Ознакомительная версия.
Эмилия и Эдуард Тополь
Русская семерка
ПОСВЯЩАЕТСЯ ОЛЬГЕ И СЕРГЕЮ НАРОДЕЦКИМ
ИСЛАМАБАД (агентство Рейтер). По сообщениям западных дипломатов в Пакистане, вчера в северном Афганистане в одном из самых кровопролитных боев с партизанами за восемь лет войны убито восемьдесят советских солдат.
По сообщениям, полученным из Афганистана, в бою на Саланганском шоссе, главном сухопутном пути сообщения между Кабулом и советской границей, захвачены в плен два советских солдата.
Улима ее звали, У-ли-ма.
Алексей поначалу даже не разглядел ее как следует. Смуглая рука высунулась из темного провала-входа в саманную лачугу, коротко и быстро махнула внутрь узкой ладошкой, и Алексей, воровски оглянувшись и пригнув голову, тут же нырнул в эту не то конуру, не то саклю. Еще два месяца назад он не мог бы себе и представить, что вот так, одним жестом его можно заманить в афганское жилище, где получить кинжал меж лопаток так же просто, как матюгальник у командира роты. Но тогда, зимой, их держали под Нанганхаром, на заставах и выносных постах в горах, где они, подыхая от холода, сидели «на блоках» – блокировали проходы мелких и крупных отрядов духов-моджахедов, их разведчиков, их караванов с оружием, и в любой момент этот дух мог прыгнуть тебе на спину и полоснуть ножом по горлу. Здесь, в Логарской долине, все иначе. По сравнению с Нанганхаром здесь курорт. Из восьмидесяти афганских кишлаков больше половины разрушены и брошены афганцами, которые сбежали в Пакистан, а еще шесть «на договоре». Это значит, начальство договорилось со старейшиной и муллой кишлака: мы вас не бомбим, не обстреливаем, мы даже даем вам керосин, а вы не разрешаете духам воевать против нас в вашей «зоне ответственности». Конечно, и здесь была вокруг «зеленка» – километры разрушенных виноградников и древних подземных ирригационных каналов-«киризов», откуда постоянно выходят на землю мелкие отряды духов, минируют дороги и исчезают, нападают на наши колонны, обстреливают посты… И все-таки шесть «договорных» кишлаков – это рай, это оазис…
Большие, черные, чуть навыкате глаза, темные ресницы, широкий рот, прямые черные волосы, длинный нос – вот и все, что он разглядел вначале, когда с яркого солнца вошел в темень этой безоконной хибары. Худая маленькая пятнадцатилетняя девчонка в темной лачуге, где из глубокой тени от стены в любой момент может отделиться незримое тело с кинжалом или АКМ[1] в руках. Даже если этот кишлак – «на договоре». Сколько раз эти договорные кишлаки нас обманывали! Неделю назад в соседний, тоже «договорный», кишлак наша агитбригада привезла цистерну керосина и – попала под обстрел духов. Но в Тапбиле пока тихо. Это большое торговое поселение – Тапбил по-афгански «обмен» – за зиму не раз переходило из рук в руки – то к душманам, то к правительственным афганским войскам, то к советским частям… Мечеть разбита в куски, террасы глинобитных и саманных домов перепаханы снарядами и танковыми гусеницами. Как тут вообще выжили несколько десятков старух, женщин и детей – и понять трудно, прятались, вероятно, в киризах. Теперь воронки от тяжелых гаубичных снарядов, накрытые соломой или ветками, норы, вырытые в горном склоне, и несколько саманных сакль, чудом уцелевшие при артобстрелах, были их жильем. Чем они жили? Что ели? Где пасли своих тощих коз?
Алексей поспешно сунул руки в оттопыренные карманы брюк-галифе, вытащил-выдрал из них две банки сгущенки и полкуска черного хозяйственного мыла. Но, не отрывая взгляда от сгущенки, девчонка отрицательно повела своим длинным носом из стороны в сторону и длинным узким пальцем с грязным ногтем показала на край майки-безрукавки, торчащий в открытом вороте Алексеевой гимнастерки. Палец согнулся несколько раз, однозначно определив, что именно будет предметом «тапбила».
Алексей заколебался – не потому, что ему жаль было свою майку, а потому что ему вдруг стало неловко снимать с себя гимнастерку под пристальным взглядом этой юной афганки. Он повел взглядом по сторонам – глаза уже стали привыкать к темноте. Нищета и пустота – ни стола, ни стульев. В глубине лачуги – очаг, а в углу – набитый соломой матрац.
– А где трава? Анаша? – спросил он и, думая, что она все равно не поймет по-русски, показал рукой и губами глубокую затяжку сигаретой.
Девчонка быстрым жестом вынула из выреза кофточки небольшой, завернутый в грязную тряпку сверток, откинула край тряпки, и в воздухе тут же поплыл легкий и сладковатый запах свежей конопляной «дури». Алексей почувствовал, как у него от нетерпения подвело желудок, вздрогнули руки и ноздри. Но девчонка тут же убрала руку со свертком за спину, а второй рукой с выставленным вперед пальцем опять показала на майку-безрукавку Алексея.
– Сынымай! – вдруг сказала она по-русски, изуродовав это слово своим жестким афганским акцентом.
Алексей вздрогнул:
– Ты знаешь русский?
– Мало. Очэн мало, – медленно ответила она. – Давай твой майку сынымай! – ее акцент придавал русским словам жестяное звучание.
– Прямо здесь, что ли? – еще больше заколебался Алексей, как будто знание этой девчонкой нескольких русских слов еще больше стесняло его раздеться перед ней до пояса.
– Зыдесь… Зыдесь… – упрямо сказала она, все еще держа за спиной руку с анашой.
Алексей уже не мог вынести этой пытки тонким запахом «дури». Зыркнув еще раз по пустым стенам лачуги, он быстро сбросил с плеча автомат, зажал его в коленях, расстегнул поясной ремень с тяжелой латунной пряжкой и сунул его пряжкой в брючный карман. Теперь оставалось стянуть с себя гимнастерку с майкой, но… Именно в этот момент он не будет видеть никого и ничего вокруг, и именно в этот миг так легко будет «посадить его на перо» – на нож, на кинжал.
– Нэ тырус… Нэ тырус! – насмешливо и нетерпеливо сказала девчонка, и он с трудом понял, что она хочет сказать «не трусь!».
И тогда, действительно устыдившись своей трусости, он одним движением сдернул с себя гимнастерку и майку, а затем стал неловко высвобождать майку из рукавов вывернувшейся наизнанку гимнастерки. Но зажатый в коленях автомат собирался вот-вот выскользнуть…
– Дай суда… – девочка дернула у него из рук и майку, и гимнастерку, ловко высвободила майку и бросила Алексею его гимнастерку и пакет с анашой. Затем внимательно посмотрела на его голые плечи и грудь, сказала: – Все русский без волос!
– Откуда ты знаешь, что все? – просовывая руки в рукава гимнастерки, уже насмешливо спросил он.
– Зынаю, – сказала она.
И Алексей почему-то поверил, что она действительно знает.
А она вдруг резко отвернулась от него, одним движением сбросила с себя темную вязаную, вытянутую книзу и порванную в нескольких местах кофточку и быстро надела его майку. На секунду Алексей увидел темную девичью спину с острыми лопатками и худые узкие плечи. Он оторопел – чтобы афганка разделась при мужчине! При русском солдате-«шурави»!..
– Еще теплый… – гладя майку, она повернула к Алексею лицо, враз изменившееся от счастливой улыбки. Кокетливо изогнувшись, она узлом затянула на бедре широкие края майки, опять провела рукой по мягкой трикотажной ткани. Майка на мгновение обтянула ее маленькую грудь с острыми сосками.
Теперь, став обладателем анаши, Алексей тут же зашарил по карманам в поисках бумаги, чтоб скрутить мастырку. И выругался вслух:
– Я-пп-понский бог!
Бумаги не было, и вообще в карманах была одна махорочная кроша.
– У тебя есть бумага? Газета? – спросил он.
Девчонка смотрела на него внимательно и молча. «Не поняла, наверно», – подумал Алексей и повторил, показывая пальцем, как закручивают мастырку:
– Бумагу! Курить хочу!
Она продолжала пристально смотреть на него. Затем молча повернулась и, легко шлепая босыми смуглыми ступнями по земляному полу, подошла к очагу, над которым висел на стене медный таз. Встав на цыпочки, пошарив рукой в какой-то не то щели, не то дыре в стене, достала три самокрутки-мастырки. И издали кивнула на стоящие в ногах у Алексея две банки сгущенки и полкуска мыла.
– Тапбил?
– Тапбил, тапбил! – торопливо сказал Алексей, потому что зашабить уже хотелось смертельно.
И даже шагнул к девушке, нетерпеливо протянул руку, хотя и понимал, что это должно спугнуть ее. Афганки ненавидят русских солдат, ненавидят и боятся. Девушки одеваются в самые уродливые и рваные платья, чтобы не привлекать к себе внимания, лица закрывают паранджой, ходят только группами. Но эта… Она вдруг сама протянула ему маленький смуглый зажатый кулачок с мастырками. Томясь нетерпением и сосущим желудок и кости желанием затянуться, он тут же взял горячий кулачок девочки-афганки и стал осторожно разжимать ее пальцы.
– Давай, ну чего ты? Тапбил… – сказал он нетерпеливо.
Ознакомительная версия.
