Последние сутки его не покидало ощущение, что их преследуют. Когда он снова оглянулся, Элис спросила:
– Что там, милый? В чем дело?
– Ничего...
– Ты кого-то высматриваешь?
– Да нет, ничего, – отмахнулся он.
Позади никого не было. Широкая, плавно изгибавшаяся улица была пуста. Он предположил, что все это от нервов, и вслушался в хруст снега под ногами и легкое постукиванье каблучков жены по старому кирпичному тротуару. Холодный воздух обдавал той особой пронизывающей сыростью, которую в состоянии вытерпеть только филадельфийцы. Тихая улица в Честнат-Хилл плавно спускалась к старому Джерментауну. За каменными оградами высились старые особняки в колониальном стиле. Редкие окна светились в темноте. Шел второй час ночи, но он никак не мог избавиться от ощущения опасности.
Он снова оглянулся через плечо.
– Милый? – окликнула Элис.
– Ничего, извини.
Ничего не видно. Никого позади. Но его била мелкая дрожь. Элис прятала лицо в воротнике норковой шубки. До дома Джорданов оставался один квартал. Элис взбрело в голову, что от станции быстрее дойти пешком, чем дожидаться такси. Он покосился на ее серебряные лодочки; жене было трудно идти по обледеневшей дороге, и она всем телом прижималась к нему, цеплялась за руку, чтобы не потерять равновесия.
Элис была рослой девушкой, хотя, конечно, не такой высокой, как Кул, чей рост в шесть футов и два дюйма еще больше подчеркивала худоба. Лицо ее сияло классическим совершенством нордической богини. Он с трудом верил, что она – его жена, и с трудом вспоминал подробности их побега двухнедельной давности. Ее длинные русые волосы широкой волной сбегали по спине, сверкая, как кристаллики инея, так что нельзя было разобрать, где снежинки, а где волосы.
В одном из немногих уцелевших уголков старой Филадельфии улицы все еще освещали старые газовые фонари. Располагались те не близко друг от друга, и порой приходилось продираться сквозь хрупкую холодную тьму. Когда они достигли очередного зыбкого круга света, он увидел, что рот жены раздраженно кривится, и это сразу же разрушило иллюзию, развеяло ореол волшебного создания, рожденного, чтобы быть выше земных неудобств, которые волнуют простых смертных. Он тряхнул головой, чтобы избавиться от этой мысли. Элис была вполне земным существом. Кому, как не ему, это знать.
Шум машины он услышал у подножия холма, в сотне ярдов от дома Джорданов, и снова оглянулся через плечо. Фары высвечивали небо, пока машина одолевала подъем, затем их свет затопил заледеневшую улицу. Машина двигалась не слишком быстро, мотор натужно завывал на второй передаче, когда она нагнала их и поползла рядом, пока не остановилась. Белое пятно лица над рулем уставилось на них с Элис. Кул сразу же остановился, и беспокойство сменилось злостью. Он посмотрел на мужчину в машине – или там была женщина? И в тот же миг тип в машине нагло уставился на него.
– Пит, – окликнула Элис.
Кул стряхнул ее руку и шагнул к машине. Новенькая дорогая игрушка сверкала хромом и стеклом. Заметив его движение, водитель завозился, мотор снова взревел, задние колеса мгновение буксовали по льду – и вот уже мигнули задние огни.
Он успел заметить, что номерной знак машины не маленький, как в Пенсильвании, и не золотисто-синий, а большой, с оранжевым и синим, как в Нью-Йорке. Машина из их штата? Но не случайное ли это совпадение? Возможно, водитель просто заблудился в лабиринте плохо освещенных улиц. Непонятно, почему тогда он так дрожит.
– Пит, ради Бога. Что происходит?
– Ничего, Элис. Пошли.
– Это был кто-то из знакомых?
– Нет, – покачал он головой.
В доме ее родителей был оставлен только слабый свет. Он пробивался сквозь изящную решетку фонаря над дверью и играл в инее на тополях, летом уютно затенявших лужайки. Здесь было холоднее, чем в центре, где у Митчелов они ужинали и играли в бридж. Но Элис, казалось, этого не замечала – лицо ее разрумянилось, рот увлажнился. Ее раздражительность как рукой сняло, настроение быстро изменилось и теперь серые глаза смотрели на него со скрытым весельем. Он сразу забыл про машину.
– Элис, вернемся ко мне...
– Милый, ты же знаешь, мы не можем.
– Но прошло уже две недели, Элис!
– Понимаю. Бедный Питер! Ты должен дать мне время.
Его охватила ярость.
– Время для чего? Это несправедливо, ни для тебя, ни для меня. Я этого не понимаю. Долго ты собираешься тут оставаться?
– Не знаю, милый.
Она от него ускользала. Она была его женой, и в то же время незнакомкой, взрывчатой смесью льда и пламени, меняющейся каждый миг. Теперь ему казалось, что он вообще никогда ее не понимал. Сам виноват, что полюбил дочь своего хозяина. Нужно было хорошенько подумать. Мог бы сообразить, что для нее побег с возлюбленным – не более чем шутка, развлечение. Женитьба стала фарсом.
Он вспоминал городишку в Мэриленде, где они поженились. Ясно представил каждую деталь старомодной церквушки, коротышку – пастора и лицо Элис Джордан, отвечавшей на его вопросы. Он тогда еще ничего не подозревал – пока они не прибыли в мотель, где собирались провести брачную ночь.
– Мы здесь не останемся. Поедем прямо домой, – заявила она.
– Но я думал...
– Прости, Питер. Но я не хочу оставаться в подобном месте.
Он был озадачен.
– Хорошо, поедем ко мне.
– Нет. Не туда. Ко мне домой.
– К твоему отцу?
– Да.
– Но я не собирался переезжать...
– Нет, ты не понимаешь, – покачал она головой.
В том маленьком коттедже, который он снял на одну ночь, Элис предстала совершенно другим человеком. Опьянение счастьем, радость долгой поездки, церемония – все пронеслось перед ним. Но ведь они все обсудили и договорились. Он хотел провести медовый месяц в роскошном вашингтонском отеле, но она уже по дороге импульсивно выбрала именно это место.
Теперь она стояла, глядя на него, но уклоняясь от его прикосновений, и он вспомнил свое смущение, когда она отступала, пятилась к двери, и ее глаза, расширившиеся от страха.
– В чем дело, Элис? – спросил он.
– Я хочу домой, – прошептала она.
– Но почему? Что-то не так?
– Я не могу объяснить. Это была ошибка. Я не должна была за тебя выходить.
– Но разве ты меня не любишь?
– Люблю.
– Тогда...
– Питер, пожалуйста, отвези меня домой.
Они даже не распаковали чемоданы. И поскольку две недели прошли, могли не считаться женатыми. Это теряло всякий смысл. Кул был расстроен и терялся в загадках, пытаясь найти ответ в самом себе. Но он не сделал ничего, что могло ее шокировать или неприятно удивить. Она вела себя вполне естественно вплоть до того момента. Что же могло произойти, что она так переменилась? В результате молчание было нарушено резкой, горькой, безобразной ссорой, во время которой Кул обвинил Элис в том, что ее испортило богатство Хэнка Джордана, и она выставила его дураком ради минутной прихоти.
Когда она предложила бежать, он сразу согласился и собрался бросить работу в агентстве Джордана. Но назавтра увидел ее на работе, она мило винилась и каялась, умоляла простить и дать ей еще время. А она была не из тех, от кого можно спокойно уйти и забыть призывный взгляд серых глаз.
Он вернулся к действительности: вот они стоят лицом к лицу на пороге дома, и холодный ветер пронизывает их насквозь. Она так и не ответила на вопрос, сколько могут тянуться их безысходные отношения. В блеклом свете фонаря над дверью лицо ее казалось безмятежным. Он нагнулся, чтобы ее поцеловать.
– Питер...
Настойчивыми губами он заставил ее замолчать. Элис была необыкновенно податлива, нежна и отзывчива, норковая шубка распахнулась, ее тело, жавшееся к нему, говорило больше, чем слова, произнесенные вслух.
– Пит, не здесь. Войдем внутрь.
Он сердито зыркнул на нее.
– Нет. Это ничего не изменит.
– Что ты хочешь сказать, милый?
– Сама знаешь.
– Питер, ты такой милый.
Он едва сдержался, чтобы ее не ударить.
– Спокойной ночи, Элис.
– Ты хочешь уйти? Останься...
– Нет, спасибо.
Кул подумал, что она расстроилась, потому что он прервал ее издевательства, ее насмешки. Он сам себе удивлялся, как устоял перед ней, сумел дать отпор, не пошел на поводу, как обычно. Сейчас он чувствовал лишь холод и пустоту, глядел на нее беспристрастными глазами, и только.
В ее глазах сверкнула искра гнева.
– Отец сказал, что пока твоя машина в ремонте, Минни могла бы приготовить тебе комнату, милый.
– Я что, должен спать там, где укажет твой отец?
– Милый, я тебя не понимаю.
– Я и сам себя не понимаю.
– Ты сегодня такой нервный, – Элис погладила его щеку и снова улыбнулась. – Бедный Питер... Расстроился из-за меня?
– Да.
– Очень жаль, милый. Но я ничего не могу поделать, ты же знаешь.
– Нет, можешь.
Кул сам удивлялся накопившемуся в душе холодному внутреннему протесту. Два года он исполнял все приказы, следовавшие один за другим, даже не думая протестовать, счастливый тем, что пользовался привилегией сопровождать Элис повсюду, куда ни предложит Хэнк Джордан. Две недели Элис была его женой, и издевалась над ним, как хотела. Гнев клокотал в нем, когда он повторил:
