— Это совсем не трудно представить, — ответил японец. — У меня много корреспондентов в разных странах. Как мне вас называть? Я не расслышал вашего имени.
— Зовите меня Серегой. Так ко мне обращаются друзья в Москве.
Японец поставил на низенький столик фарфоровые чашечки и блюдо, сплетенное из тонкого бамбука. Открыл крошечный холодильник и положил на блюдо четыре пирожных.
— Серега — это звучит по-японски.
— Я познакомился с одним из ваших заочных друзей в самолете. Этот человек рассказал, что благодаря вам удалось разгадать тайну гибели Хаммаршельда. Меня как журналиста такая информация крайне заинтересовала.
— Я ничего не знаю о Хаммаршельде, — сказал Мацура и тут же решил про себя, что обязательно сообщит о русском в полицию. — Я ничего не знаю о Хаммаршельде, кроме того, что он был Генеральным секретарем ООН, а вот рыбакам мы, радиолюбители-коротковолновики, помогали неоднократно.
— Но, возможно, вам случалось помогать и пилотам?
— Нет. Хотя я люблю слушать по ночам их болтовню. Можно сказать, что это мое второе хобби. Впрочем, иногда они спрашивают друг друга о семьях, интересуются, как кто провел отпуск и все такое прочее. Когда я был помоложе, то даже записывал кое-что из этого трепа на пленку. В свободное время прослушивал записи и думал: вот носятся по небу в железных птицах лютые враги, каждый жаждет истребить противника, а вытащи любого из самолета, сними с него скафандр, поставь его на зеленую лужайку в лесу, и окажется, что это веселый добрый человек, который любит цветы и теплый дождь, тоскует по жене и детям, мечтает вырастить сад.
Они не спеша пили ароматный чай, болтая о пустяках, но в конце концов Сергей спросил у японца о том, ради чего пришел к нему:
— Мацура-сан, десять лет назад, в ночь, когда погиб «Боинг» корейской авиакомпании, вы спали?
— Нет, — ответил японец, изменившись в лице, — в ту ночь я не спал.
— И вы все слышали?
— Да. Но там не было ничего такого, что выходило бы за рамки официальных сообщений.
Наступила неловкая пауза. Во внутреннем кармане пиджака Тучков держал свой последний козырь, и он решил, что пришла пора выложить этот козырь на стол. Мацура с любопытством ждал, что же достанет из кармана Серега-сан. В руках Тучкова появился конверт. Сергей потряс его. На стол вывалилась старая фотография формата 6 × 9. Снимок запечатлел молодого японца в военном мундире времен второй мировой войны.
— Это же мой отец! — изумленно воскликнул Мацура. — Здесь ему не больше тридцати.
— Тридцать три, — уточнил Тучков. — Снимок сделан в начале сорок шестого года в Сибири.
— Да, отец был в русском плену. Он всегда, до самой смерти хорошо говорил о России и русских. Но откуда это у вас?
Тучков достал из конверта пожелтевший лист бумаги, исписанный столбиками иероглифов, и протянул его Мацуре. Тот надел очки и стал внимательно читать. Это была подписка его отца о сотрудничестве с советской разведкой, отобранная опером Хабаровского управления НКГБ сорок семь лет назад. Внизу отец вывел свою фамилию и указал избранный им самим псевдоним — Эдо. Фото и подписку накануне доставила в Токио диппочта.
— Ваш отец помогал нам всю жизнь, — сказал Тучков. — Он был истинным другом России.
Старый Мацура не сотрудничал с советской разведкой ни одного дня. Вернувшись из плена, он не сделал карьеры и до самой пенсии оставался мелким банковским служащим. Его разведывательные возможности были более чем ограничены, а сказать точнее, никакими, поэтому разведка КГБ никогда не делала попыток к восстановлению связи с ним. Тучков солгал, но у него не было иного выхода.
— Ах, отец, отец! Кто бы мог подумать!
Мацура покачал головой и погрузился в глубокое раздумье. Наконец он сказал:
— Серега-сан, я знаю, что вам нужно, и ради памяти отца…
Он полез в картонный короб, стоявший у стенки, долго копался в нем и в итоге извлек на свет магнитофонную кассету.
— В ту ночь ваши военные пилоты подняли в эфире ужасный гвалт, и это продолжалось очень долго. Я связался с моими корреспондентами в Гонконге и на Окинаве, снова вернулся на ту волну, где говорили ваши пилоты, а они все галдели и галдели. Я не понимаю по-русски ни слова, но сообразил, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Начал писать, но внезапно наступила полнейшая тишина.
Тучков сообразил, что тишина наступила в тот самый момент, когда Климович сбил одного из нарушителей.
— Я связался с корреспондентом в Сингапуре, — продолжал японец, — вернулся к приемнику, повертел ручку, услышал, как военный летчик уже на английском языке вызывает свою базу. Он докладывал, что пока не видит цели. Когда я включил микрофон, ему ответили: цель слишком велика, для того чтобы затеряться в небе. Меня охватило любопытство. Я быстро прошел по всему диапазону и записал какого-то пассажира, который сообщал наземной службе свои позывные и координаты. Вернулся на ту волну, где говорили военные, и здесь прозвучали всего три короткие резкие английские фразы: «цель вижу», «уничтожить цель», «цель уничтожена».
Мацура вложил кассету в магнитофон, но прежде чем нажать на «play», вспомнил еще один эпизод, связанный с предыдущим:
— На другой день только и разговоров было о том, что русские сбили пассажирский «Боинг». Там погибло много японцев. Люди возмущались, плакали. Я посмотрел телевидение, почитал газеты и понял, что эта история имеет прямое отношение к услышанному мною накануне, но подается она в искаженном виде. Больше всего меня удивило то, что русские не отрицают своей причастности к совершенному злодеянию. Соображения по поводу «Джамбо» я изложил в полицейском участке. Там мне посоветовали заткнуться и в моих же собственных интересах забыть навсегда все, что я слышал в ту ночь на коротких волнах… Наденьте наушники, Серега-сан. Стены-то у нас бумажные.
Мацура включил магнитофон. Тучков обратился в слух. Старая пленка шипела, потрескивала. И вот она ожила, заполняя его мозг образами и звуками той трагической ночи.
Генерала Филатова разбудили перед рассветом еще раз.
— Ну что, посадили? — спросил он у телефонной трубки сонным голосом.
— Никак нет, товарищ генерал! Не садится.
— Сбили?
— Никак нет!
— Почему, так вашу мать?!
— Не можем определить тип нарушителя. Но предположительно это SR-71.
— Как так не можете определить?! Слепые щенки!!!
— Ночь, товарищ генерал. А потом, вы же сами знаете — рубеж возврата. Летчики не успевают как следует разглядеть его.
Филатов хорошо знал, что такое рубеж возврата, ибо сам этот рубеж придумал. После того, как предатель Беленко угнал в Японию МиГ последней модели, генерал велел не заправлять баки истребителей полностью, а заливать в них столько горючего, чтобы никто из летчиков не мог достичь ближайшего аэродрома противника. Сегодня летчики думали не о том, что за нарушитель перед ними, а о том, как успеть вернуться на свою базу.
— Где он? — спросил Филатов, посопев в трубку.
— Уже над Сахалином.
— Над Сахалином?! Вы достукаетесь, что он убежит в нейтралку! Весь мир будет смеяться! Вы что, инструкции не знаете?!
Генерал зашелся в матерщине, сквозь которую с трудом продиралось управляющее решение: послать толкового летчика, пускай догонит и развеет по ветру сукина сына.
У толкового летчика Климовича тоже было мало горючего. Он кого-то догнал и кого-то уничтожил. Садился на «соплях». В Москву полетела победная реляция.
Когда трехзвездный генерал Стивен Кларк, по кличке Мухомор, узнал, что русские сбили разведчика, а «Джамбо» продолжает полет в Сеул уже над Японским морем, он не сразу отважился сказать об этом Редфилду, но, поразмыслив, решил, что будет лучше, если Хозяин получит первые сведения о провале от него, а не от своих стукачей из ФБР. Редфидл выслушал Мухомора с ледяным спокойствием.
— Почему там оказался наш разведчик? — спросил он.
— Не знаю, — ответил генерал после некоторого замешательства.
— Хорошо, я проверю это сам, — сказал Редфилд таким тоном, что у Мухомора побежали по спине большие мексиканские муравьи.
— Стив, мне глубоко безразлично то, как вы это сделаете, — продолжал Хозяин, — но завтра свободный мир должен содрогнуться от кровожадного варварства русских. Это нужно Америке.
— Я вас понял, Билл.
— Это хорошо, что мы понимаем друг друга с полуслова. До свиданья, Стив.
Босс бросил трубку. Мухомор услышал в его голосе нехорошую усмешку. Он срочно вызвал дежурного генерала. Им оказался однозвездный Фицджеральд Холл, старый приятель и сподвижник Кларка. У карты тихоокеанской акватории Мухомор быстро и точно сформулировал боевую задачу.
— Этого требуют высшие государственные интересы Соединенных Штатов! — пояснил он.
Однако Хилл не бросился сломя голову выполнять приказ. Неожиданно для Кларка он высказал сомнение в том, что уничтожение пассажирского лайнера с тремя сотнями гражданских лиц на борту может лежать в сфере высших интересов США. Мухомор бросил взгляд на часы. Время летело со свистом.
