— Одну минуточку! Не шевелитесь, прошу вас!.. Поверните морду пса ко мне!..
Снова и снова вспыхивал магний.
— А где Ле-Поммерэ? — спросил комиссар доктора Мишу.
— Он ушел вскоре после вас. Опять звонил мэр… Я думаю, он скоро будет здесь…
К девяти часам вечера кафе «Адмирал» превратилось в ротный командный пункт. Прибыли еще два репортера. Один из них за самым дальним столиком писал корреспонденцию. Время от времени сверху сбегал по лестнице фотограф.
— У вас не найдется девяностоградусного спирта?.. Мне необходимо срочно высушить пленки. Этот пес — просто чудо! Вы говорите, спирт бывает только в аптеке?.. И она уже закрыта? Не беда, для меня откроют…
В коридорчике у телефона какой-то журналист безразличным голосом диктовал в трубку:
— Мегрэ… Морис — Этьен — Грегуар… М-е-г-р-э… Передаю все имена. Мишу… Мишель — Ирэн — Шарлотта… Да не болото, а Шарлотта!.. Так, правильно. Надеюсь, мой материал пойдет на первой полосе? Скажите патрону, что это совершенно необходимо…
Растерявшийся от шума и сутолоки, Леруа с тоской искал глазами Мегрэ, словно мог уцепиться за него, как за якорь спасения. В уголке единственный заезжий коммивояжер вырабатывал маршрут завтрашней поездки. Он листал толстый путеводитель по департаменту и время от времени обращался к Эмме:
— Деревня Шоффье… Там, кажется, развито скобяное производство? Благодарю вас…
Ветеринарный врач вытащил из тела желтого пса десяток дробин и наложил на заднюю часть туловища тугую повязку.
— Может быть, он и оправится! — сказал врач. — Эти звери невероятно живучи.
Из чуланчика было два выхода: во двор и на лестницу, которая вела в погреб. На гранитные плиты бросили охапку соломы, прикрыли ее старым одеялом и опустили на нее пса. Рядом положили кусок говядины, но пес к ней и не притронулся.
В собственном автомобиле прибыл мэр — холеный старик с белоснежной бородкой. Его движения были резки и порывисты. Он нахмурился, попав в прокуренную атмосферу гауптвахты, или, точнее, ротного командного пункта.
— Кто эти господа?
— Журналисты из Парижа… — Мэр разбушевался:
— Восхитительно! Значит, завтра вся Франция будет болтать об этой дурацкой истории!.. Разумеется, ничего путного вы еще не нашли?
— Следствие продолжается! — проворчал Мегрэ таким тоном, каким обычно говорят: «Не ваше дело!».
Раздражением был пропитан далее воздух. Люди нервничали и не собирались этого скрывать.
— А вы, Мишу, почему не возвращаетесь домой?
Мэр презрительно щурился, трусость доктора бесила его.
— Если так будет продолжаться, через двадцать четыре часа всех охватит паника… Как я уже говорил, необходимо кого-нибудь арестовать… Безразлично кого, но сделать это нужно.
При этих словах мэр многозначительно покосился на Эмму.
— Я понимаю, что не могу вам приказывать, комиссар… Но должен сказать, что нашей городской полиции вы отводите до смешного жалкую роль. А между тем, если последует еще одно убийство — одно-единственное! — мы окажемся перед катастрофой. Уже сейчас все чего-то ждут… Лавки, которые по воскресеньям обычно закрываются в девять часов, сегодня уже давным-давно на запоре. Дурацкая статья в «Фар де Брест» всполошила население…
Мэр говорил, не снимая с головы котелка. Потом он надвинул его на глаза и ушел, сказав на прощание:
— Прошу вас, господин комиссар, держать меня в курсе… Кроме того, напоминаю вам, что за все, что сейчас происходит, ответственность несете вы!
— Кружку пива, Эмма! — крикнул Мегрэ.
Журналистов становилось все больше. Ничто не могло помешать им останавливаться в «Адмирале», спускаться в кафе, болтать и звонить по телефону, наполняя весь дом шумом и суетой. Они то и дело требовали чернил и бумаги, задавали бесконечные вопросы Эмме, лицо которой было заплаканным и жалким.
За стеклами сгустилась ночь. Узенький снопик лунного света не освещал улицы, а лишь подчеркивал театральность лилового неба, покрытого тяжелыми тучами. И всюду грязь, липнущая к ногам, ибо в Конкарно — увы! — улицы не были вымощены.
— Ле-Поммерэ сказал вам, что вернется? — спросил Мегрэ доктора Мишу.
— Да… Он пошел домой обедать…
— А где он живет? — спросил журналист, которому нечем было заняться.
Доктор назвал адрес, а Мегрэ, пожав плечами, отвел в угол инспектора Леруа.
— У вас есть оригинал статьи, появившейся сегодня утром?
— Я только что его получил. Он у меня в комнате. Текст явно написан левой рукой, кто-то боялся, что его почерк узнают.
— Почтового штемпеля нет?
— Нет. Письмо было брошено в почтовый ящик, висящий на дверях редакции. На конверте написано: «Чрезвычайно важно»…
— Получается, что в восемь часов утра или немного позднее кто-то уже узнал об исчезновении Жана Сервьера, о том, что его машина брошена возле реки Сен-Жак и что на сиденье имеются пятна крови… Кроме того, он предвидел, что будут найдены следы большеногого…
— Просто невероятно! — вздохнул инспектор. — Что касается отпечатков пальцев, то я уже передал их в Сюрте по фототелеграфу. Они перерыли все картотеки и ответили мне, что таких отпечатков у них не имеется…
Ошибиться было невозможно: Леруа успел заразиться общей паникой, хоть и не в очень тяжелой форме. Гораздо сильнее был поражен этим вирусом Мишу. Изможденный доктор выглядел особенно нелепо рядом с самоуверенными, развязными журналистами в спортивных костюмах.
Доктор не находил себе места. Мегрэ спросил его:
— Почему вы не ложитесь спать?
— Еще рано… Я никогда не ложусь раньше часа. — Показав золотые зубы, он пытается изобразить улыбку.
— Скажите откровенно, комиссар, что вы думаете обо всем этом?..
Над Старым городом светящиеся часы медленно пробили десять ударов. Комиссара позвали к телефону, звонил мэр.
— Ничего нового?
Неужели он все еще ждал нового несчастья?
Впрочем, стоило ли удивляться? Разве не ждал его и сам Мегрэ? Упрямо насупясь, комиссар пошел проведать желтого пса. Тот дремал, но когда комиссар вошел, открыл один глаз: в его взгляде теперь не было страха. Мегрэ погладил животное по голове и подложил соломы под его парализованные лапы.
В эту минуту к комиссару подошел хозяин «Адмирала».
— Как вы думаете, эти господа из газет долго пробудут здесь? Если да, то мне придется подумать о провизии… Ведь торговля на рынке начинается только с шести утра…
Мегрэ уставился своими большими глазами на середину лба хозяина, затем проворчал что-то неразборчивое и прошел мимо, словно не замечая его. Надо было привыкнуть к комиссару, чтобы не обижаться на подобные выходки, которые сбивали с толку всех, кто его не знал.
Стряхивая воду с плаща, вошел репортер «Пти Паризьен».
— Что, опять дождик?.. Что у тебя новенького, Гролэн?
Глаза молодого репортера сверкали. Он сказал что-то на ухо фотографу, который приехал вместе с ним, и кинулся к телефону.
— Соедините меня с «Пти Паризьен», мадемуазель. Служба прессы… Вне очереди… Что? Можете связаться прямо с Парижем? Отлично, соедините меня поскорей… Алло… Алло! «Пти Паризьен»? Это вы, мадемуазель Жермен? Дайте мне дежурную стенографистку. Говорит Гролэн!..
В голосе журналиста звучало нетерпение, он бросал вызывающие взгляды в сторону коллег. Проходивший мимо Мегрэ остановился, чтобы послушать.
— Алло! Это вы, мадемуазель Жанна? Только побыстрее, хорошо? Мы еще успеем дать это в провинциальные выпуски, а другим газетам придется перепечатывать с парижского выпуска. Скажите секретарю редакции, чтобы он отредактировал мою заметку, у меня нет ни минуты… Пишите: «Конкарно. Наши предположения оказались правильными, запятая, в городе совершилось новое преступление… Алло! Да, да, пре-ступ-ле-ние… Найден еще один убитый, если вам так больше нравится…»
Все замолчали. Доктор, как зачарованный, двинулся к журналисту, а тот продолжал диктовать торжествующим голосом, вздрагивая от возбуждения и восторга:
— После мосье Мостагэна, после журналиста Жана Сервьера убит мосье Ле-Поммерэ… Да, Ле-Поммерэ. Я уже диктовал вам по буквам эту фамилию… Он найден мертвым в своей комнате… Да, у себя дома… На теле нет никаких ранений… Мышцы судорожно сведены, все указывает на отравление… Обождите… Закончить можно так: в городе царит ужас, понятно? А теперь немедленно покажите все это секретарю редакции. Через полчаса я позвоню еще раз и дам заметку для парижского выпуска, а то, что я продиктовал, пойдет в провинциальные, дорога каждая минута…
Журналист повесил трубку, вытер лоб и обвел окружающих счастливым взглядом.
Телефон зазвонил опять:
— Алло! Комиссар? Говорят из дома мосье Ле-Поммерэ, мы минут двадцать не можем до вас дозвониться… Мосье Ле-Поммерэ мертв… Вы слышите?
