— Но я не занимаюсь кадровой политикой. Насколько мне известно, данный вопрос будет курировать Олег Круглый.
— Вот вы с ним и поговорите.
— Хорошо. Я попробую. О ком идёт речь?
— О начальнике Киевского областного управления СБУ.
(пауза).
— Но он же ставленник Яценко!
— И что?
— Нас не поймут.
— Вас не поймут, если кое-какие материалы лягут на стол прокуратуры. Наше условие, тот человек должен сохранить свой пост.
— А может, лучше….
Разговор прервался.»
После детальной экспертизы выявлено следующее. Голос первого абонента, под маркировкой «незнакомец», сделавшего звонок по сотовому телефону за абонентским номером 8-097-429-37-00 принадлежит руководителю Киевского областного управления СБУ Новокшёнову А.Ф… Голос второго абонента, под маркировкой «Степан Григорьевич», телефонный номер 8-067-317-55-21, принадлежит народному депутату Украины от партии «Незалежна Україна» Тарасюку Степану Григорьевичу.
Капитан Князев,
Киевское областное управление Службы безопасности Украины».
* * * 19.55, по Киевскому времени
Глава СБУ, Олег Анатольевич Тимощук томился в приёмной Козаченко долго. Часа три с половиной. Тот всё никак не мог найти время для встречи с руководителем спецслужб, хотя сам, лично, попросил о встрече.
Как только Олег Анатольевич вошёл в кабинет, Андрей Николаевич, приподняв голову от бумаг на столе, кивнул в сторону стула, по другую сторону стола.
— Присядь. Дел накопилось столь много, что не успеваю.
— К заседанию Верховного Суда готовитесь? — поинтересовался руководитель СБУ.
— К нему.
— И как общий настрой?
— Выиграем. Теперь точно. Ни одного шанса не дадим врагу. — Козаченко потянулся в кресле и запел, — Чужой земли мы не хотим не пяди, но и своей клочка не отдадим! Ты вот что, Олег, — Андрей Николаевич резко изменил ход беседы. — Не обижайся. Я действительно признателен тебе за то, что ты сдержал слово. Но пойми и меня. Как мои партнёры отнесутся к тому, что я тебя, ставленника Кучерука, оставлю Головой СБУ? К тому же тот скандал в прессе, по поводу моего отравления… Конфликты нам, особенно на начальном этапе, не нужны. А потому, у меня имеется к тебе предложение. Как только я стану президентом, ты, по собственному желанию, пишешь заявление про отставку. А я тебе нахожу приличное место. В довольно крупной, финансовой структуре. Идёт?
— Нет. — Тимощук отрицательно покачал головой. — Не пойдёт. Хотя, с одной частью условия, согласен. Как только ты становишься президентом, я действительно пишу рапорт на увольнение. И всё.
— То есть, как всё? — Козаченко с неподдельным удивлением смотрел на собеседника.
— А вот так, Андрей Николаевич. Помнишь, как мы договаривались в парилке? Про два условия? Я тебе помог. Своё обещание выполнил. Но ты моего первого условия не выполнил. Так что, со вторым будет проще. За свою помощь, Андрей Николаевич, я хочу одного: простого, бытового спокойствия. Хотя мне до пенсии далековато, но, думаю, применение себе и своим силам найду самостоятельно. — Тимощук приподнялся со стула. — Да, и ещё, Андрей Николаевич. Чтобы у тебя не появилось желания в недалёком будущем вновь использовать меня, будь в каком-либо качестве, я оставлю у себя некоторые документы. И записи. Так, на всякий случай.
Козаченко не ожидал подобного окончания беседы.
— И что там за записи? — господи, ещё один шантажист.
— Мелочь. — Тимощук поднялся с места, и достал из кармана кассету. — Хотя, копию одной я тебе подарю. В знак завершения нашего сотрудничества.
Андрей Николаевич протянул руку:
— Что на ней?
— Один из твоих человечков практически сознаётся в участии в твоём отравлении. Ну, а тебе самому решать, что с ним делать. Казнить, как говорят, или помиловать.
Тимощук направился к дверям, но возле выхода задержался, обернулся:
— И ещё, Андрей Николаевич. Мой совет. Не вздумай мстить. Месть, она как топор. Может и обратно обухом вернуться.
— Кому? — вскинулся Козаченко, но за Тимощуком уже закрылась дверь.
Сидя в машине Олег Анатольевич прикинул: правильно ли он повёл себя с будущим президентом? Проанализировал все «за» и «против». И с удовлетворением хлопнул ладонью по коже сиденья: правильно. Теперь Козаченко был предупреждён. Если в будущем надумает нацелиться на него, Тимощука, получит в ответ пилюлю, похуже пистолетной. Компромата у генерала хватало. С избытком. И хранил он его, естественно, в таком укромном месте, что и с собаками не найдёшь. Правда, Олег Анатольевич имел и некоторые сомнения. В частности, не давала покоя мысль: а правильно ли он сделал, что сдал Новокшёнова? И снова, ещё раз всё взвесив, ответил себе: нет, и здесь я поступил верно. Генерала снимут с поста главы областного управления. А вот в системе оставят. Снимать Новокшёнова равносильно снятию Тарасюка. На что «банкир» не пойдёт. А ему, Тимощуку, в будущем, в «конторе» будут нужны свои люди. Оригиналом плёнки можно придавить Новокшёнова. Он, за эту плёнку, из шкуры вывернется.
Олег Анатольевич вывернул на проспект и прибавил газу.
Любой долг платежом красен. — пробормотал Тимощук, перестраиваясь в левый ряд. — И вы, Андрей Николаевич, ещё ко мне придёте. Не сейчас. И не завтра. Позже. Значительно позже. Когда мои ставки вырастут в глазах Яценко. А то, что «бык» ещё вернётся «на верх», я не сомневаюсь.
* * * 20.05, по Киевскому времени
Козаченко проводил взглядом автомобиль руководителя СБУ, после чего резким движением распахнул окно и вдохнул свежий, морозный воздух.
— Ничего. Ничего. — Андрей Николаевич дышал глубоко, с наслаждением. — Я с вами поиграю в демократию! Только не рассчитывайте, что долго. Всем шеи посворачиваю. Уроды! Что надумали? Угрожать! И кому? Мне!
Козаченко отошёл от окна, прошёл через весь кабинет ко вторым дверям, что вели в комнату отдыха. Через минуту рука кандидата в президенты нашла в баре бутылку с мартини. Винт слетел с сосуда, и исчез где-то в углу, под диваном. Дорогой напиток, через горло бутылки устремился в горло лидера оппозиции. Неожиданно дверь приоткрылась, и в образовавшемся проёме проявилась голова брата.
Андрей Николаевич оторвался от сосуда:
— Ты слышал, Серёга? Нет, ты такое слышал, чтобы мне, выигравшему, угрожали проигравшие? Ничего, — бутылка вновь коснулась губ Козаченко. — Мы с ними разберёмся…
— Андрей… — начал, было, говорить Сергей, но старший брат его перебил.
— И всё-таки, мы победили. Всё! Теперь вот где они у меня будут. — Андрей Николаевич показал сжатый кулак. — Первое, что сделаем: сместим с постов всех, кого поставили «папа» с «быком». Только наши люди! Везде! На всех постах! А как посадим повсюду своих, то и политреформу отменим. Найдём причину. Как ты думаешь…
Сергей, явно не слушая брата, подошёл к вплотную к нему, и взял того за руку:
— Андрей, мама умерла.
* * * 20.46, по Киевскому времени
— «Грач», срочно приезжай. — говорил Синчук. Тревожно. Нервно.
— Куда приезжать?
— В Беличи. Старику плохо. Очень плохо. Сердце.
«Грач» выбежал на проезжую часть, остановил такси.
— В Коцюбинское.
Водитель бросил взгляд на пассажира.
— Двадцать.
— Согласен. Поехали.
— Двадцать «баксов»! — назвал хозяин машины, по его мнению, астрономическую сумму.
— Если доставишь за двадцать минут, дам сорок. А за пятнадцать — пятьдесят.
— А если за десять?
«Грач» посмотрел за окно. Они находились в районе Лукьяновки.
— Не реально.
— А если успею?
«Грач» вынул из кармана мятую сотню долларов.
— Тогда твоё.
Машина рванула с места. Какими огородами вёз пассажира водила, тот так и не понял. Но, в Беличах они были через двенадцать минут.
«Грач» протянул сотню. Водитель покачал головой:
— Не пойдёт, брат. Не заработал. Опоздал.
— В таком случае, бери деньги и постой минут десять. — «Грач» открыл дверцу машины. — Не бойся. У меня там друг с сердечным приступом. Ты не знаешь, где есть круглосуточная неотложка?
— На Святошино. Беги, парень. Будь спок, дождусь.
«Грач» перебежал через железнодорожное полотно, проскочил привокзальную площадь, и ворвался в двери дома:
— Как он?
Синчук, державший в руках шприц, спокойно произнёс:
— Плохо. До утра не дотянет.
— У меня там такси. Может, его в больницу.
— Нельзя. Умрёт в пути. Отпусти машину, и возвращайся. Он очень хотел тебя видеть.
Пока «Грач» выполнял распоряжение, подполковник ввёл генералу внутривенное лекарство. Евдоким Семёнович слабо приподнял руку, и попытался что-то показать на пальцах. Говорить он не мог. Не хватало сил. Голос не подчинялся воле военного. Синчук, присев рядом на стул, молча наблюдал за рукой больного. Когда «Грач» вошёл, та, слабой, избитой лозой, упала на край постели.
