Потерпевший же не врубается в наши заморочки. Он ко мне на другой день прибежал, а не к следователю – почему, мол, его выпустили, он, наверно, вам взятку дал. Вы все, менты, купленные. И ничего ведь ему не докажешь.
Обидно.
– Вообще обалдели. Причём тут размер ущерба? Это при краже ущерб важен, а тут – разбой, а по большому счёту покушение на убийство.
Этот следак что, кодекса не знает?
– Кодекс кодексом, а практика практикой. У нас много чего в кодексе написано, а в жизни всё наоборот. Ты, что ли, всё по кодексу делаешь?
– Ладно, дай данные Куприна этого, я его примерить на один вариант хочу.
– Да это ж с вашей территории клиент, судимый, на Стачек живёт.
– Ладно, тогда сам найду. Пока. Кивинов положил трубку. Совсем следствие оборзело. Таких бойцов отпускают. Хотя чему удивляться?
Кресты-то переполнены, да и по арестанскому делу надо сроки соблюдать.
А если человек на подписке, можно и повременить.
«Куприн, Куприн. Я что-то не слышал, надо будет у Георгича спросить, что он из себя представляет».
Кивиновские тайваньские часы сыграли полдень. До отпуска оставалось двенадцать с половиной дней.
– Мишель, тебе ещё не надоело в ментуре?
– Да вроде нет. А к чему это ты?
– Да просто так. Хандра нашла. Пять лет назад всё по-другому было.
Может, устал уже? Не знаю. Мы тогда какие-то одержимые были, фанаты.
Азарт был. Опыта не было, а азарт был. А сейчас исчез. Хочется убежать от всего, спрятать башку в песок, как страусу, и гори всё синеньким.
– Да брось ты. Тоскливо – иди выпей, а хочешь – вместе пойдём.
– Нет, Мишель, водкой тоску не разгонишь и стакан проблем не решит.
А почему азарт пропал? Да потому, что всё равно стену кирпичную кулаками не пробьёшь, сколько ни бейся. Что от нашего азарта? Кому он нужен? Обществу? Начальству? Никому. Зачем стену долбать, если отсидеться можно. И что обидно, конца этому не видать. Смотри убийств сколько, а разбоев? Руки опускаются. Мы одно раскрываем, а сверху ещё десяток. Как будто потолок на тебя рухнул, а ты ручонками голову закрываешь. Не закроешься. Обидно, что от нас почти ничего не зависит.
Общество преступников производит, а мы их ликвидировать должны. А что мы можем? За последние пять лет хоть что-то в ментовке изменилось? Да ни фига. Люди на всех углах кричат: «Куда милиция смотрит? Куда милиция смотрит?» А вы сами куда смотрите, если дети ваши старух грабят, а вы их покрываете? Общество само производит преступников, само должно и уничтожать. Но не руками милиции. Мы так, за порядком смотреть должны.
Милиция, что ли, из человека убийцу делает? Нет, общество. А если столько убийств, значит общество поражено смертельно. И милиция тут не панацея. Как говорят наркоманы – поздно пить боржоми, если печень в штанах. Соловец говорит, сожми зубы и держи штурвал – это я ему тут про лётчика одного рассказал. Но самолёт-то падает. Тебе, может, не понять, что я тут наговорил. У тебя ещё азарт есть. Это хорошо. Если не растеряешь – молоток, а я, кажется, уже выдохся.
– Кончай, преступность всегда была и будет, а мы должны просто работать, как до нас работали и как после работать будут. А опустим руки – точно хана. И не фиг тут теории строить. А что сейчас время тяжёлое – это ты верно сказал. Но Америку ты не открыл. Помнишь, кино про Жеглова? Там Шарапов со стариком-евреем одним спорит, кто с преступностью покончит милиция или общество. Это сорок пять лет назад было, а спор этот ни в чью пользу так и не решился. Эры милосердия не наступило. Эра жестокости, скорее. Всё, кажется, пришли.
Опера остановились перед массивной дверью в подъезде одного из блочных домов.
– Ну и дверца. Это ж кожа, кажись.
– Да, похоже. Слушай, а кто предки у этого Куприна, может, миллионеры?
– Не знаю. Давай звонись.
Петров нажал звонок. Запел соловей, но двери никто не открыл.
Кивинов дёрнул ручку. Глухо.
– Зараза, как же его достать? Мне кажется, он дома засел. А может, плюнем? Всё равно неизвестно, он это или нет. Как его сейчас колоть?
Сидел бы в Крестах, было бы куда проще.
– Ты точно захандрил. Но, слава богу, у меня ещё есть азарт. А что в нашем деле главное? Творческий подход. Вечерком, вот увидишь, дверь вот здесь стоять будет, причём без особых наших усилий на то. Я ему сейчас покажу кожаную обивку.
Миша достал коробок и стал засовывать спички в замок.
– Всё, снимаю я белые перчатки. Значит, они грабить могут и убивать, а мы должны по закону? «Будьте любезны, повесточку вам, не могли бы подойти?» Да пошли они… Сейчас, гад, ты у меня сам двери откроешь. Всё, пошли, Андрюха, часика через три подойдём, всё в ажуре будет, вот увидишь.
Спустя три часа Петров с Кивиновым вернулись в подъезд.
Поднявшись на этаж, они обнаружили взломанную дверь, стоявшую рядом с проёмом, и мужчину, сосредоточенно работающего стаместкой. Петров подмигнул Кивинову – «ну, что я говорил?»
– День добрый, Славу Куприна можно увидеть?
– Он напротив живёт, в 58-й. Вы поглядите, ребята, что сделали, паразиты. Спичек в замок насовали. Попались бы мне – руки бы поотрывал. Куда милиция смотрит!? Я только замки сменил, недели ещё не прошло.
Мужчина перешёл на более крутые фразы. Кивинов посмотрел на Мишу. Тот чуть побледнел, потом покраснел, потом опять побледнел.
Кивинов подошёл к 58-й квартире и толкнул дверь. Она вообще оказалась не заперта. Втащив туда Мишу, он прошептал:
– Ты откуда адрес этот взял?
– С картотеки, откуда же ещё? Там неразборчиво написано было – то ли «56», то ли «58». Я к Волкову на всякий случай подошёл, уточнить. Он карточку заполнял. Славка сказал, что 56-я квартира. Не повезло. Я ни при чём.
– Пошли в комнату. Раз дверь открыта, должен кто-то дома быть.
Опера на цыпочках миновали прихожую и вошли в комнату. В углу, на тахте, валялся Куприн. Одна рука вытянута. На ней от запястья и до локтя дорожка уколов.
– Жив?
– Жив. Под дозой.
Кивинов только тут ощутил запах ацетона в комнате. На электрической плитке стояла банка с варевом. На полу – штук пять шприцев.
Он наклонился над Куприным и похлопал его по щекам. Тот застонал.
Кивинов приоткрыл ему веко. На жёлтой роговице застыл чёрный зрачок.
«Желтушник». Гепатит – производственная болезнь наркоманов.
– Миша, что он там варит?
– Солому.
– Вызови «скорую», он, похоже, загибается. Нет, это чмо вряд ли на «девятке» уехало. Ему бы перехватить чего-нибудь, пока ломки нет, а большего и не надо. Смотри, в квартире – шаром покати.
Петров огляделся. На чёрных от грязи и копоти стенах ничего не было, кроме плакатика с какой-то рок-группой. Из убогой тахты лезла вата, на линолеумном полу застыли разводы растворителя. Слой грязи, слой пыли. Потолок в подтёках. На кухне то же самое плюс кучки дерьма на полу.
Унитаз сломан. Вонь.
Кивинов открыл окно и вернулся в комнату.
– "Скорую" ждать будем?
– Давай. Может, в чувство приведут, поговорим. Сколько лет ему?
– Семнадцать.
– Интересно, сколько ещё протянет?
– Года два, не больше.
– Козёл. Его уже ничего не спасёт. Как говорили в древнем Египте горбатого пирамида исправит.
– В армию точно не возьмут. Он, кроме шприца, ничего не поднимет.
– Давай в коридор выйдем, я сейчас от ацетона сам за-балдею.
Они вышли на лестницу и закурили. Подъехала жёлтая машина реанимации. Через несколько минут Куприна вынесли из квартиры на носилках.
– Вы кто ему? – спросил врач.
– Да никто, мимо шли.
– Вовремя шли. Полчаса бы и загнулся. Санитары загрузили носилки в машину.
– Пошли, Миша, жаль, что пустышку протянули – Куприн к моему потеряшке отношения не имеет, не тот уровень.
Дежурный зашёл в кабинет Дукалиса, когда тот отрабатывал хук снизу на висящей в углу комнаты груше. Каразия скромно сидел за вторым столом и учился писать справки. Толик остановил занесённую для удара руку в перчатке и вытер лоб.
– Тебе чего?
– Анатоль, ты сегодня по заявкам. Петров вчера рапорт на снятие мужичка одного оставил, мы его ночью с квартиры сняли, он в камере сейчас, а Петров – в вечер. С мужичком-то работать надо. Что он, до вечера сидеть будет?
– А я-то тут при чём? Петров рапорт написал, а работать я должен?
Хорошие мульки. У меня самого дел по горло.
– Да, я вижу. – Дежурный кивнул на грушу.
– А на спортивную подготовку, между прочим, время положено. Ты хоть спросил у мужика, за что его привезли?
– Это не мои обязанности. Мои обязанности – следить, чтобы он в камере не сидел, поэтому если ты сейчас с ним работать не будешь, я его выпускаю, а то он уже прокурора требует.
– Ишь ты, поборник законности. Забыл, что ли, как трезвым мужикам штрафы выписывал? Ладно, погоди, сейчас решим.
Дежурный вышел. Дукалис стянул перчатки, повесил их на гвоздь и зло произнёс:
– Ну, Миша, я тебе вечером вставлю пистон! Хоть бы кому сказал, зачем ему этот деятель нужен. И ведь домой ему не позвонишь, телефона у него нет. Запомни, Эдик, на будущее, главное – забота о гражданах, то есть о нас, коллегах. Если кого снимаешь, то сам с ним и работай.
