— Чего… он… крутится? — ни к кому конкретно не обращаясь, раздельно произнес передний.
— Господин Турецкий, — миролюбивым голосом сказал голубоглазый, — если вы немедленно не успокоитесь, мы будем вынуждены вкатить вам хорошую дозу успокоительного.
— Я успокоился, — ответил Турецкий и, помолчав с минуту, спросил: — Вопросик простенький можно?
— Если простенький… — хмыкнул голубоглазый.
— Я понимаю, вы меня не в отель везете. Но все же кто вы и на кой хер я вам сдался?
Шофер бросил по-немецки короткую непонятную фразу, в которой было много шипящих звуков. Парни слева и справа мгновенно обернулись и стали вглядываться в заднее стекло машины. Саша тоже хотел было повернуть голову, но тут же получил сильный толчок слева. Передний тоже что-то сказал, но его немецкий, даже для такого неопытного уха, как Сашино, был, конечно, грубой подделкой. Наш, видать. Однако все они поняли друг друга. Машина стала резко набирать скорость. На такой автостраде, понял Турецкий, можно и две сотни спокойно себе выжимать. Однако их беспокойство, вероятно, было вызвано серьезной причиной. Кто-то преследует? А что у них бывает в подобных случаях? Берут заложника, объявляют ему цену, получают деньги, соответственно, убивают либо сами похитители, либо полиция случайной пулей, после чего объявляется, что подобные операции, к сожалению, полностью без жертв не обходятся… Приятная перспектива. Турецкий вдруг усмехнулся и подумал, что поскольку он сам не потерял еще способности к иронии, значит, не все, наверно, и потеряно.
Между тем похитители продолжали совещаться и наконец пришли к согласию. Голубоглазый повернул лицо к Саше и сказал с легкой усмешкой:
— Все-таки мы решили сделать вам, господин Турецкий, небольшую дозу. Так надо. Обстоятельства. Не мешайте ему, — он кивнул налево, — надо укол.
Сидевший слева тут же вытащил из внутреннего кармана небольшой кожаный футляр, раскрыл его на коленях, мгновенно собрал шприц, наполнил из ампулы желтоватой жидкостью и, повернувшись к Турецкому, который, ненавидя уколы, готов был даже глаза зажмурить, каким-то ловким, профессиональным движением наркомана со стажем вогнал иглу Саше в предплечье прямо через костюм и рубашку. «Ну и нравы тут! — чуть не воскликнул Турецкий. — Это же зараза, это же черт знает что!» Но сейчас же обожгла иная мысль: а какая теперь разница? Какая разница для приговоренного к смерти, кто перед ним пил из стакана — здоровый или сифилитик в последней стадии?.. Мрачный юмор старого анекдота не то чтобы успокоил Турецкого, а просто слегка расслабил. Или это укол действует? Ему даже захотелось сползти на сиденье, подобно голубоглазому, и закрыть глаза, которые, видимо, устали от нелепого обилия красного цвета за стеклами автомобиля. Что он и сделал, грамотно, как учили когда-то тренеры, расслабив все мышцы. По его виду даже дурак бы понял, что Турецкий впал в беспамятство.
Была и другая надежда: похитители явно не хотели говорить при нем по-русски, а их немецкий, мягко выражаясь, резал слух. Может, все-таки клюнет?
— Как он? — услышал Александр Борисович родную русскую речь. — Отключился, сучара?
— Ага! — Турецкого грубо толкнули в правое плечо, и он расслабленно навалился на сидящего слева. Его снова пихнули, на этот раз слева, и тогда Турецкий покорно сложился, ткнувшись лицом в собственные колени.
— Готов, — констатировал первый. — Не нравится мне тот зеленый…
— Который?
— А вон что за «мерсом» прячется. От порта, между прочим, идет без отрыва. Чей он? Можем уйти?
— Да, вот прямо так и уйдешь… Но это не полиция, та б не тянула… Нет, надо с бана сходить… Я знаю, чего делать. Надо через ярмарку, там ни одна сука не выследит.
— А с этим что? Сделай, чтоб двигался.
Сидящий слева повозился, и Турецкий почувствовал резкий укол в предплечье, отчего и в месте укола, и в груди, и даже в животе скоро стал разливаться огонь.
Машина между тем резко сбавила скорость, видимо, сошла на более узкую дорогу, запетляла, но вскоре снова вынеслась на трассу. Турецкий, борясь с пожаром в груди, начал активно вспоминать, заставлять себя вспоминать хотя бы то немногое, что вынес со школьных уроков немецкого языка. Дорога, шоссе — бан, убан — это броде бы метро, баннхоф — железная дорога, но поверху, над головой… или нет? Дениса бы сюда… Вот же дьявольщина! Он же послезавтра прилетит, а его, Турецкого, может, уже вообще не будет в живых. На вопрос, какого черта им от него надо, они, конечно, так и не ответили. Значит, в чьих он руках? Мафии? Скорее всего, именно так. А что им от него нужно — опять-таки только дураку еще неясно. Что нужно было тем, кто хотел вмять его в багажник банкира Игоря Борко? А тем, кто ему и Косте шайбочки подкинул? Тем, кто совершенно в открытую, нагло, на глазах десятков людей, сунул заточку в сердце Семену Червоненко? Но если им от следователя Турецкого действительно что-то всерьез нужно, значит, далеко не все потеряно, можно и побороться, и поторговаться за свою жизнь.
Ну вот, от напряжения, оказывается, стали и мысли проясняться. Значит, приказал себе Турецкий, категорически нельзя ни на миг расслабляться. Надо выдержать… выдержать… выдержать… Он громко застонал и, демонстрируя неимоверное усилие, разлепил веки. Похитители тут же перешли на плохой немецкий.
В их диалоге мелькнуло слово «вестхафен» — с российским, как говорится, прононсом. Ну «вест» — это запад, а «гафен-хафен» — что? Да «гавань» же! — обрадовался Турецкий и сообразил, что речь шла о западной гавани Майна. Вот, значит, где они сейчас находятся. Нет, не зря Дениска возил его носом по карте Франкфурта, показывая, где что. Где аэропорт, где центр, какие мосты и магистрали, куда они ведут. Конечно, всего запомнить Турецкому было не по силам, да и карта была немецкая, вот если б русские названия… И то польза, однако. Но куда ж его все-таки везут? Центр города, который так хвалил покойный Кочерга, похоже, много правее. Как это? «Сижу я на Цайле…» Ну да, пиво темное пил в баре. Где его и выследили рыжий с чеченом…
Машина проскочила мост, и Турецкий увидел здоровенного, будто вырезанного из фанеры, плоского мужика, метров, наверно, десяти высотой, который с размеренностью механизма странно пластичными, но дергаными движениями поднимал и опускал огромный молот. Интересно, что он должен символизировать? Постой, насторожился Турецкий, а о чем этот молотобоец должен мне напомнить? Ведь говорил Дениска о нем. Справа вырос нелепый какой-то островерхий дом-башня с черными, не то сизыми стеклами. Машина уже двигалась по улице, запруженной народом. Голубоглазый вдруг спросил о самочувствии, Саша попытался неопределенно пожать плечами, демонстрируя большую слабость, нежели ощущал на самом деле. Это, кажется, окончательно успокоило похитителей. Они снова перекинулись несколькими фразами, после чего голубоглазый продолжил беседу с Турецким.
— Сейчас, господин Турецкий, я снимаю с вас наручники, если вы нам немедленно пообещаете не делать резких движений, никого не звать на помощь и не сопротивляться. Мы выйдем из машины и пройдем в то большое здание, это Книжная ярмарка. Я настоятельно не советую вам проявлять это… самостоятельность. Идет?
Саша равнодушно пожал плечами и кивнул, будто перебравший алкоголик. Добавил индифферентно:
— В туалет хочу… Пиво… бир… ферштеете? Нет? Ну и ладно… Я вам тут…
— Туалет будет, — быстро сказал голубоглазый и повторил по-немецки, и Саша так и не понял, почему им стало весело. Зато очень хорошо он понял другое: любое необдуманное движение или жест могут немедленно повлечь за собой пулю из длинного черного ствола, столь изящно украшенного глушителем. Так что никто рядом ничего даже не услышит и не поймет, почему это человек свалился на пол, а из рта его разит спиртным.
Похитители, конечно, — и это быстро оценил Турецкий — знали свое дело. Они ловко подхватили его под руки и буквально вынесли из салона. Рассекая толпу, поднялись в здание, а дальше началось просто невообразимое: они быстро двигались какими-то прозрачными переходами, спускались и поднимались эскалаторами, перемещались из павильона в павильон движущимися дорожками. Их со стороны, как бы представлял Саша, и не могли бы счесть за похитителей и заложника. Просто двигались в кишащем людском муравейнике несколько человек, одетых весьма прилично, поддерживали друг друга, помогали, подхватывали под руки, о чем-то на ходу переговаривались, — что же тут необычного? Турецкий, ослабленный уколом, но искусственно взвинченный энергичными движениями похитителей, помимо своей воли поддался их темпу и со стороны, пожалуй, ничем от них не отличался.
В том же деловом ритме зашли они в туалет, где Турецкого тактично и ловко окружили и позволили совершить необходимое дело. С той же скоростью поднялись в ярко освещенный зал, где Турецкому зачем-то вручили вафельный кулек с мороженым. Он послушно и даже с какой-то детской радостью лизнул холодный сладкий шарик, пахнущий ванилью. Группа в приличном темпе промаршировала дальше, от павильона к павильону, двое поочередно придерживали Турецкого под руку, третий двигался сзади. Саша понимал каким-то отстраненным умом, что он выглядит с этим мороженым в высшей степени нелепо, но потом, увидев, что не он один облизывает цветные кулечки, не то чтобы успокоился, а просто без сожаления выкинул свое недоеденное мороженое в ближайшую урну.
