то – окрыленным неожиданной удачей. И магазин этот будет работать, в нем будут появляться все новые и новые товары, в него будут приходить все новые и новые покупатели. Только я этих товаров уже не увижу и не приду их покупать».
Она обращала внимание на автомобили, нарядно одетых людей, витрины киосков, и в ней просыпалась жажда увидеть и узнать то, чего она не видела и не знала, Потому что еще вчера это было ей неинтересно. Что чувствует женщина, когда приходит в дорогой бутик выбирать себе новое платье или белье? Когда надевает роскошный наряд и идет с мужем в ночной клуб? Когда гуляет с собакой? Когда ездит на дачу и копается в земле?
«Мне тридцать восемь лет, – говорила она себе, трясясь в вагоне метро, – а что я видела в этой жизни? Школа, университет, служба. Кабинеты, трупы, лица потерпевших, свидетелей, преступников. Метро. Собственная квартира. С тем, что я, возможно, скоро умру, я уже примирилась, но ужасно жаль умирать, не увидев и не прочувствовав массы вещей, которые мне вполне доступны, но которые я всегда откладывала «на потом», потому что времени жалко. Конечно, отдохнуть на курортах Майами я уже не успею, да и не по деньгам, и в Лувр тоже не попаду, что все равно есть что-то, что еще можно успеть. Ну, например, посмотреть в театрах несколько хороших спектаклей».
Она не подозревала, что испытываемые ею чувства называются жаждой жизни, она лишь хотела хотя бы отчасти эту жажду утолить.
Придя домой, она деловито посмотрела на часы – до прихода Чистякова оставалось полчаса. Настя решительно открыла шкаф. Боже мой, сколько тряпок навезла ей мама из своих бесконечных зарубежных командировок! И из всего этого изобилия она использовала, кажется, только вот этот серый костюм, когда замуж выходила, да еще узкие черные брюки, тоже один раз надела. Все остальное так и висит невостребованным. Хоть успеть поносить…
Взгляд ее упал на заготовленные, но не использованные стройматериалы.
Сколько еще они так пролежат? А потом Лешке придется маяться с ремонтом.
Может быть, наплевать на принципы и попросить денег у брата? Тогда можно было бы быстро отремонтировать квартиру, чтобы не оставлять мужу после своей смерти еще и эти хлопоты. Что еще осталось? Надо бы сесть и подумать, какие дела следует привести в порядок или доделать до конца, чтобы они потом не повисли грузом на ее близких.
К приходу Чистякова Настя успела не только выбрать наряд, но и накраситься.
– Это что такое? – с ужасом спросил Алексей, замерев на пороге комнаты.
– Лешик, давай пойдем куда-нибудь поужинать, – попросила она.
– Почему?
Он закашлялся, болезненно наморщив нос.
– Я имею в виду: в честь чего?
– Просто так. Продуктов в холодильнике нет…
– Я принес, – прервал ее Алексей. – На рынок заезжал, купил еды на неделю.
– Я не хочу, чтобы ты сейчас начинал возиться с ужином.
Ну пожалуйста, солнышко, давай сходим куда-нибудь.
Чистяков не торопясь снял куртку, достал из кармана очки и, надев их, стал пристально разглядывать жену.
– Что ты на меня так смотришь? Мне это не идет? – тревожно спросила Настя.
– Идет. Сидит хорошо.
– Тогда в чем дело?
– Это я тебя хочу спросить, в чем дело. Когда ты в нормальном состоянии, тебя в ресторан никаким калачом не заманишь, а уж о том, чтобы заставить тебя прилично одеться, и речи быть не может. Я смотрю, ты даже глаза накрасила.
– И губы, – добавила Настя.
– Вот я и хочу знать, что происходит. У нас с тобой какая-то годовщина, о которой я благополучно забыл?
– Нет.
– У тебя произошло какое-то событие, которое ты хочешь отметить?
Событие? Да, пожалуй. Разве изменение отношения к собственной жизни – это не событие? Происходит редко, да и то не с каждым. А тем более изменение отношения к собственной смерти. Но разве можно объяснить это Леше? Вообще-то можно, но нужно ли? Он испугается, начнет переживать, волноваться. С другой стороны, и не объяснять нельзя, если любишь человека, негоже держать его за болвана и играть втемную. Но, с третьей стороны, разговор этот серьезный и долгий, не затевать же его вот так, наспех, стоя на пороге.
– Да, Лешенька, произошло одно событие, о котором мне хотелось бы тебе рассказать. Но не в двух словах. Пойдем куда-нибудь, и за ужином я тебе все объясню.
Чистяков вздохнул и опустился в кресло, скрестив руки.
– Асенька, я ценю твой порыв к выходу в свет, но, честное слово, давай отложим до другого раза. Во-первых, у меня нет настроения. Во-вторых, я сегодня вечером жду звонков как минимум от трех человек, я с ними уже договорился и обещал, что буду дома. Это деловые звонки, и я не могу ими пренебречь.
Глаза у Насти потухли, плечи опустились. Конечно, это надо было предвидеть, разве Лешка обязан подстраиваться под ее непредсказуемые порывы?
Не только она устает на работе, другие люди тоже не баклуши бьют. Как жаль… Ну что ж, завтра тоже не поздно, Шутнику еще предстоит найти и убить свою шестую жертву. Если он не передумает, посмотрев сегодняшние выпуски новостей.
– Ладно, – вяло произнесла она, – не сегодня – так не сегодня. Пойду смою косметику.
Настя стянула с себя темно-зеленый шелковый костюм с длинной юбкой и ушла в ванную. Включив воду, она хотела только умыть лицо, но передумала и встала под душ. Она с остервенением терла лицо маленькой круглой губкой, смоченной специальным гелем, и думала о том, что, коль ей все-таки предстоит умереть, хоть скоро, хоть не скоро, как бы сделать так, чтобы как можно меньше переполошить родных и друзей.
Вот первый же вопрос: если она хочет изменить образ жизни в ближайшие несколько дней, можно ли это сделать, не ставя в известность Алексея о своих траурных планах? Ответ очевиден: нет, нельзя. Лешка не идиот и вообще человек дотошный, он никогда ничего не станет делать, не понимая, зачем это нужно. Придумать какое-нибудь правдоподобное вранье? Можно попытаться и скроить историю, но прилично ли обманывать мужа в таких серьезных вещах? И потом, Лешка все равно догадается, он проницательный и тонкий, он знает свою жену как облупленную, недаром же они вместе вот уже… Да, двадцать три года. За двадцать три года даже полный придурок изучит характер и привычки близкого человека, а уж Лешкато… Кругом одни вопросы, с ответами только туговато.
Сквозь шум льющейся воды она услышала, как зазвонил телефон. И буквально через полминуты – еще раз. Наверное, это те звонки, которых Чистяков ждал, подумала она. Обидно, знать бы, что позвонят прямо сейчас, можно было бы не раздеваться и не умываться и все-таки попытаться вытащить мужа на ужин. И чего ей так приспичило идти в ресторан ужинать? Собственно, Настя знала, почему эта идея назойливо лезла ей в голову. Много раз она слышала, как люди, не желая возиться с приготовлением еды, идут в ресторан в самые обычные будние дни, а вовсе не по праздникам и не по случаю торжественных событий. Ей казалось, что эти разговоры и эти люди из какой-то другой жизни, не московской, не российской и уж точно не из жизни государственных служащих, каковыми являлись и она, и ее муж. Ее удел – жизнь в режиме жесткой экономии, особенно после того, как сложилась эта чудовищная ситуация с пропавшими гонорарами и необходимостью платить за них налоги. Но так вдруг захотелось попробовать хотя бы один вечер прожить такой жизнью! Просто из любопытства.
Вытеревшись насухо большим махровым полотенцем, Настя закуталась в теплый халат и вышла в комнату. Чистяков сидел в кресле перед включенным телевизором и слушал новости. Вернее, ей сначала так показалось. Потому что уже через секунду она поняла, что Лешка ничего не слышит. Он сидел с мертвенно-белым лицом и смотрел куда-то в угол.
