Ознакомительная версия.
– Ну? – спросил он. – Поехали? Чего ждем-то? Так ведь и дождаться кого-то можно, делиться придется!
Ваня вздохнул. Вместо затаенного таинства, неспешной и уважительной беседы с самим собой, когда можно вспомнить что-нибудь несбывшееся, что до сих пор теплилось в душе, вышла самая обыкновенная пьянка с постылым соседом. Едва выпив, Петя тут же начнет жаловаться на свою Надьку, а сам будет поглядывать в окно, чтобы не пропустить, когда во дворе появится эта самая Надька. Тогда он, бросив все, побежит к ней, теряя на ходу шлепанцы и подтягивая обвислые штаны…
– Ну ладно, – сказал Ваня. – Будем живы.
И выпил.
И Петя выпил. Схватив кусок хлеба, он яростно внюхался в него, всасывая ноздрями мелкие крошки, хрустнул луковицей, подцепил вилкой жареное яйцо и зажевал, урча и постанывая. Звуки, издаваемые Петей, действовали угнетающе, создавали картину еще более паскудную, чем она была на самом деле. И Ваня сидел, отвернувшись к окну, чтобы не видеть мерно ходящих небритых щек соседа. Потом на него накатила хмельная волна, и все в мире стало проще и печальнее. Петя уже не вызывал столь сильной неприязни, ему даже стало жаль соседа, который маялся всю жизнь со своей Надькой…
– Послушай, Петя, а ты бабу свою любишь? – спросил Ваня.
– Чего? – Петя от неожиданности перестал жевать.
– Бабу свою, Надьку, любишь?
– Чего это я должен ее любить? Живем и живем.
– А она тебя?
– Бог ее знает, – совсем растерялся Петя. – Дети растут, и ладно. Чего еще?
Разговор не получался, и Ваня, поковыряв в остатках яичницы вилкой, выронил ее на стол. Встряхнул бутылку, но, кроме белой мути на дне, ничего не увидел. Вообще-то по законам приличия Петя, увидев такой жест, должен был предложить добавку. Однако, несмотря на выпитое, бдительности он не потерял. Едва только Ванина рука потянулась к бутылке, он быстро отвернулся и уставился в окно, словно увидел там невесть какое происшествие. И спиной, толстой своей спиной почувствовал, когда Ваня снова поставил бутылку на место. И лишь тогда отвернулся от окна.
– Тебе шифер нужен? – спросил Петя заботливо.
– Нужен, – кивнул Ваня, но продолжать разговор о шифере, спрашивать, какой он, сколько Петя за него хочет, не стал.
– Могу достать.
– Достань.
– Хоть завтра!
– Давай завтра… – Ваня помолчал. – Слушай, Петя… А на фига ты живешь?
– Чего?!
– На кой черт ты живешь на белом свете? Зачем тебе это нужно? Можешь сказать?
– Советуешь отказаться? – враждебно спросил Петя.
– Да ничего я тебе не советую! Нашел советчика! Я о другом спрашиваю: какая тебе от этого радость?
– Ну как… – Петя растопырил мясистую ладонь и уставился в нее, будто хотел прочитать там ответ. Так же напряженно он рассматривал вторую свою ладонь, но, видимо, и там ответа не нашел, не смог разобраться в переплетениях линий, впадин, бугорков. Вопрос разозлил его, и он посмотрел на соседа недобро. – Хочешь сказать… зря живу?
– Почему зря… – Ваня снова поболтал мутноватую жидкость на дне бутылки. – Сам говоришь… Дети растут, жена, хозяйство… Дом вон под шифером…
– А спрашиваешь, – примирительно сказал Петя. – Машину вот куплю, ездить буду, жену катать по улице… К родне поеду, пусть знают. – Петя помолчал, представив свой потрясающий приезд к родне. Он хмыкнул, потер кулаком под носом. – Ох и врежу, ох врежу родственничкам любимым промежду глаз! Ну хорошо… А ты зачем? Зачем живешь?
– Не знаю. – Ваня растерянно посмотрел Пете в глаза. – Понятия не имею, представляешь… Даже страшно. Будто и не я вовсе живу, а кто-то другой… Или я вместо кого-то… Вот жена пошла тетку свою проведать, ребята гуляют, а я дома остался… Ну и что? Как и нет меня. Как и не живу…
– Ну и не живи! – опять разозлился Петя. – Тоже еще, напугал!
– А я и не живу. Идет что-то такое… Может, это и жизнь, а может, что-то совсем другое. А жизнь… Кто ее знает, какая она. – Ваня обвел взглядом опустевший стол, луковую шелуху, корки хлеба, бутылку с сивушным осадком…
– Ха! – рассмеялся Петя. – А выпить не дурак! Ну ладно, а шифер-то берешь?
– Беру, – кивнул Ваня.
– Сколько листов? – напирал Петя, пытаясь вывести соседа из непонятной печали.
– Сколько дашь.
– Сто!
– Давай сто…
– По три рубля!
– Давай по три… Крышу все равно менять…
– Деньги сразу.
– Рассчитаемся, – неопределенно ответил Ваня. – Ты вот машину купишь… Наверно, к морю поедешь?
– На кой? Я к родне поеду. Пусть знают.
– А я в Грецию хочу, – неожиданно сказал Ваня.
– На фига?
– Хочу, и все. Там эти… статуи, вазы, острова… Вот спросили бы у меня: куда хочешь? И не задумался бы – в Грецию.
– И надолго? – подозрительно прищурился Петя, пытаясь заглянуть в крамольные глаза соседа.
– Пока не надоест, – беззаботно ответил Ваня.
– А надоест?
– Вернусь. Статую себе привезу. Вот здесь и поставлю возле сарая. И пусть стоит…
– Бабу? Голую?!
– А чего… Какая разница… Баба, она и есть баба. Хоть голая, хоть какая. Вот взять твою Надежду…
– Ну, ты вот что! – неожиданно трезво сказал Петя. – Бери кого-нибудь другого, а Надьку не трожь. Понял?!
– Значит, любишь, – рассмеялся Ваня.
– Не твое дело. – Петя поднялся. – И все тут. Иди вон статуи лапай.
– Да ты сядь! Чего забеспокоился… Сядь.
Петя оскорбленно сел, вылил в стакан остатки самогонки и как бы в волнении, как бы не замечая, что делает, выпил. И решил, что это даже справедливо, поскольку он простил Ване обиду. Прислушался – со своего двора его звала Надька.
– Надежда забеспокоилась, – сказал Ваня, чувствуя, что, как только сосед уйдет, свободней станет в комнате, дышать будет легче. Петя давил его своей постоянной готовностью обидеться, будто все вокруг делалось с одной целью – чем-то уязвить его, Петю. Когда он слышал смех, ему казалось, что это над ним смеются, над его секретами, его животом, над его женой, и поэтому всегда был настроен дать отпор. – Надежда зовет, – повторил Ваня, видя, что сосед не собирается уходить.
– Да слышу! – отозвался Петя с раздражением, чтоб Ваня понял – недоволен он Надькой, не нравится ему, что она вмешивается в их беседу. Но Ваня чутко уловил, что недовольство Пети напускное, на самом деле он уйдет охотно, однако что-то держало Петю, не позволяло ему подняться и уйти. Окинув взглядом стол, Ваня догадался. Выплеснув в стакан остатки самогонки, Петя неосторожно поставил бутылку слишком далеко от себя, и теперь дотянуться до нее было нелегко. Чтобы проверить свою догадку, Ваня отошел к другому окну, а обернувшись, увидел, как Петя спешно заталкивает пустую бутылку в безразмерный карман синих трикотажных штанов.
– Еще сгодится! – хохотнул он, стараясь скрыть неловкость, но было в его голосе и довольство своей смекалкой. – Как думаешь, а, сосед?
– Тебе виднее. – Ваня вышел на порог проводить гостя.
– Только ты это. – Петя обернулся от калитки, – не забудь про пятерку-то, верни на неделе. Надька скандалить начнет, к Марии твоей заявится…
– Верну-верну. – Ваня старался быстрее закончить разговор.
– В случае чего – заходи. Выручу.
– Зайду.
– И насчет шифера подумай.
– Подумаю.
– А то ведь и опоздать можешь.
– Авось. – Ваня нырнул в темноту коридора, закрыл за собой дверь и задвинул щеколду. Потом прошел в комнату, лег на кровать и, заложив руки за голову, закрыл глаза. Сначала ему привиделась Лиля, которая приезжала в эти места к своей бабке лет двадцать назад. Всегда в белом платье, сама светлая, она смотрела на Ваню с интересом, но снисходительно, как бы жалеючи. «Видно, тогда уже поняла, что кроме шоферюги ничего из меня не получится», – горько подумал Ваня и до того ясно увидел смеющиеся Лилины глаза, шалые ее губы, перемазанные не то малиной, не то вишней, загорелые руки, покрытые золотистым пушком, что даже стон вырвался из его широкой груди.
Думая о Лиле, он незаметно заснул, и приснилась ему теплая страна Греция. Он шел по улице во всем белом, и штаны у него были белые, и рубашка, и даже почти забытые свои волосы увидел Ваня в этом сне – светлые, чуть вьющиеся. Он проходил мимо какой-то большой витрины и увидел в ней себя. Из стеклянной глубины на него смотрел почти незнакомый парень, молодой, радостный, счастливый. И Ваня разволновался, растревожился вернувшейся молодостью. Но с щемящей болью понял – сон это, ничего от него не останется, проснется он лысым и старым и будет смотреть в провисший потолок с дождевыми пятнами и думать о шифере…
Однако сон продолжался, и Лиля шла по залитой солнцем улице, и он, Ваня, был рядом, касался ее загорелого локтя, ее плеча. Вроде они были незнакомы, но улыбались друг дружке. А среди прохожих попадались невозможной красоты мраморные статуи – и мужчины, и женщины. Они шли нагишом, просвечиваясь насквозь солнечными лучами. Никто не обращал на них внимания, и Ваня тоже особенно не смотрел на шагающие по улице статуи, потому как понимал – Греция.
Ознакомительная версия.
