Берден, чей сын поступил сюда годом раньше, выдержав сложный экзамен, несколько похожий на тот, что сдают по окончании начальной школы, сказал:
— Здесь преподает Виллерс.
— Латынь и греческий, если я не ошибаюсь?
Берден кивнул.
— У Джона латынь. Кажется, греческий изучают в старших классах. Джон говорит, что Виллерс часто работает после занятий, сидит в библиотеке. Это в новом крыле.
— Собирает материал для своих книг?
— Наверное. В школе замечательная библиотека. Я мало что в этом понимаю, но был там на дне открытых дверей, и она произвела на меня громадное впечатление.
— Джону он нравится?
— Вы же знаете этих мальчишек, сэр, — сказал Берден. — Маленькие чертенята называют его Старой римской виллой. Он умеет призвать их к порядку, я бы так выразился. — Отец, лишь сегодня утром откупившийся от сына полукроной, многозначительно прибавил: — Если хотите знать мое мнение, с этими мальчишками нужно быть построже.
Мысленно усмехнувшись, Вексфорд сменил тему.
— Меня интересуют ответы на три главных вопроса, — сказал он. — Почему Квентин Найтингейл принимал ванну в пять утра? Или почему делает вид, что принимал? Почему Шон Ловелл сказал, что вчера вечером смотрел по телевизору передачу, которую отменили в последнюю минуту? Почему Элизабет Найтингейл прекрасно ладила со всеми, кроме единственного брата?
— И почему, если уж на то пошло, у нее не было близких друзей?
— Возможно, были. Мы должны выяснить. Вот и Кластервел. Майк, ты случайно не знаешь, где бунгало Виллерсов?
Берден выпрямился и принялся смотреть в окно.
— Оно за границей деревни, ближе к Майфлиту. Дальше, еще минуту… Притормози, Брайант. Вот, сэр, немного на отшибе.
Слегка нахмурившись, Вексфорд окинул взглядом отдельно стоящее бунгало. Приземистый дом с двумя входами и двумя низкими фронтонами с эркерными окнами.
— Надо бы покрасить, — констатировал Берден, вспоминая свой симпатичный, почти полностью обновленный домик. — Прямо халупа какая-то. И приличный гараж Виллерс мог бы уж себе позволить.
Палисадник представлял собой сплошные заросли астр, причем одного цвета. С одной стороны дома длинная цементная дорожка, вся в трещинах и ямах, вела к сборному асбестовому гаражу с крышей из рубероида.
На дорожке прямо перед асбестовыми дверями стоял «Моррис майнор»[15], недавно вымытый — на кузове виднелись мокрые пятна, а в яме под задним бампером собралась лужица.
— Странно, — заметил Вексфорд. — Вашу сестру убили, вы лишаетесь чувств, получив это известие, а через пару часов у вас уже хватает сил, чтобы почистить и помыть машину.
— Это не машина Виллерса, — возразил Берден. — Он ездит на «Энглии». Это машина жены.
— А где его?
— Полагаю, все еще в Майфлит Мэнор или в этом жалком подобии гаража.
— Я бы не сказал, что вчера ночью в лесу было грязно, а?
— Но и не сухо, — возразил Берден. — Если вы помните, в выходные шел дождь.
— Едем дальше, Брайант. Семейную идиллию Виллерсов мы нарушим чуть позже.
Первым человеком, кого они увидели, остановившись в деревне Майфлит, была Катье Доорн, выходившая из магазина с пакетом фруктов и флаконом шампуня. Она радостно захихикала.
— Вы случайно не знаете, где тут дом Ловеллов, мисс Доорн? — сдержанно спросил Берден.
— Да, смотрите, вот он. — Девушка схватила смущенного инспектора под руку и, как впоследствии выразился Вексфорд, почти поглотила его своими восхитительными округлостями. — Самый грязный во всей деревне.
Будучи представительницей народа, который больше всех народов на земле гордится своими домами, она передернула плечами, и впервые за короткое время их знакомства с ее лица исчезла очаровательная улыбка.
— По-моему, они здесь живут как свиньи. Его мать очень гадкая, грязная женщина, такая вся толстая. — Она взмахнула руками, изобразив в воздухе виолончельный контур, всего в шести дюймах от собственного роскошного тела.
— А вы не знаете, застанем ли мы толстую даму дома? — улыбнулся Вексфорд.
Катье не обратила внимания на его улыбку. Она смотрела на Бердена.
— Возможно, — пожала плечами девушка. — Я не знаю, чем занимаются эти люди-свиньи. Хотите чаю? Я думаю, вы очень много работаете и вам нужно пить чай, пока ваш начальник в этом гадком грязном доме.
— Нет-нет… спасибо, — испуганно промямлил Берден.
— Тогда, может, завтра, — сказала Катье, посасывая прядь волос. — Все вечера я свободна, а завтра мой друг должен работать поздно, подавать напитки на танцах. Постарайтесь не забывать. — Она погрозила Бердену пальцем. — А теперь я говорю «до свидания». Не подцепляйте какую-нибудь гадость в этом очень грязном месте.
Девушка пошла через дорогу к воротам особняка — спина прямая, желтые волосы покачиваются из стороны в сторону. Там она остановилась и помахала им; округлая грудь под пушистым розовым свитером соблазнительно приподнялась.
Вексфорд помахал ей в ответ и со смехом отвернулся.
— Готов побиться об заклад, она хочет заморочить голову и тебе тоже!
— Неприятная юная особа, — холодно произнес Берден.
— А мне она кажется очаровательной.
— Боже правый, если бы моя дочь…
— Ради всего святого, Майк. Я тоже женатый человек и верный муж. — Перестав улыбаться, Вексфорд похлопал себя по объемистому животу. — Не притворяйся уж совсем бесчувственным. Вот наш гадкий грязный дом, и будем надеяться, что мы не подхватим тут ничего, кроме nostalgie de boue[16].
— Что? — переспросил Берден, пытаясь открыть калитку и не обжечься при этом о крапиву, листья которой торчали между планками.
— Всего лишь, — с печальной улыбкой пояснил Вексфорд, — длинное название одной хронической болезни. — Он рассмеялся, глядя на удивленное и встревоженное лицо Бердена. — Не волнуйся, Майк, она не заразна и поражает только стариков.
Не только калитка, но и парадная дверь заросла крапивой вперемешку со щавелем. Прежде чем полицейские успели взяться за дверной молоток, на зарешеченном окне поднялась серая кружевная занавеска, вся в больших дырах, и появилось чье-то лицо.
— Не знаю, что вам нужно, но зайти придется со двора.
Боковая калитка упала от первого толчка. Пожав плечами, Вексфорд положил ее на роскошный ковер из сорняков. Сад за домом грязной кляксой выделялся на фоне красивого пейзажа, словно пятно на черном бархате леса — двадцать квадратных ярдов высокой, по пояс, травы, одуванчиков, ржавого железа и сломанных клеток для кур. Один угол двора занимал довольно аккуратный сарай, цоколь которого скрывали груды тряпок, бутылки из зеленого стекла и матрас, выглядевший так, словно на нем отрабатывали приемы штыковой атаки. Из зарослей сорняков выглядывал эмалированный ночной горшок и несколько старых кастрюль. Вексфорд заметил еще одну калитку в ограде, ведущую прямо в лес.
Задняя дверь дома вдруг приоткрылась, и в щели появилась голова женщины, которая разговаривала с ними из окна.
— Что вам нужно?
— Миссис Ловелл?
— Точно. Что вам нужно?
— Поговорить, если вы не возражаете, — спокойно ответил Вексфорд. — Мы из полиции.
Прищурившись, она с подозрением посмотрела на них.
— Насчет той, из поместья? Ладно, входите. Его светлость говорил про полицию.
— Его светлость? — переспросил Берден.
Неужели в высших кругах, где они вдруг оказались, есть люди еще более высокого положения, даже титулованные особы?
— Мой сын Шон, — пояснила миссис Ловелл, развеяв его иллюзии. — Входите. Можете пройти в гостиную. Сюда.
Комната с этим условным названием была немного чище кухни, но тут тоже пахло сыростью, хронической утечкой газа и немного джином. Новый комплект из дивана и кресел, с ярко-розовой, уже засаленной обивкой, пестрая смесь из старинной деревенской утвари и современного хлама. Со стены равнодушно улыбалась королева — календарь с ее портретом был прикреплен между газетными вырезками о «Роллинг стоунз» и большой картиной маслом с изображением римлянки, которая закалывает себя кинжалом. Лицом она была немного похожа на миссис Ловелл, но не могла сравниться по габаритам. Во все еще красивом лице хозяйки было что-то цыганское: орлиный нос, полные губы изящной формы, черные глаза. Волосы как у Медузы горгоны, черные и спутанные, ниспадали на плечи. Полнота миссис Ловелл не распространялась на лицо. Складывалось впечатление, что жир поднимался вверх, но остановился у шеи, вероятно напуганный угрозой, таившейся в сильном, без единой морщинки подбородке.
Огромное тело женщины тем не менее обладало некой первобытной притягательностью — жир скапливался в нужных местах. Грудь матери-земли, не менее шестидесяти дюймов в обхвате, соперничала размером с необъятными бедрами. Подобно Катье, миссис Ловелл была лишена комплексов, и когда она села, низкий вырез блузки опустился еще на два дюйма, а обтягивающая черная юбка задралась, открывая колени. Подумав, что женской плоти с него на сегодня хватит — кроме того, в данном случае женской плоти не помешала бы ванна, — Вексфорд отвел взгляд.
