- А потом в Абхазию?- заметил Ищенко тоном скорее утверждения, чем вопроса. Корсаков кивнул:
- Ну да, нетрудно догадаться. В Карабахе я свою миссию в целом выполнил: главные военные задачи армянам удалось решить, и воевать они стали значительно лучше. Ты же понимаешь, капитан: они - естественные союзники России в том регионе, так что, в сущности, я воевал за Россию. Точно так же было и в Абхазии. Грузины, конечно, вели там себя как скоты, когда вошли туда с оружием в 92 году, но я защищал там не столько абхазов, сколько российские интересы. С какой стати за здорово живешь отдавать Абхазию грузинам, которые последние годы только и делают, что плюют нам в лицо? Разве мы вправе спокойно смотреть, как усиливается такая Грузия? Сначала надо вышвырнуть грузин за Ингури, а потом абхазы сами помаленьку разберутся, кто их больше уважает и с кем им больше по пути. Так рассуждал не только я, а практически все русские добровольцы, которых там было очень много. Без них абхазы никогда не выиграли бы войну.
- А правда, что абхазы отличившимся добровольцам выделили после войны виллы на берегу моря?- спросил Ищенко.
- Ну, насчет вилл - это сильно сказано, а дома выделили.
- И тебе тоже?
- Мне предлагали, но я отказался,- беспечно сказал Корсаков. - Во-первых, жалко людей, которые раньше жили в этих домах - дома ведь отобрали у грузин. Во-вторых, зачем мне такая недвижимость? Работа моя в Абхазии закончена, а для отдыха есть места и поспокойнее. Пусть эти дома берут те, кому они нужнее.
За разговором они не торопясь дошли до станции метро "Маяковская". В метро они молчали, дабы не перекрикивать шум поезда и не привлекать внимания пассажиров столь необычной беседой. На станции "Войковская" они вышли в город и вновь зашагали пешком: по словам Корсакова, ходу им оставалось еще минут двадцать. Ищенко, которого розыскная работа приучила к пешему хождению, охотно согласился пройтись и прикупил в ларьке у метро пива в дорогу. Вскоре капитан сообразил, в какой примерно район они направляются. Эти места были ему хорошо знакомы. В частности, неподалеку находился огромный парк Тимирязевской сельскохозяйственной академии, к которому примыкала злополучная плодовая станция. Корсаков, с явным удовольствием оглядывая окрестности, негромко произнес:
- Я тебе не зря рассказал про тех ребят, с которыми познакомился в педагогическом училище. Тебе тоже предстоит с ними познакомиться, так вот хочу сказать: люди это очень хорошие, им можно доверять, но в свои дела я их не впутываю. Они, конечно, могут мне так или иначе помогать, но только как доброму знакомому, а не как компаньону в каких-то делах.
Вся наша грязь не для них.
- А меня, значит, ты решил впутать?- поинтересовался Ищенко.
- При чем тут я, капитан?- развел руками Корсаков. - Ты уже сам во все впутался. Точнее, не ты сам,- жизнь тебя впутала, скажем так.
- А если я упрусь рогом и ни на что не соглашусь?- спросил Ищенко. - Ты вроде бы выяснял, какой я человек, значит, должен знать: за бабки я не прогнусь, и запугать меня сложно, потому что терять мне в жизни особенно нечего. Зачем ты на меня тратишь время, когда гораздо проще грохнуть? И даже рук марать самому не надо...
Свои последние слова капитан дополнил жестом, указав большим пальцем через плечо на вишневую "девятку", остановившуюся на почтительном расстоянии от идущих. Ищенко заметил "девятку" еще у метро и рассмотрел сидевших в ней двух крепких парней в темных очках, один из которых говорил в тот момент по сотовому телефону. Парни в машине "приняли" Корсакова и капитана у другого "хвоста", представлявшего собой тоже пару крепких молодых людей, спустившихся вслед за ведомыми в метро и севших в тот же поезд.
- Заметил, значит?- равнодушно произнес Корсаков. - Молодец... Прости, без этого нельзя. А насчет твоего вопроса... Что сейчас об этом говорить, когда ты сути дела еще не знаешь? Когда все узнаешь, тогда посмотрим. Но я не уверен, что ты откажешься. Зато я уверен в том, что ты по крайней мере не выдашь.
- Посмотрим,- пробормотал Ищенко. У него появилось ощущение, будто его увлекает за собой какой-то мощный поток, не давая собраться с мыслями и решить, хочется ли ему, Сергею Ищенко, плыть в этом направлении. Вслед за Корсаковым капитан вошел в подъезд серого и мрачного кирпичного дома, построенного в эпоху "архитектурных излишеств", и зашагал вверх по лестнице, морщась от резкого запаха кошачьей мочи. Ищенко подумалось, что не только в каждой квартире, но и в каждом парадном пахнет по-своему, однако додумать эту подкрепленную долгим опытом мысль он не успел - на третьем этаже Корсаков позвонил в дверь каким-то особым, условным звонком, и вскоре за дверью послышались шаркающие шаги. "Кто там?"- послышался женский голос. Корсаков назвался, дверь распахнулась, и перед гостями предстала маленькая чистенькая старушка, улыбавшаяся радостно и слегка растерянно. Ищенко удивился контрасту молодого свежего голоса с хотя и благообразной, но все же вполне старческой внешностью.
- Вера Николаевна, это Сергей... Сергей, это Вера Николаевна, моя тетушка,- произнес Корсаков. Хозяйка захлопотала вокруг вошедших, то предлагая тапочки, то уносясь на кухню, то вновь возвращаясь с каким-нибудь вопросом, а Корсаков наклонился к Ищенко и прошептал ему на ухо:
- Мне есть где и переночевать, и с людьми поговорить, так что сюда я никого не вожу. Ты первый, капитан, учти это.
Пока хозяйка готовила чай, Ищенко наметанным глазом осматривал квартиру. Это была типичная коммуналка, однако соседского скарба капитан не увидел ни в прихожей, ни в коридоре. Двери двух комнат стояли на запоре, и у капитана почему-то создалось впечатление, что обе комнаты уже давно не используются в качестве жилья. "Соседи могли уехать в отпуск, но не взяли же они с собой все барахло",- рассудил Ищенко и пришел к выводу, что коммуналка находится в процессе расселения, а старушка является последней ее обитательницей. Пройдя на кухню вслед за Корсаковым, Ищенко увидел там стол, уставленный всякими заедками к чаю, на нем старинного вида чашки и томившийся под полотенцем заварочный чайник. На плите пускал последние струи пара чайник с кипятком. Вместо приготовлений к чаепитию Ищенко, конечно, в данный момент предпочел бы увидеть на столе пяток запотевших бутылок пива "Балтика Љ3" и пару приличного размера вяленых лещей. В квартире, правда, не было так жарко, как на улице,- напротив, полутемно и прохладно, однако жара являлась лишь одной из причин капитанской жажды. Ищенко, не подумав, брякнул что-то насчет пива, и Вера Николаевна тут же засобиралась:
- Вы сидите, сидите, я схожу.
Корсаков попытался было возразить, но Вера Николаевна заявила своим девичьим голосом, в котором вдруг зазвенел металл:
- Виктор, я же сказала: я схожу. Ты хотел поговорить с товарищем, вот и говорите. Подумаешь, какие проблемы - магазин в соседнем доме!
- А говоришь - вырос в Нью-Йорке,- заметил Ищенко, когда хлопнула входная дверь. - Оказывается, у тебя и в Москве хорошие связи.
- Отец в свое время составил список нашей родни, оставшейся в России,- пояснил Корсаков. - Какие-то фамилии он вычеркнул из списка еще при жизни - это были те люди, о чьей смерти ему удалось узнать. О ком-то он и его знакомые навели справки через советское консульство в периоды потепления отношений с СССР. От Веры Николаевны он получил даже несколько писем, я их перечитывал много раз и запомнил адрес. Когда я в последний раз оказался в Москве, мне было, сам понимаешь, не до визитов к родственникам. Ну а теперь я вроде бы пустил корни в столице и решил навестить старушку. Конечно, за все эти годы она вполне могла переехать, но от попытки я ведь ничего не терял. Кроме того, старые люди вообще неохотно меняют место жительства.
- А она что, и вправду твоя тетушка?- спросил Ищенко.
- Да нет, конечно,- просто дальняя родственница,- усмехнулся Корсаков. - Ее девичья фамилия - Казаринова... Хотя почему я говорю - "девичья", она же замужем никогда официально не была. Так вот, фамилия эта очень древняя, известна не меньше семисот лет. Между прочим, у Веры Николаевны и у Александра Сергеевича Пушкина общий родоначальник, помощник князя Александра Невского по имени Ратша. Так вот, у этого Ратши был внук по прозвищу Казарин, от него-то и пошли Казариновы. Это все можно проверить по документам, по историческим исследованиям, а не так, как у многих дворян, у которых предки короли либо ханы, а копнешь поглубже - окажутся простые служаки, которым кто-то за что-то землю пожаловал. У Веры Николаевны в роду и фельдмаршалы есть, и генералы, и губернаторов десятка полтора... Как-нибудь потом поднесем ей рюмочку, и она нам много интересного расскажет. А у нее биография довольно обычная: отец репрессирован, она, скрыв этот факт, поступает в вуз, потом война, она уходит добровольцем в московское ополчение и до сорок пятого года на фронте. В сорок пятом восстанавливается в институте, но всплывает факт сознательного искажения анкетных данных, а в институте как раз в это время раскручивали какое-то дело об очередной антисоветской организации... Короче говоря, схлопотала Вера Николаевна на всю катушку и вышла только в пятьдесят шестом. Был у нее сын, сразу после войны родился, но после ареста матери попал в приют, и дальше его след теряется. Вера Николаевна много лет его искала, но ничего у нее не вышло. Насчет ее личной жизни ничего не могу сказать - наверное, кто-то был, но об этих делах она откровенничать не любит. Факт остается фактом: на старости лет осталась она одна, как перст, заступиться за нее некому, помочь тоже некому... Ты, кстати, ничего необычного в ее внешности не заметил?
