Вацлав Плихта снова взглянул на часы. Встал.
— Ну, пора, пойдем, с тобой хочет поговорить начальник. То, что скажет тебе он, не сможет сказать никто другой, даже я… — Голос его звучал озабоченно.
Вацлав Плихта употребил официальное «начальник», а не обычное «старик», «шеф», «главный».
— А разве он сегодня на работе?
Я знал, что у руководителя нашего ведомства в последнее время стало пошаливать сердце. А с этим, как известно, в наш инфарктный век не шутят.
Вацлав Плихта кивнул, и в этом кивке выразилась явная его обеспокоенность.
— Да. Врачи, правда, запретили ему работать, курить, пить кофе. Но что-то, видимо, его тревожит. Сегодня он вдруг приехал на работу, курил и велел приготовить себе кофе по-турецки, — пояснил Плихта, и голос его при этом звучал как-то ворчливо.
* * *
У начальника было продолговатое лицо с глубокими екладками, протянувшимися от носа к уголкам губ, темные глаза и густая темная шевелюра е седой прядью посередине.
Жестом он пригласил нас сесть. Потом рука его украдкой прошлась по груди в области сердца и снова опустилась на стол из темного мореного дуба.
— Ярослав! — обратился он ко мне.
У меня сразу кольнуло под ложечкой. Обычно он называл меня Ярда или Яроушек. Когда же я ухитрялся провиниться, он обращался ко мне либо по званию — товарищ майор, либо но фамилии — товарищ Блажек. За те двадцать лет, что я с ним вместе служил, Ярославом он назвал меня всего лишь дважды. И оба раза тогда дело принимало серьезный оборот.
Вацлав Плихта опустил голову и уперся своим квадратным подбородком в грудь, будто он был здесь ни при чем.
— Ярослав, сделав глубокий вдох, повторил начальник и придвинул к себе зеленую папку с оттиском вверху «Совершенно СЕКРЕТНО» и начертанной тушью надписью: «Операция «Возвращение», — Ярослав, тебе все это представляется слишком упрощенно.
«Ага, — подумал я и почувствовал, как сразу ослабло мое напряжение. — Значит, ничего особенного — просто, по млению начальника, мой план операции относится к разряду упрощенных. Ну что же — ничто не ново под луной!»
— Ты отдаешь себе отчет в том, что это представляет для них? — продолжал начальник.
— Разумеется, товарищ начальник, — сказал я.
Он покачал головой. Я поглядел на Вацлава Плихту, но тот смотрел прямо перед собой. «Теперь это уже ваше дело, и меня в него не втягивайте», — говорил его взгляд. И в этом не было ни безразличия, ни перестраховки, а просто точная и реалистичная оценка ситуации.
Они с «главным» всесторонне обсудили операцию и сделали соответствующие выводы, касавшиеся непосредственно меня. «Но на отстранение меня от дела это цока непохоже, — успокаивал я себя. — А если и так? Работа для меня всегда найдется».
— Следствием того, что ты ошибочно определил приоритет факторов различной важности, явились и ошибочные оперативные выводы. Ты предлагаешь прямой ход — выехать за Шульцем в Голландию. Этого они и ждут. Для того-то они п разыграли тут перед нами весь этот любительский фарс. Для них суть дела в чем-то другом… — заключил начальник и протянул руку к пачке сигарет.
— Товарищ начальник… — обеспокоенно произнес Вашек Плихта.
— Ладно, ладно… — Начальник отодвинул сигареты. — Ты, Ярослав, взгляни на это, исходя из того факта, что мы уже «вынули» у них буквально из-под носа Ми-наржика.
Я кивнул.
— Вернулись и другие наши товарищи, изрядно им насолившие…
— Понятно, товарищ начальник.
— Неплохо сработали, как говорится, мы с их людьми у себя. И притом с людьми достаточно высокого полета.
Я снова согласился. Что правда, то правда.
— А разве они за последние годы захватили хоть одного из наших разведчиков?
— Нет, — сказал я.
Начальник уселся в кресле поудобнее и продолжал:
— Так вот: прежде всего они хотят накрыть кого-нибудь из наших. Помимо всего прочего, это нужно им и в пропагандистских целях. Дело, стало быть, в том, что они хотят использовать Шульца как приманку. Но мы на нее не клюнем. Твой план пришлось переработать. В основном мы согласны, что проведением этой операции займешься ты. Лично. На месте. В твое распоряжение будет предоставлено все возможное. Главный твой просчет состоял в том, что ты решил действовать напрямую. А тут нужны окольные пути, ибо мы хотим доставить Шульца домой, но не намерены приносить в жертву наших людей.
Начальник продолжал излагать свои соображения. Точно и четко описывал мое задание. Я воспринимал его совершенно спокойно и с должным пониманием. Со всеми плюсами и минусами… Трудности и тяготы, бремя разлуки и тоски… Воспринимал все так, словно речь шла не обо мне, а о ком-то третьем.
Документы.
Легенда.
«Теневое» существование.
Все взаимоувязано, все тщательно продумано и взвешено, оставалась лишь та тонкая, как паутинка, черта, что в жизни отделяет легенду от реальности.
Прошло, вероятно, около получаса. Все было ясно. Мы помолчали. От моей напряженности не осталось и следа. Я смотрел в окно и на кусты цветущего жасмина. Дальше, над ними, виднелся косогор предместья. «В конце концов, — убеждал я себя, — это обычная, очередная операция. Она лишь немного затянется, но что поделать?»
— Вопросы ко мне есть? — спросил затем начальник.
— Все ясно, товарищ начальник, — ответил я.
— Детали обсудите с товарищем Плихтой. В вашем распоряжении три дня, товарищи.
* * *
Эти три дня дали нам возможность основательно по-работать.
Прежде всего мы тщательно отшлифовали легенду. Переворошили ее до мельчайших подробностей, стараясь предугадать самые неожиданные варианты. Обнаружили две ошибки.
И вот наконец я внимательно оглядываю пивную, куда мы jfemmra зайти с Вацлавом Плихтой. Звякают кружки. Из-за облака табачного дыма, заполняющего зал, доносятся хриплые голоса. Их обладатели знают буквально все и в равной степени со знанием дела решают и проблемы народного хозяйства, и спорта, и кролиководства. Дым клубами плывет к открытому окну, лица вырисовываются четче, затем снова скрываются во мгле.
Я смотрю на них секунду, быть может, две. И вдруг у меня перехватывает горло.
— Слушай, Вацлав, а ты никогда не думал, что наше учреждение, вероятно, единственное, сотрудники которого не завидуют своим коллегам, отправляющимся в служебные командировки на Запад?
Он улыбается, потом кладет мне на плечо руку и говорит:
— Ну, пока! Привет, дружище!
— Поздравляю вас, господин доктор! — обратился ко мне по-немецки Готфрид Ауфдермауэр, — начальник отдела полиции для иностранцев кантона Люцерн. — Департамент юстиции и полиция идут навстречу вашей просьбе о предоставлении политического убежища.
У него была узкая, какая-то лисья физиономия, зачесанные назад волосы и темные глаза, близко сидящие у тонкого острого носа.
Стряхнув с белоснежного манжета воображаемую соринку, этот человек со столь странной фамилией, означающей в буквальном переводе «на стене», поклонился и продолжал:
— Получите, пожалуйста, документы!
Он протянул мне продолговатую книжечку. На ее серой обложке из плотной бумаги было напечатано: «Аус-лендераусвейс» — удостоверение личности иностранца. Затем господин с лисьей физиономией вручил мне синий паспорт для заграничных поездок, введенный согласно договору о политических беженцах от 12 июля 1950 года.
— А вот здесь распишитесь, пожалуйста! — сказал он, указывая на соответствующую графу бланка. Отчетливым, механическим голосом, в котором слышался швейцарский диалект, он предупредил меня, что я не смею менять ни местожительства, ни места работы без разрешения соответствующего отдела полиции. Затем, понизив голос, он продолжал уже как бы доверительно: —Для вас, господин дэктор, это, конечно, простая формальность. Согласно решению федерального парламента с сентября 1668 года мы в принципе не ограничиваем чехословацких беженцев в выборе и смене места работы и профессии. Так что в этом смысле вы можете не опасаться.
На этом лимит официальной гуманности был исчерпан. Затем человек с фамилией «На стене» растолковал мне, что я не смею заниматься никакой политической деятельностью — в Швейцарии она запрещена политическим беженцам под угрозой лишения права убежища. Точно так же я буду лишен права убежища, если вступлю в контакт с представительством своей родины.
Он произнес все это плавно, связно, не сбиваясь, более того, ни разу не запнувшись. Как будто включил где-то внутри себя магнитофонную ленту.
Стояло позднее лето.
Надвигались вечерние сумерки. С улицы доносился глухой рокот автомобилей, проносившихся по перекрестку, который отделял «Люцернер-банк», часовой магазин «Патек-Филип» и ювелирный магазин фирмы «Бухерер», пристань для яхт, моторных лодок и туристских пароходов в бухте Фирвальдштетского озера от доходных домов, дешевых кабаков, турецких, итальянских и испанских лавчонок на Базелынтрассе.
